Выстрел

              Июнь начался с тридцатиградусной жары. Столь необычная для первого месяца лета погода влекла на природу, и подошедший отпуск был как нельзя кстати.
              За окнами электрички замелькали утопающие в зелени знакомые станции, города и селения, перемежающиеся с лесными массивами. Наконец, показалось предместье и моего городка. Спешно сойдя с электрички, народ устремился на автостанцию, рассеиваясь по автобусам. И вот уже за окнами побежали знакомые деревеньки, и, наконец, автобус, полный людей, остановился, двери его распахнулись — и село приняло прибывших.
              Весело было шагать по новой асфальтовой дороге, по обеим сторонам которой высились в два обхвата берёзы. Из их густых крон непрерывно доносились галочьи резко-протяжные, с хрипотцой, крики «кааарр», диссонансом врывающиеся в мелодичные посвисты малых певчих птиц.
              Вот и родной дом с группой деревьев под окнами. Едва скрипнула калитка, как раздался отрывистый лай за соседским забором. Молодой, только что принятый на службу пёс явно хотел по-собачьи угодить хозяйке. Другая, старая и довольно бестолковая псина, вертевшаяся на том же дворе, вторила псу, издавая агрессивно недружественные звуки. В общем, встреча состоялась, и начался отсчёт деревенским дням.
              Как же хороша летняя пора при отличной погоде! Особенно желанны тёплые вечера после дневной духоты, когда солнце садится, бросая последние догорающие лучи сквозь резную листву. Прохлада, сгущаясь, опускается на разгорячённую землю — и всё оживает с новой силой: грай вороновых достигает своей кульминации, ночные птички-певцы нежными трелями с переливами увлечённо украшают ночную тишь, а собаки за заборами не упускают возможность лишний раз облаять редких прохожих. В такие дни время плавно течёт, настраивая жителей села на мирный лад.
              Но однажды скрип колёс подъехавшего автомобиля возвестил о приезде молодой семьи с детьми к одному из местных. Вскоре на крыльце появился сам прибывший глава семейства с извечной папиросой в зубах и банкой холодного пива в руке и, недолго постояв под громкий птичий гомон, поморщился и скрылся в доме…
              «Смотри, смотри, он с ружьём!» — тревожно вскрикнул один из двух мальчишек, идущих по дороге. Выстрела слышно не было: глушитель сработал чётко. Птицы, испуганно галдя, разом сорвались с большой берёзы и чёрной тучей полетели на другой конец села в то время, как от калитки к дому шёл тот самый семьянин, держа в руке одностволку. Вся его наглая походка как бы подчёркивала превосходство над происходящим. Какое-то время вдали ещё слышалось испуганно-хриплое «кааарр», а потом над селением нависла мёртвая тишина.
              Через короткое время дверь отворилась вновь, и «охотник» снова вышел из дома с недопитой бутылкой в руке, уже без ружья, двинулся к дереву и, нагнувшись, поднял с земли бездыханную галку с распластанными крыльями, секунду подержал её на весу и брезгливо бросил под берёзу.
              Гробовая тишина угнетала: галки, «оповестив» о случившемся стаю всей деревни, затихли совсем — ни одного гортанного звука по всему селу; собаки, донимавшие своим лаем округу, съёжившись, забились по углам, никак не реагируя на пробегавших мимо по дороге других собак; детских голосов также не было слышно.
              И только посвист малой пичужки, ни о чём не догадывавшейся, прорезывал тягостное деревенское безмолвие всю ночь. Он звучал, как реквием по несчастной птице, погибшей от жестокой руки безжалостного стрелка.