Первый немец

               

Зимой 1941 года я только начала сознавать себя на свете.
Окружающая жизнь казалась мне чем-то роде цветного кино.
Все вокруг ходили, говорили, что-то делали…
      Я ничего почти не знала и не понимала, но было очень интересно. Моей «нянькой» был  мой старший брат. Он
родился всего на два года раньше меня.  Первая няня,
девятилетняя двоюродная сестра осенью пошла в школу,
и мы с Петькой оставались дома одни, пока мать трепала лён в колхозной шоре

        От своего братца я и услышала впервые слово «весна».
Он и объяснил мне доходчиво, что весной тает снег, всюду бегут ручьи,  кругом вода, прилетают скворцы. Нарисованная им картинка мне не понравилась. Это признание очень насмешило Петьку и нашего соседа Кольку, который пришёл как раз к нам домой поиграть во что-нибудь.

     Они схватились за животы и стали кататься по полу, дрыгая ногами и заливаясь на все лады хохотом.  – Посмотрите на неё, ей весна не нравится! Ха-ха-ха!  Ой, я умру от смеха! -   Выкрикивал Колька. Вдоволь насмеявшись, мальчишки успокоились. И тут мой брат похвастался, что наш папка сделал скворечник, прежде, чем ушёл на финскую войну.
     Колька был задет за живое. Его-то отец Егор не успел сделать скворечник. Но он не растерялся и тут же прихвастнул –
скворечник он и сам может сколотить, а вот его отец сделал бы…
самолёт, если бы его не взяли на войну. Петька уступать не собирался, и он нашёл, чем можно сразить наповал Кольку.
      
       А хочешь, я сейчас заложу ножик за зеркало, и будет весна?
Колька заверил нас, что он может сделать то же самое, но
Только боится, что мамка будет ругаться, когда придёт с работы.
Оба довольные своими волшебными возможностями, они отправились на улицу откапывать в сугробе скворечник, хотя строго запрещала моей «няньке  оставлять меня одну.

Мне стало очень скучно сидеть дома и смотреть в окно.
Но тут дверь открылась, и в избу вошла медсестра…
Она дала мне какую-то пилюлю, которая оказалась сладкой.
 - А вот эти таблеточки для мамы,
 а порошочки  -  для Пети. Я положу их в коробочку и поставлю
вот сюда на полочку.  Когда мама придёт с работы, ты ей скажешь, Ладно?

   Медсестра ушла, а мне стало ешё скучнее. Я стала думать о том, какие же порошки оставили для Петьки, и решила их попробовать. Принесла табуретку, забралась на стол и достала
злополучную коробочку. Порошок, к несчастью, оказался сладким…

        Я решила, что это несправедливо, если мне дали одну горошину, а брату так много порошков. Когда мать пришла с работы, то нашла меня на полу в бессознательном состоянии
в луже, сами понимаете, какого содержания.  Порошки оказались
сантонином, который использовался тогда ,как глистогонное средство. А потом его признали сильным ядом.

Из двенадцати порошков не распечатанным  остался всего один.
Но его хватило для Петьки. Я же помню себя на поедании второго порошка. Потом долго была в отключке, память, очевидно, восстановилась не сразу. Так проходило наше предвоенное детство.
Отец ушёл на финскую войну и не вернулся, не прислал ни одного письма. Не один раз были предвестники беды. То рано утром кто-то барабанил пальцами по стеклу. Так делал отец, когда возвращался из МТС. Мать босиком выскакивала на крыльцо, но там никого не оказывалось.

То она слышала, будто за избой ухнул камень с неба. Она
Вставала, обходила вокруг дома, но ничего не находила.
А на сердце оставалась непонятная тревога. Тогда она пошла к знаменитой гадалке, которая гадала по вишнёвым косточкам.
Косточки два раза показали очень плохо.

      - Либо он убит, либо сильно ранен, но ему сейчас очень худо, -  заключила гадалка.  На дядю Егора, Колькиного отца, пришла похоронка, а нам принесли извещение, что отец пропал без вести.
Матери в сельпо дали несколько метров ситца, но пенсию на детей не назначили. Позднее пошли слухи из райвоенкомата,
Что, вроде бы, наш отец добровольно сдался в плен финнам.

        С тех пор мать стала женой врага народа, а мы с братом, естественно – детьми врага народа. Так начинался сорок первый год в деревне Березоваха Калининской, а теперь Тверской области.

        Весна пришла в своё, обозначенное природой, время со своими запахами и звуками с необъяснимой радостью бытия,
не смотря на то, что мы росли сиротами. В избе уже висел увеличенный портрет отца, сделанный с единственной фотографии, на которой он сидел «нога на ногу» в солдатской форме. Между пальцами правой руки была зажата папироса.
 
    Буйной зеленью весну сменило лето. Над жёлтыми одуванчиками порхали бабочки, жужжали пчёлы, собирающие нектар. В деревне то и дело провожали призывников в армию.
Играли гармошки, пелись частушки. Под раскидистыми липами
плясали и танцевали все, кому не лень.

