жития падмасамбхавы

падмасамбхава в траве

восседал на красивых усиках травы,
на самом-самом кончике одного из таких усиков,
если быть точнее. 
а если быть еще точнее,
то душевный мир его замер и не двигался,
будто никогда и не жил вовсе, а был мертв изначально.
а если быть точнее, чем еще точнее,
то вокруг нескончаемым потоком бегала живность
и окутывала туманом суеты весь город травы.
город травы
город трав
город тра
город тр
город т
город.
город этот произрастал из черной пористой почвы,
похожей на шоколад.
а на городе этом отдыхало голубое с белыми точками небо,
похожее на срез астральной колбасы.
а из неба на почву, из шоколада на колбасу
опускались периодически широкие плоскости
и придавливали собой траву, втаптывали в почву суетливую живность.
живность пыталась любой ценой избежать плоскостей,
пыталась спастись и спрятаться -
оттого она была суетливой.
падмасабхава же не боялся за свою жизнь,
ни за чью жизнь он не боялся.
оттого, видимо, когда открыл глаза,
он увидел, что вокруг нет суеты,
что вся суета бездыханно лежит, вдавленная в шоколад,
а над ним – небо, астральная колбаса, и никаких плоскостей.
тогда падмасамбхаве стало скучно -
он раскрыл крылья и улетел.
а тот усик, на котором он сидел,
оказался последним, способным держать небо,
теперь он единственный не давал небу раздавить этот город
город
горо
гор
го
г
.

падмасамбхава в городе асфальта

никто в мире не ведал, откуда взялся падмасамбхава,
какая женщина его родила, и какой мужчина его зачал,
и, более того, никто не ведал, когда пророк появился.
самому падмасамбхаве эти вещи тоже были неизвестны.
обыкновенно он говорил:
это не важно, я здесь, я сейчас,
под моими ногами море асфальта,
и я рад и светел. будьте же такими и вы, вопрошающие меня.
а молвив так, он уходил,
не обронив ни слова, он отдавался всасывающей себя дали.
себя дали
себя дал
себя да
себя д
себя. 
таким запомнили падмасамбхаву в городе асфальта.
жители города задыхались, пытаясь добыть для себя
немного жизненной силы из отравленного ядом воздуха.
они приходили к пророку со словами:
посмотри, что происходит с воздухом, падмасамбхава,
он ядовит, он насыщен маленькими переплетающимися червями,
которые несут смерть на своих черных спинках,
наши дети умирают, падмасамбхава,
они умирают раньше, чем станут вертикальными, как деревья,
наши старики умирают, падмасамбхава,
они умирают раньше, чем станут горизонтальными, как земля,
мы умираем, падмасамбхава,
город наш умирает.
пророк смотрел тогда на горожан и говорил так:
а не вы ли сами создаете этих червей,
собирая их, деталь к детали, на бесчисленных заводах?
а не вы ли в погоне за удобством для себя и своих детей
ушли от истины травы,
не вы ли покрыли ее бездыханным асфальтом?
не вы ли каждое утро проклинаете свой город,
выпуская изо ртов целые очереди червей-черноспинок?
я скажу вам так, горожане:
не твари ядовитые убивают вас,
а вы сами убиваете себя, плодя ежедневно этих тварей.
остановитесь - и все изменится.
а ежели воспротивитесь –
вас ждет судьба ваших детей и стариков.
сказав так, падмасамбхава раскрыл крылья и улетел,
оставив жителей со странными лицами позади себя
себя
себ
се
с
.

