О внутренней рифме

Лишь однажды повезло мне общаться с выдающимся стиховедом и ученым-античником М.Л.Гаспаровым. Произошло это в 98-м г. в Иерусалиме, на конференции "Русская литература после падения коммунизма". Я подошел к Михаилу Леоновичу в перерыве, после его доклада, посвященного в том числе и проблемам цезуры. Грешным делом, я надеялся: а вдруг он никогда не обращал внимания на эту строфу ...из "Спекторского"?.. Но стоило мне только заикнуться о "том пастернаковском четверостишии, где цезура возникает за счет фиксированной внутренней рифмы", как зрачки Гаспарова одобрительно вспыхнули из-под мохнатых бровей: "Есть такое!" И он процитировал дословно:

В румяный дух реберчатого теса
Врывался визг отверток и клещей,
И люди были тверды, как утесы,
И лица были мертвы, как клише.

Ладно бы в классическом александрийском стихе - но в пятистопном ямбе! Это удивительное "ёр" как бы воспроизводит добротную работу плотников: каждая строка закреплена дополнительно, "привинчена" еще и ровно посередине. Вообще-то, положа руку на сердце: а кто в русской поэзии превзошел Бориса Леонидовича по части аллитерации и внутренней рифмовки? Заболоцкий однажды попытался соперничать с ним на этом поприще, в его поздней поэме «Рубрук в Монголии» есть такая строфа:

В те дни, по милости Батыев,
Ладони выев до костей,
Еще дымился древний Киев
У ног непрошеных гостей.

Но, вероятно, очутившись на чуждой ему территории, Николай Алексеевич быстро сообразил, что его сила как поэта отнюдь не в этом и что каждому дано нечто свое, неповторимое... Пастернак был гениальным слухачом: недаром в молодости сочинял фортепианные пьесы, которые нравились самому Скрябину. Достаточно вспомнить его "Рождественскую звезду":

И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.

Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры...
...Все злей и свирепей дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.

"Затепленных", "цепи", "великолепье", "свирепей" - и все на своем месте, ничто не натужно, абсолютная естественность речи. Здесь, кстати говоря, также налицо версификационное иллюстрирование образа - правда, уже на уровне строки, а не стопы: перечисление видений, знаменитый пастернаковский "каскад", как бы внезапно прерывается, временно развеивается дующим из степи свирепым ветром.

То же и в его непревзойденном стихотворении "Шекспир":

Спиралями, мешкотно падает снег.
Уже запирали, когда он, обрюзгший,
Как сползший набрюшник, пошел в полусне
Валить, засыпая уснувшую пустошь.

Снег падает спиралями, оттого и внутренняя рифмовка ложится как бы "по спирали": "спиралями - запирали", "обрюзгший - набрюшник - уснувшую". Иными словами, раскручивается мощная пружина звукосимволизма, строфа инкрустируется созвучиями - для придания ей как можно большей ювелирной ценности. Хотя истинная значимость внутренней рифмы - в сохранении генетического кода бытия: внешней повторяемости событий сопутствует их параллельное внутреннее осмысление, вследствие чего и выкристаллизовывается итоговый magnum opus. В случае с Борисом Пастернаком - его роман "Доктор Живаго".

И рифма не вторенье строк,
А гардеробный номерок,
Талон на место у колонн
В загробный гул корней и лон...

И рифма не вторенье строк,
Но вход и пропуск за порог,
Чтоб сдать, как плащ за бляшкою
Болезни тягость тяжкую,
Боязнь огласки и греха
За громкой бляшкою стиха.