Тоска, Кошка и Три Звёзды. Длящееся воспоминание
Для горожанина дача - это свобода от малогабаритной квартирного типа коробочки, от условностей, от телевизора с футболом и хоккеем. Дети это прекрасно понимают, между прочим. Зато на даче простор и свобода. На даче есть не только речка, но у хозяина - кошка, две собаки и даже - коровы. На даче по мелочам поссорившийся с мамой папа вместо нервного курения на лестнице уходит в лес, возвращаясь оттуда совершенно благостный. А мама, за это время собравшая букет полевых цветов, тоже ни о чём таком неприятном не припоминает. И никто раз тридцать не напоминает мне о мытье рук, потому что на даче это не слишком актуально. И вообще, вода ведь не сама в рукомойник бежит: воду из колодца достают. И вот всю эту роскошную легкость в один не прекрасный день ты вдруг теряешь...
Собирались уезжать пораньше, а сели, конечно же, только на вечернюю семи-часовую электричку. С утра в кустах у меня происходило слёзное прощание с хозяйской кошкой и её тремя котятами - чёрным, серым и рыженьким, самым милым, самым-самым... Это вообще было утро потерь и потеряшек. К теме о котятах глухая и с утра нервная с мама потеряла городскую туфлю, папа же потерял - почти наверняка должный выиграть(по его мнению) билет спортлото. Даже у аккуратистки - бабушки куда-то запропастились завёрнутые в вышивание очки. По честному же - по правде и без фокусов - просто никому не хотелось в город. Всем хотелось отхватить у дачной судьбы хотя бы ещё полденёчка...
Разве мама в гамаке под двумя берёзами искала туфлю, глядя исключительно в небо на облака?.. А папа лотерейный билет выныривал в речке?.. Бабушка же, видимо, ждала, когда очки сами приползут к ней, сидящей на лавочке около яркой августовской клумбы. К вечеру туфля сама собой нашлась под кроватью, билет - в нагрудном кармашке папиной рубашки. Бабушка тоже всё вспомнила. Потому ведь,- уже последняя электричка.
До города - два с половиной часа: время подумать есть. Но трясётся электричка - оформленные мысли вышибает. За окна от грусти стараюсь не смотреть: справа быстро погасает в сизых тучах багровый закат; слева тянутся бесконечные какие-то унылые капустные поля, - море капустных голов без всего остального... Жуть и тоска!
Насильно расставшийся со сбором грибов папа делает вид, что внимательно читает книгу (он, вообще, любит читать, но только не на даче!): папе мучительно хочется курить (от него всегда пахнет сигаретами, а от мамы летом весело пахнет цветами, а зимой скучно - кухней...). То и дело теряя сонными спицами петли, мама делает вид, что довязывает начатый ещё весной носок.
Бабушка с честной грустью ничего не делает: равномерно вздыхая, бабушка на сей раз даже не пытается поумнее скрыть тоску расставания с летом. "Притворство мне в моём возрасте даже и не к лицу! - без слов сообщают бабушкины надменно поджатые губы: Кто знает, - доживу ли до следующего лета?"
Набит в воскресный вечер жужжащий голосами вагон: авоськи, коробки, букеты срезанных цветов в банках и просто на срезах стеблей завёрнутые в мокрые тряпочки. От этих цветов особенно какая-то разрывная грусть: долго - ох, как долго ждать следующего лета. Загнанные под вагонные лавки болонистые мелкие собачки на поводках повизгивают жалобно, тяжело дёргаю розовыми язычками: тоже тоскуют по свободе: попробуй посиди с полгода в тесной комнате, - под ногами не путайся... это не грызи...
В августе вечерние сумерки падают скоро. В августе вечер краток, а ночи - чернильно прилипчивые, будто клеем тебя обливают. Опускаю глаза - поднимаю глаза: уже и полей никаких за вагонным окном нет, - вьётся за окном в темноте до слёз унылая вереница огней. Из темноты летят до тошноты резкие гудки встречных скорых, а потом и сами они гремят и сверкают мимо вереницами окон: этакая несущаяся гигантская гусеница как по сердцу режет.
Тут-то меня и прошибло впервые: я - это совсем отдельное маленькое-маленькое "я". Электричка вон насколько больше меня, а над электричкой тёмное небо где кончается?! Брр... Даже если забыть о темноте со страшными капустными головами, всё равно жизнь - это другое, со мной - с моими чаяниями не всегда и не очень-то совпадаемое. Судя по маме и папе и всем другим-прочим такого полного совпадения вообще не имеется.
