Лариса

В таверне

Весь теплый вечер под рыбный гриль
певец поет про дела любовные,
певец поет про дела бандитские,
поет рембетико.
Про остроносые туфли и про кинжал,
поет певец про гашиш в брикетиках.
Барабулька, розовая барабулька,
фета с красными помидорами.
И песня длинная бесконечная...
Рыбы, звезды, табак, рембетико.
По телевизору АЕК - Атлетико.

Веселая индийская песня

Звучит веселая индийская песня.
Бурундучки перекликаются,
геккончики перестукиваются,
птички пересвистываются.

Звучит веселая индийская песня.
Полицейские пересвистываются,
тук-туки перестукиваются,
торговцы перекликаются.

Звучит веселая индийская песня.
Все счастливы в Индии.
Все
пересвистываются,
перекликаются,
перестукиваются.

Лариса

Где-то с середины 70-х до самой смерти
Лариса была фанатом Рериха.
Если кто-то критиковал Рериха,
ее большая шея дрожала от гнева.
Ее ребра постепенно превратились
в арки индуистского храма,
ее позвоночник превратился в пальму,
стояющую у грязного отеля
в 40 км от Коимбатура.
В ночь, когда Ларисы не стало,
светила далекая гималайская луна,
дул сильный ветер и ствол пальмы
скрипел на всю округу, на все 40 км
до самого Коимбатура.

***

Дом из красных-красных кирпичей,
Окно. Комната с белым-белым бельем.
Лампа. Тихая-тихая ночь. Моя ловушка-клетка.
Моя голая хозяйка включает душ. Вода, ключи.
Вечная юность наивного идиота.

Дом из серых силикатных кирпичей.
Окно. Комната с белым-белым бельем.
Другой город. Здесь не бывает ночей,
и женщины не отдыхают. За дверью мост через быструю реку.
Кризис среднего возраста.

Дом из карельской сосны. Рядом земля-земля.
Окно. Комната с белым-белым бельем.
Фотография на стене. На фотографии я.
В комнате я. Это мой дом. Борода выросла.
Очки на носу с глазами на все стекло.