Фигаро

Кто за нас там всё решает?, не узнать наверняка!, в пьянство горькое бросает, или, лечит, от креста! Уготовленный судьбою программированный чип, встроен целью основною и намерено подшит. Может, эти рассужденья и разгадка ко всему?, не наступит пробужденья, стерпишь роль заглавную...
Сына часто опекали, от ненастий берегли, всячески подогревали, был на правильном пути. Но, зимой в поездке краткой, пассажиром задремал, от ушиба не проснулся, глупо в ДТП попал. Горевали от несчастья день и ночь родители, сын потомства не оставил, вещи непростительны. Дом - в  зави'дном месте 'нажит под участок соснами и квартира пустовала трудовыми взрослыми. Жить вдвоём пришлось недолго, может, из-за бремени???, смерть пришла к главе семейства, камешком по темени! Был ли тот несчастный случай?, - к делу не относится, ведь с рыбалки возвращался и причина скроется.
Переехав из квартиры в одинокий, мрачный дом, сушит женщина перины, прибираясь день за днём. В помощь, за ночлег с едою двух таджиков приняла', их работой основною по участку привлекла. Покосить траву бурьяна, в доме что-то подлатать, а самой заняться садом, сорняки выкапывать. В доме не держалось водки, муж был против, не давал!, ведь, слаба' на это дело!, ну а сам - употреблял. По годам разнился возраст, старше был на много лет, да интимной жизни почерк потускнел, стирая след! Поддержать никто не может, нет на свете никого!, кто остался - тот не хочет, дефицитно ведь!, - добро...

  ... цвет загорелого тела изучен и обшершавлен таджиками в ночь, старый диван, что так долго был скручен, бодро старался!, хозяйке помочь. Тело упругое истосковалось!, без предварительных смазок и ласк!, тем чужеземцам под спиртом разда'лось!, и позволяло чудить, без остраск. Простынь сморщинилась бурным напором и посеклось от надрывов бельё, старые фото стыдились укором!, да наблюдали возню, сквозь стекло. Женщина поркой лихой наслаждалась и поспешила подробно вкусить, только при муже желанье скрывалось, не поощрялось мечтать, говорить! Между двумя, непромытыми за' день, после покраски заборной доски', крепко сжимали седевшие пряди, ловко, "по-братски",  жонглировали! Без передышек, до слёз проминали, от возбуждений неровно дыша, тело халявное не подмывали, контрацептивы в дыму не найдя. Опорожняла диван возбуждённо и неустанно  прося ещё раз!, гости старались исполнить покорно, продемонстрировав виды проказ.  Вот наслаждение!, как и хотела!, сколько томилась и лет береглась!, мутным рассудком на ханку подсела, снова подлили - опять завелась. 
 Утром, разбужены жутким похмельем, в кучке таджиков и спирт принесут, станут опаивать пагубным  зельем, тем позволяя к хозяйке прильнуть. Снова залезут гурьбой, без разбора и задирая наверх пеньюар, блеют блаженно в порыве застоя, вновь разогрели скупой будуар. Сколько вмещал старый дом диких монстров и приблизительно не подсчитать!, не запирая дверей и заборов, он продолжал день и ночно гулять. Слухи неловкие вскоре прилипли и осудили нещадно вдову, только из злости ведь раньше проникли и расплодились к несчастью тому.
Летний сезон пролетел слишком быстро, врядли заметны изъяны самой, ведь причесаться и небыло смысла, переодеться!, не сможет порой. Чудищем, в грязно-прозрачной одежде, изнемождённо блуждает одна, облик ужасней не видели прежде!, в поисках денег - купить первака'. Каждому дому такой гость не нужен, и неудобен соседям позор!, жалкой мольбой или воем пробуж'ден!, в двери стучится корявой клюкой. Ноги опухшие передвигая неузнаваемо-громко вопит!, и милосердию часто взывая, деньги прося одиноко скулит.
   Фигаро!, дерзко кричали подростки, часто дразнили уже за спиной и предлагали объедки, обноски!, женщине!, с очень нелёгкой судьбой...