Почему же люди не могут делать то, что им хочется, - особенно хорошие люди с простыми хорошими желаниями: купаться в речке, играть с кошкой, собирать грибы?! От этой мысли такая тоска, знаете ли, на мгновенно повзрослевшего ребёнка навалилась, - будто камень проглотил и камень - на плечах. Хоть на пол ложись и колоти ногами. Надо же что-то со всем этим делать?.. Нельзя вот так оставлять! Вдруг капустные головы - хищные и хотят занять людское место?!
Потом, помнится, мы уже в нашей хрущёвской на пятом этаже коробочке: какая же она после дачи крошечная! Давит. Когда для ребёнка маленькая, как взрослым-то тут?.. Чем же мы здесь дышать-то будем?.. Особенно кошки жалко: теперь как жить буду без кошки?! Как вообще можно жить без кошки?.. Разве это жизнь?! Но мама говорит, будто, и без кошки тесно. Папа вынес бы кошку, если та не будет гадить (странная у взрослых логика!). "Какая гадалка это предскажет?" - хмурится бабушка. В итоге, я - совсем всегда без кошки в одиночестве среди жизнью раздражённых взрослых.
Но вот от потерь печальные взрослые улеглись: за стеночкой папа храпит с присвистом, мама нервно ворочается. Я сплю в комнате с бабушкой: она спит крепко, только иногда бормочет. Все спят, только я со своей камнем засевшей в сердце свеже осознанной тоской не сплю - не могу. Камень тоски - такой холодный, совсем чёрный, - как тут уснёшь?! Вылезаю из мучительно жарких кроватных простыней, крадусь к окну, и, отвернув край жёлтой льняной шторы, прижимаюсь лбом к стеклу.
Мы живём на последнем этаже, А окна последних этажей глядятся в небо: им ничто не мешает глядеться в небо, - это преимущество я бы помещал в рекламе. Но в этот раз на небе, в дополнение ео всем неприятностям, нет как над дачной трубой густо букетистой звёздной россыпи.
И в тогдашнем Ленинграде, и в нынешнем Петербурге звёздное небо ещё подкараулить надо. В городе за окном можно кроме подчёркнутой белыми фонарями темноты и ничего не увидеть, но мне в тот раз всё-таки повезло: за стеклом, над самым нашим крошечным балконом проглянул - кивнул мне половинный кусок луны и три звезды вокруг.
Три звезды - какая роскошь! Три звезды - друзья безобманные, хоть и не всегда являющиеся. Ведь могут же быть у друзей свои дела?! Кто спит, тот звёзд не видит. В звёзное время взрослые обычно - спят. Неужели же и я тоже повзрослею?! Будто, это всегда так бывает?.. Такая тоска!.. Не хочу взрослеть! Как можно беззвучнее глотаю слёзы, - вытекает со слезами тоска, - легчает всё-таки... Усталость неожиданно наваливается просочившейся из-за стекла синей уже не враждебной, но бархатистой ночью. Лезу обратно под одеяло, воображая рядом с собой кошку. Засыпаю: проваливаюсь в синюю тьму, приятную, нежную...
* * *
О ЖИЗНИ ВООБЩЕ И О КОШКАХ. С тех пор - со времени несмотря на все трудности счастливого детства - прошло-прокатило, кануло в заоконную тьму той осенней электрички немало лет. Теперь у меня есть кошка, но уже нет - увы! - бабушки (в итоге первой принёсшей в квартиру от жалости подобранного на помойке облезлого котёнка), и папы, и мамы тоже нет. Да и кошка, честно говоря, у меня уже не первая: не вечны и кошки. Хоть по поговорке и девять жизней у них, - меньше людей живут. Две-то кошки уже схоронены под кустом шиповника на крошечной, зато собственной дачке. Я повзрослел, - ох как невыносимо, как безвыходно я повзрослел! Все взрослые люди - сироты, - кто-то из гениев сказал... Тоска.
