Гейза Дьони. Вдова Достоевского

Geza Djonis. Dostojevskio nasle

„Man pasakykite, Ana Grigorjevna,
Kai jis isbales Jusu kambarin iejo tyliai
Ir isgirdo, kaip uz nugaros suskambo
„Stai Nukryziuotasis“ be galo pasaipiai, ikyriai...
Kai paklusniai nusilenke Jums iki keliu,
Paskui palietes Jusu palaiminga ranka
Ir lupomis, kurios tiesos sventosios kryziu pabuciavo,
Vis snabzdejo. Bet argi sito Jums pakanka?“

„Kai iki dugno is stiklines jis isgere tirsta
Ir kartu zmogiskos tustybes nuoda...
Kai po svelnuciais moteriskais Jusu pirstais
Jau paskutinikart virpejo jo blakstienos juodos,
Kai lietete akiu jau nebegyvus vokus,
Kai paskutini jo atokvepi pajuto Jusu kunas,
Kai siela klaidziojo po juoda gelme, nebuti suvokus,
Prakeiktas ar palaimintas jo sis pasaulis liudnas?“

„Man pasakykite, Ana Grigorjevna,
Ar apie ji galetumete paslapti atskleisti?“
Nebejauna jau moteris sedejo ant kedes, uz lango temstant,
Tarsi portretas seno dailininko nutapytas keistas.
Ji vis sedejo ir sypsojosi maloniai,
O rauksles isryskejo ant jos veido.
Ana Grigorjevna prabilo, kaip ir dera zmonai:
„Jisai suprato viska ir visiems atleido“.

Krasnojarskas, 1916 metai

Verte Laima Debesiuniene

Гейза Дьони (Gyoni Geza)

Вдова Достоевского
(Dosztojevszkij ozvegye)

«Скажите мне. Анна Григорьевна,
Когда он, бледный, входил в Вашу комнату
И слышал, как громко звучит за спиной
«Распятый!» из грязного рта сволочи...,
Когда он склонял голову к Вашим коленям,
И его губы искали Ваши благословенные руки,
Что шептали Вам его страждущие губы,
Целовавшие крест святой правды?»

«Когда он до дна выпил горькое питьё из стакана,
Наполненного ядом человеческой глупости...,
И под Вашими нежными пальцами
В последний раз дрогнули его чёрные ресницы,
Когда Вы тронули его безжизненное веко,
А очи ясно увидели самое дно чёрной  глубины,
Когда его последний вздох проскользнул рядом с Вами,
Благословениями или проклятиями он осыпал мир?»

«Скажите мне, Анна Григорьевна...
Лишь этот секрет могу ли я узнать от Вас о Нём?»
Пожилая женщина присела на стул в наступивших сумерках,
Как на картине, написанной старым художником.
Она присела и улыбнулась тихонкько,
Как улыбались в древние времена верные жены,
Любившие страстно своих Мессий...,
И тихо ответила Анна Григорьевна:
«Он всё понял и всем за всё простил».
                Красноярск, 1916 г.
С венгерского на русской переводил Арон Гаал
Корректор Кселена Литвинова