     Вдоль по улице ходили рядами  нарядные девушки
с неизменной «Катюшей» на устах. Вечерами вспыхивали драки между парнями, которые заканчивались синяком под глазом или разбитым носом. Тогда в драках не калечили друг друга.
Правила соблюдались неукоснительно: до первой крови или до  - «лежачего не бьют.» Одним словом, шла обычная мирная жизнь…

         И вдруг что-то случилось. В воздухе постоянно висел вопрос «Что делать?» Всех трудоспособных мужчин куда-то призвали. В деревне остались дети, старики и бабы. Женщин куда-то стали возить на телегах с узелками харчей. Как выяснилось потом, они копали перед Ржевом  противотанковые рвы.

      Ржев находился в сорока километрах от нашего районного центра. Дорога на Москву. Исполнив свой долг, женщины вернулись домой, и стали ждать. Вскоре с запада на восток потянулись  нескончаемой колонной измождённые, с потухшими глазами, наши солдаты.

      Их у нас встречали и провожали не так, как в рассказах Михаила Шолохова. Никаких упрёков и обвинений.  Все понимали подчинённую солдатскую долю. – Родимые, -
шептали женщины и крестили их в след... По впалым и обветренным лицам катились крупные, как град. Слёзы.

 Каждая женщина надеялась встретить своего единственного. родного сына, отца, мужа.  На обочину дороги выкатывали
 Кадки с малосольными огурцами, выносили крынки с парным молоком, ковриги чёрного хлеба.  Так продолжалось несколько дней и ночей подряд.

      Потом наступило тягостное ожидание Собирались вместе инвалиды, старики и бабы. Совещались. Как пережить немцев.
После долгих споров решили всей деревней уйти в лес на Заде Лядо. Там переждать нашествие, а когда прогонят немцев, вернуться в свои избы.

       Представление о войне было слишком наивным. Мужики и бабы каждый день отправлялись в лес рыть землянки. Вечером запрягли оставшихся лошадей в телеги, погрузили на них свой скарб и детей – самое дорогое, и отправились в лес на новое место  жительства. Оно находилось всего в полутора километрах от деревни на живописной земляничной поляне, окаймлённой со всех сторон лесом.

      Стойбище походило на цыганский табор. Мычали коровы, плакали дети, ругались между собой взрослые, каждый отстаивал свою точку зрения. В нашей землянке поселились две семьи:
Наша мать со мной и братом, бабушка Домна и её дочь, мамина
золовка, с  двумя сыновьями и мужем туберкулёзником.
   
        Посередине землянки был оставлен столб земли, вместо стола. При свете коптилки было страшно и неуютно. Вместе с хлебом у меня на зубах скрипел песок. Я плакала, пока не уснула от усталости. Кто-то  из стариков принёс слух, что идут танки.
Все испугались, что нас всех подавят танками в землянках.

      Стратеги, как говорится, ещё те…Вокруг леса было болото,
так что  танки пройти там не смогли бы. Что поделаешь, войны-то с 12 года не воевали. Вот если бы немцы обнаружили в лесу такой лагерь, то непременно приняли бы нас за партизан и
расстреляли бы всех.

      В землянках промучились одну ночь. Наутро решили вернуться в свои дома и ждать. Будь что будет. Наступил октябрь месяц. Наши давно отступили, а немцы ещё не пришли. Затем, не останавливаясь в деревне, промелькнули мотоциклисты.
 - Разведчики, - доложили всезнающие мальчишки.

        Позднее стали появляться и пешие немцы. Отбирали у людей валенки, шерстяные носки, варежки, шарфы.
Русские морозы уже покусывали непрошенных гостей за пятки.
Наш дом тоже не обошла стороной эта горькая чаша. Как-то я сидела на печке и играла в куклы, а мать мыла полы. Вдруг за окном мелькнула чья-то тень.

        - Быстро спрячь валенки, - успела крикнуть мне мать.
Но было уже поздно – дверь распахнулась, и в избу ввалился первый «фриц». Так уже успели окрестить немцев. Он сразу потребовал, чтобы я ему отдала новые чёрные валенки, недавно принесённые от шаповала.

   На причитания матери немец показал на одеяло из клинышков,
указал рукой на печь, приложив ладони к щеке, и захрапел.
Всё было понятно без перевода: - тебе, мол, не воевать, лежи себе на печке  и спи. Затем непрошенные гости зачастили. Их первыми словами были: - матка, курка, яйка, млеко, шпик…

     Так в наш дом  в нашу жизнь вошла война.

               
                ***

Ну, а враг народа? Как оказалось после войны, когда мы получили от него первое письмо, узнали, что он находился
В лагерях под Воркутой. По его словам, он попал в плен к финнам в бессознательном состоянии тяжело раненый
и обмороженный. Финские морозы доходили до сорока градусов.

   У нас вымерз весь сад, посаженный отцом. После подписания мира произошёл обмен пленными , отцу дали семь лет тюрьмы за измену Родине. Когда началась Великая Отечественная война,
Ему предложили идти на фронт, чтобы искупить свою вину.
Но он не чувствовал за собой вины, и Родине не простил.

       Воевать не пошёл из принципа. Домой тоже не  мог вернуться после срока, опозоренным. Поэтому, мы с братом росли сиротами. Не мне его осуждать за это. Так война искалечила судьбы миллионов людей. Будь она проклята!

   


 
       


© Copyright: Нина Цветкова 6, 2015