В миновавшие годы, бывало, друзья тихо уходили куда-то в сторону (с их точки зрения, возможно, я уходил?); иногда же (что много хуже!) приходилось хоронить друзей: такая бывала от этого чёрная тоска... Как-то раз коварное зеркало вдруг неожиданно предъявило мне на моей голове странную белёсую пыль, которую не удалось ни стряхнуть, ни отмыть, - так и остались волосы как присыпаны солью или снегом?.. Собственные дети мои уже почти выросли. Вот как далеко я уже отъехал от тех счастливых - лета и дачи: уже въезжает в мою нескончаемую зиму электричка, мелькает за тёмными окнами цепочка огней. И даже капустных голов нет, - тянутся за окном заброшеные поля, с выпирающими из под жидкого снежка серыми кочками. Тоска.
Какая, знаете ли, временами безотносительно к налаженному уютному быту прохватывает тоска... Тук-тук-тук колеса... Тук-тук-тоска... Слишком быстро кончается лето. Слишком быстро катится поезд или вообще стоит и всё бывшее только - приснилось?.. Не век ли я уже стою у тёмного ночного окна?! Кажется, именно когда стою у окна, - это реальность, остальное - сон.
Темнота, однако, дело хитрое: к темноте особый ключик нужен, - надо с ней подружится. Стоишь поодаль от ночного окна, - темнота за ним враждебно непроглядна. Когда же прижаться лбом к стеклу, - комната будто исчезает, а темнота за окном наливается синим светом, - тогда-то и время с ней дружится, тогда-то время высматривать путеводные три звезды.
Так вот как и прежде, как маленький высматриваю я в окно свои три звезды: когда вижу, - легче. Не вижу, - крепче обнимаю пушистую тёплую кошку: не сегодня - так завтра; не завтра, так уж послезавтра точно выглянут звёзды из-за туч!.. Сунув голову мне подмышку, кошка довольно мурчит: сей момент у неё нет тоски. Но бывает, что и она шляется по квартире - путается под ногами с очумелым видом: лакомым куском не соблазнишь. Тоска несовершенного в своей бесконечной конечности бытия по-своему накрывает и кошку.
Моя третья тоже уже не слишком молодая кошка, немного склочная, она умеет ругаться, - за недостаточное внимание отчитывать меня скрипучим мявом: "Где ты целый день шлялся, когда я тут одна?! Мя-мя!". От тоски кошка обычно спасается на хозяйских коленях: я - кошкин космос и три звезды. Это приятно: хоть кому-нибудь от меня польза с видимой обратной отдачей. А когда меня нет дома кошка спасается от тоски в обувной коробке, куда специально для неё положен мой старый мохнатый свитер.
Коробка как раз под размер свёрнутой калачиком кошки: только-только ей втиснуться. Получается коробочка с хвостом. Зачем? Ведь моя кошка может спать на диване и даже на мой подушке! Наверное, из коробочки мир кажется не таким огромным и опасным. Кошкина спасательная коробочка стоит в коридоре: под вешалкой у самых входных дверей. Так кошка сама определила. Уж я её коробочку и на диван ставил, и у самой тёплой батареи, - всё уходившая в коридор кошка сиротливо ложилась под вешалкой. И я смирился: путь так и будет, как она хочет.
Коридор и порог квартиры - подобное моему окну в небо междумирие. Кошка живёт между двумя мирами: между миром человека и Космосом,- всё дело в том! Ведь мы и сами всё время на перепутье: между этой жизнью и из неё уходом. Только признавать этого не хотим - не любим. Откладываем признание на завтра, на послезавтра. Делаем вид, что вечны. Кошки - честнее нас. Не за то ли мы (человеки, не слишком озабоченные собственным превосходством!)и любим кошек? Они как бы живут между двумя мирами - за нас и для нас.
Кошка, с одной стороны, - создание мудрейшее: много мудрее человека. Пока человек думает, кошка уже всё уловила - почувствовала. А глаза у кошки какие, а? Кошкины бездонные глаза - вся вечность, весь космос. Но с другой стороны, со всей её мудростью и изворотливостью кошка - как наивный ребёнок. Я даже не представляю, - как это можно обидеть кошку - любую, даже чужую и ничью, тем более - свою?..
Эту мою кошку я подобрал на улице: сгорбившись, она сидела под дождём посреди двора, токливо, надрывно мяукая с равномерностью хронометра: "Люди! как же вы жестоки!"... Позже мне сказали: кошкина хозяйка-бабушка умерла, и наследники квартиры просто выставили животное на улицу. А ведь домашняя кошка не умеет добывать еду, да и какую еду можно нынче добыть в большом городе?! Городские крысы сами кого хошь сожрут. Правда, рядом с кошкой лежала какая-то еда, - кто-то из жалости покормил, но кошка не ела и всё смотрела - смотрела на закрытые окна такими глазами!
