Дубровский

Крики, выстрелы, гулкая дробь подков...
А потом ставит точку в конце
Молодой предводитель разбойников
С чёрной маской на светлом лице.

Груз обиды душе не легко нести,
Но любовью сжигается тьма.
Со страниц романтической повести
Улыбается русский Дюма.

И Дубровский проходит по временам
Вспышкой света, рисковой игрой, –
Как потом не хватало героя нам
Вот такого, как этот герой!

Сколько мудрых идей было роздано,
Не осталась из них ни одна;
Сколько "лишних людей" было создано
От Базарова до Самгина!

И пока против Неба войну вела
Злая нечисть столетья подряд,
Благородных разбойников не было
Среди мстителей и дьяволят.

И поныне в широкой известности
Могут быть и убийца, и вор,
Но героем в Российской словесности
Остаётся один... до сих пор.
 _____________________
 * Иллюстрации:
    рисунки иллюстраторов Г.А.В.Траугот
    к повести А.С.Пушкина "Дубровский", 1989 год.

Г.А.В.Траугот — общая подпись, под которой публиковалась книжная графика трёх художников: Георгия Николаевича Траугота и его сыновей Александра и Валерия. Георгий, Александр и Валерий Трауготы начали работу в области детской книжной иллюстрации в 1956 году. Первые книги художники иллюстрировали втроём — отец и братья. После трагической гибели Г.Н.Траугота в 1961 году его сыновья, подразумевая развитие традиции, следуя выработанной вместе с отцом стилистике, тем самым словно работали с ним вместе, поэтому оставили его имя в общей подписи. «Мы родились в семье, где отец и мать художники… Поскольку наша семья состоит из художников, то, естественно, возникла наша творческая общность и стремление работать вместе… А что касается других участников братства, то… отец выставлялся мало, хотя и был известен и даже печатно критикуем по поводу своего формализма. Мама никогда не выставлялась…» (из воспоминаний братьев Траугот). Художники создали иллюстрации более чем к 200 книгам. Наиболее известны их иллюстрации к мифам Гомера, к сказкам Андерсена, Гофмана, Шарля Перро, к произведениям Пушкина и Гумилёва.

Теперь несколько слов о повести А.С.Пушкина "Дубровский". На мой взгляд, Александр Сергеевич в этом произведении выступил в роли "русского Дюма", создав совершенный образ романтического героя, которого впоследствии так недоставало отечественной изящной словесности. Вспоминается случай. Париж, август 2009 года. Стою вместе с другими туристами на Монмартре в ожидании опаздывающих. Экскурсия должна уже начаться, но два человека где-то задержались. Одна женщина из группы не выдерживает и говорит экскурсоводу (из эмигрантов): "Давайте начинать! Нам лишние люди не нужны!" Экскурсовод возражает: "Увы, мадам, "лишние люди" есть только в русской литературе...".

А ведь верно замечено. Приведу слова Ивана Лукьяновича Солоневича из "Народной монархии", из главы о наших властителях дум: "С фактическим положением вещей русская литература не стеснялась никак. Даже и Достоевский, который судорожно и болезненно старался показать, что и нас не следует «за псы держати», что и мы люди, – и тот каким–то странным образом проворонил факт существования тысячелетней Империи, жертвы, во имя её понесённые в течение одиннадцати веков и результаты, в течение тех же веков достигнутые. Достоевский рисует людей, каких я лично никогда в своей жизни не видал – и не слыхал, чтобы кто-нибудь видал".

Вот под этими словами и я подписываюсь. Для меня герои Достоевского как инопланетяне: откуда угодно они, только не из русской жизни. Пушкинский Петруша Гринёв, лермонтовский Максим Максимыч, толстовский капитан Тушин или Васька Денисов, гоголевские казаки и тургеневские барышни, герои романов Петра Николаевича Краснова – близки, понятны и, в сущности, постоянно встречаются среди людей. Но мне трудно представить в реальности мятущихся типов Достоевского. И ни один из них (включая блаженного князя Мышкина) мне не симпатичен, не вызывает любви. А вот Дубровский и Маша Троекурова любимы с детства.