Конец самозванца

1.

Как взошёл на престол
Окаянный расстрига Гришка,
Как спроворил он царство,
Обширней которого нет,
И воссела с ним рядом
Еретица польская "Мнишка",
Так рассыпались нити
Его хитроумных тенет.
Понапрасну поил он
Медовою крепкою брагой,
Пенным пивом
На площади Красной народ,
Чтобы пьяно орал
Про его доброту и отвагу
Первый раз обожравшийся
Мясом да сайками сброд.
Зря бросал он в толпу
Чужеземные деньги — ефимки
И привычную русскому люду
Копейную медь,
И улыбки дарил,
В которых, смекай, чьи ужимки
Обалдевший народ
Поначалу не мог рассмотреть.
Гарцевал на коне
По запруженной площади Красной
И рукою махал
Вослед восхищённой толпе.
И кричал ей: "Родные мои!"
Напрасно!
Проступила печать
На проклятьем отмеченном лбе.

2.

Как узрил православный народ
Богомерзкие хари*
Да бесовские пляски
В обители нашей святой,
Так и спали с прозревших очей
Сатанинские чары:
Охмурил самозванец Москву
Показной простотой.
И опешили враз —
Невзначай подъярёмными стали.
Образумились: батюшки-светы,
Ужель наяву
Чужеземцев с оружием
Шастают пьяные стаи,
Оскверняя оплот православья —
Святую Москву.
Забредают поляки с собаками
В божие храмы,
Сквернословят и скалятся громко
У наших икон.
От татар не знавали допреж
Подобного сраму.
Самого сатану
Посадили раззявы на трон.
Подносили хлеб-соль,
Во храме венчали на царство
И кричали так громко,
Что птицы взлетали: "Ура!"
Легковерней детей
Обрекали себя на мытарство —
Зачесались затылки:
Теперь и подумать пора.
Обжирали постоем людей
Государевы слуги
И бесчестили жён,
И рубили строптивых мужей...
А потом поползли по престольной
Упорные слухи,
Что в латинскую веру
Крестился "Димитрий" уже.
И теперь  морокует
С Мариной своей, еретицей,
Между плясок затейных
Да ежевечерних пиров,
Как ловчей с иезуитами
Им за престол расплатиться:
Обратить в их поганую веру
Российский народ.
Как щедрей одарить за услугу
Вельможного тестя
Городами исконными русскими,
Царской казной.
И народ разносил по Москве
Достоверные вести,
Что-де царь — не Димитрий,
А папою вор заказной.
Что вечор иноземный пропойца
В кружале калякал,
Как бояр и князей
Перебьют на Сретенском лугу,
А на думной скамье
Рассядутся главные ляхи,
Дабы было способней
Согнуть православных в дугу.


          * хари – маски

3.

Говорили об том
И уже никого не боялись,
И распутным полякам
Давали достойный ответ.
А в хоромы к Шуйскому
Тайно сходились бояре,
Озираясь в потёмках,
На самый последний совет.
Доложили думцы,
Ходившие к Марфе-царице,
Инокине Девичьего монастыря,
Что звала благодетелями
Она вора с еретицей,
Но признать не посмела
Детищем своим царя.
Зачитали те грамоты,
В коих проклятый расстрига
Отдавал порубежные волости
Польской Литве.
И ещё сообщал,
Что немалое дело подвигнул —
Шестьдесят православных
К латинству склонив на Москве.
Перед думой поклялся,
Целуя распятье, князь Шуйский,
Что не сын Иоаннов, Димитрий, —
Во царском венце,
Что от князя до нищего
Завтра поднимется русский,
Дабы смыть оскорбление родины
В каждом лице.
И всю ночь напролёт
Стекались к Лобному месту
Из Москвы и Посада,
Городов и селений окрест,
И до раннего свету
Насытились русские местью
В тех домах,
Где вечор потаённо поставили крест.
А когда растаяли в небе
Последние звёзды,
И едва приоткрыл своё око
Весенний день,
Каждый колокол малый
Рассыпал звенящие гроздья
Над восставшей Москвой,
А каждый большой — загудел.
Сладко спали в тот час на Москве
Неразумные дети
Да царица с царём,
Да прислуга беспечная их.
Колокольный  набат
И младенцев поднял на рассвете,
И царя, и царицу,
И всех лихоимцев живых.
А толпа разъярённая
Тешилась в царских палатах,
Избивала строптивых,
Искала расстригу-царя.
И, как загнанный заяц,
Он, дерзкий и смелый когда-то,
Убегал от народа,
Поспешно молитву творя.
Но, прострелянный пулей,
Упал под окошком расстрига,
Закричал диким голосом,
Пялясь в народ: "Виноват!"
И задохся мгновенно
С гримассой от страшного крика,
Будто зрила душа
Перед ним отворявшийся ад.

4.

Трое суток валялись обрубки
Злосчастного тела,
Дабы всяк,
Кому честь Руси дорога,
От души надругался
Над вором и псом оголтелым,
Из тщеславья приведшим
На русскую землю врага.
Вереницею шли московиты
По Лобному месту,
Каждый камень тащил или кнут,
Или палку в руке.
Причитаний и плача,
Как в обычае водится, вместо,
Слышен был щёлк бича
Иль булыжника стук вдалеке.
Не нашлось для расстриги земли
Ни на русском кладбище,
Ни в глубоком овраге,
Ни в поле, ни в диком лесу.
Согребли прах поганый его
На остывшем кострище
И стрельнули в ту сторону,
Где помогли подлецу.
                1996 г.