Мне стало стыдно за равнодушных людей за закрытыми окнами, и я пригласил кошку к себе. Не успевшая ещё одичать, она побежала сразу, - всё забегала вперёд меня и оглядывалась: "Не обманет ли и этот?" Дома кошка быстро привыкла, распушилась, только до сих пор и, верно, навсегда очень боится открытой на лестницу двери: ни разу не попыталась выйти. Не сладко ей на улице пришлось, а предательство вообще можно ли забыть?!
А вот моя колега по работе кошку ловила уже одичавшую, погибающую и никому не верившую: как ненастное декбрьское небо в Петербурге серую кошку домой она принесла сама вся в кровавых царапинах. На работу пришла - в пластырях. А кошка три месяца сидела под шкафом, вылезая только быстро заглотить чего-нибудь и, сами знаете, ещё куда. Из под шкафа отчётливо пахло логовом дикого зверя...
Муж коллеги сказал, что это ему надоело, и надо от кошки избавиться. Жена сказала, что избавляться ему придётся от обоих сразу... Тут кошка неожиданно вылезла из под кровати, позволила себя вымыть и с тех пор спит у мужа на подушке, - почти на голове. Муж очень доволен: голова больше не болит, и вообще, кошка - главный друг усталого человека. Не очень довольная таким странным фактом незаслуженного перемещения симпатий коллега принесла лично себе вторую кошку.
"Только родителям всё можно?" - и пятнадцатилетняя дочка приволокла с улицы рыжего шелудивого котёнка, с выпученными от нагноения глазами. Котёнка долго пришлось лечить от всевозможных привитых подвальным детством болячек. И после школы дочка поступила в Ветеринарный институт, поскольку уже довольно много знала о болезнгях домашних питомцев. Теперь все в этой семье довольны.
...Но ведь мы, кажется, говорили о моей кошке?! Теперь давно уже - лет десять - моя кошка очень нервничает, когда я уезжаю. Она меня всегда встречает в коридоре без всякого предупредительного звонка. Откуда она знает? Обострённая тоской интуиция. Кошка ложится сверху на мои только что снятые ботинки и блаженно урчит. Разве удобно лежать на часто сырых ботинках?! Но ведь друг пришёл в этих ботинках домой!.. И я очень ценю кошкино ко мне тёплое человеческое отношение: друзей надо ценить какие они есть, - не сразу - не вдруг, к середине жизни понимаешь. Тоска помогает, - подсказывает.
КОНКРЕТНО О ТОСКЕ. Крепче - как можно более прижимаюсь лбом к прохладному стеклу, - исчезает время. Когда тоска неизбежна, лучше не пытаться оттолкнуть её всю: пусть лучше неизбежное приходит перевариваемыми дозами, - а я его... то есть её - тоску буду преображать. От тоски насовсем невозможно избавиться: в пять лет осознал, - так уж до конца. Странно, что тем дальше, тем больше и не хочется от этой тоски избавляться: не было бы тоски, - откуда взялась бы жажда творчества?! Не было бы жажды творчества: ничего бы не было, - даже древних рисунков на стенах каменных пещер.
Мудрецы и гении говорят, - в страданиях дух человеческий совершенствуется: тоска - вкус вечности!.. Но искреннего, без кокетства утверждения, что вкус вечности сладок и ласков, не встречал ещё ни разу. Он горек этот вкус, - горек, жёсток, но целителен: лекарство от самомнения, от отупения, от жестокости.
Верно, уж так положено человеку - то просто жить, то смотреть на им содеянное из тёмной рамы упавшей тоски. Посмотришь на себя честно: в награду одиночество перерастает в единство с этим безбрежным небом - с его бездонной синевой, тёмной и наполненной светом одновременно. Ненадолго - на пару мгновений перерастает, чтобы после с неба упавшему обратно на землю украдкой хлюпнуть носом.
Зато когда мы насовсем уйдём туда, - в заоконную синеву, - не гнилые, неприбранные капустные кочерыжки, но наши пробившиеся сквозь тучи три звезды встретят нас вместе со спасённой кошкой: не такой уж плохой итог. Надеюсь на это.
Свидетельство о публикации №119061408436