падмасамбхава в зоне горячего солнца

более ему не хотелось видеть глупость земных насекомых,
не хотелось говорить им об истинах, которые очевидны,
не хотелось повторяться.
повторение – особенно страшный грех, –
думал падмасамбхава, влетая в зону горячего солнца.
солнце здесь было особенно коварно,
ненавистно относилось оно ко всякому проявлению не-смерти.
поэтому живое здесь было величайшей редкостью.
лишь изредка встретиться могли
какой-нибудь отшельник с раненым крылом,
восьмилапый недвижимый йогин
или обрекший себя на смерть мученик с фасетчатыми глазами.
падмасамбхава же искал здесь тишины
здесь тишины
здесь тишин
здесь тиши
здесь тиш
здесь ти
здесь т
здесь.
он сел на песок и обратил взгляд внутрь:
снаружи не на что было смотреть.
не хотелось ни есть, ни спать, ни говорить, ни слышать.
солнце горящей плетью прожигало клетки его тела,
выкапывало пещеры – хотело добраться до самой души,
хотело испепелить любое движение, любую сокрытую от его глаз жизнь.
послышались суетливые постукиванья чьих-то лапок.
падмасамбхава открыл глаза.
я — чешуйчатая рептилия, которая любит пресмыкаться, -
сказала чешуйчатая рептилия, которая любит пресмыкаться, –
и я знаю тебя, ты – падмасамбхава.
откуда же ты знаешь меня? – поинтересовался падмасамбхава.
от твоих насекомых братьев, – ответила рептилия, –
иногда они говорят о тебе, перед тем как я их съем;
но тебя я есть не буду – я сыта сейчас…
тебе их жалко, падмасамбхава?
пророк устало посмотрел в глаза рептилии и молвил:
нет, мне жалко тебя.
- а чего меня? это же я их ем – улыбнулась чешуйчатая.
- оттого и жалко, что ты в неведении – сказал пророк.
- но поедать насекомых – это моя природа;
я умру, если не буду делать этого – оправдывалась рептилия.
тогда падмасамбхава вздохнул и молвил так:
утверждать, что злое - твоя природа есть самое простое оправдание,
никогда ли ты не думала, рептилия, что такая природа живет в каждом,
даже в падмасамбхаве, просто он не удаляется в нее и не думает о ней;
он вообще усыпил ее и не будит потому, что выбирает путь добра;
и каждый, кто добродетельный, делает то же самое в эту самую секунду,
где бы он ни находился и с кем бы он ни был;
а насчет второго скажу тебе: ты ведь не пыталась никогда,
для начала попробуй не есть насекомых,
а потом уже говори, что с тобой будет.
рептилия, ничего не сказав, развернулась и убежала.
падмасамбхава же закрыл глаза и продолжил смотреть внутрь.
солнце вскоре добралось до самой его души
и оттуда обратилось к нему:
прекрати заниматься умерщвлением своей плоти,
я не стану убивать тебя, падмасамбхава;
если ты не улетишь сейчас же из зоны горячего меня,
я просто-напросто посинею и перестану быть таким злым,
а это нужно местным: они пресмыкаются передо мной…
уходи, падмасамбхава…
на этой планете осталось еще много мест, в которых ты не был,
и все они ждут тебя; все насекомые ждут тебя, слышишь?
и в следующий момент убийственный жар на крыльях
сменился синим холодом.
падмасамбхава открыл глаза и отметил, как все потемнело,
рептилия где-то в ужасе пресмыкнулась и взмолилась вверх.
падмасамбхава посмотрел на небо и не увидел на нем солнца.
тогда он всё понял.
он раскрыл крылья и улетел.
солнце вернулось на голубой фон и зажгло с былой силой,
рептилия, которая любит пресмыкаться, крикнула пророку: спасибо!
а он подумал о ней, чешуйчатой, что ей хорошо так, как есть, хорошо здесь
здесь
здес
зде
зд
з
.

падмасамбхава в полях жидкой земли      
         
оказывается, земля бывает жидкой –
с удивлением заметил падмасамбхава,
нависая над голубым непостоянным ковром.
он летел очень долго, так долго, что крылья устали.
падмасамбхава тогда еще обратил внимание,
как резко изменила свое состояние земля,
но он рассчитывал, что это ненадолго,
и что земля снова обретет былую форму,
ту, что создана для его ног
его ног
его но
его н
его.
но этого не случилось, и падмасамбхава осмотрелся вокруг:
жидкая земля не имела конца.
крылья устали.
вдруг падмасамбхава разглядел какое-то движение на горизонте:
из области, где жидкая земля соприкасалась с небом,
к нему рывками приближалось насекомое.
оказавшись под нависающим пророком,
насекомое вопросительно уставилось на него.
тогда падмасамбхава спросил: как ты это делаешь?
я просто верю, - ответило насекомое, - верю и хожу.
тогда и я могу попробовать? - обратился пророк.
если ты уверен, что сможешь – давай, спускайся, -
так молвило насекомое и отпрыгнуло немного вбок.
падмасамбхава же стал осторожно снижаться.
его лапки коснулись голубого ковра, и он понял, что стоит прочно.
теперь крылья могли отдохнуть.
есть ли у этих полей конец? - поинтересовался пророк.
нет, - ответило насекомое, - но если ты будешь в него верить,
то для тебя он обязательно появится.
я встречал уродливых круглых насекомых, похожих на червей,
которые верили, что однажды они научатся летать,
верили, что преобразятся.
и, ты знаешь, у них действительно вырастали крылья,
красивые крылья,
красивее даже, чем у тебя.
и падмасамбхава поверил словам насекомого.
отдохнув, он раскрыл крылья и улетел,
улетел искать конец полям жидкой земли.
и вспоминал он то святое насекомое,
которое узрело всю суть в вере,
в вере безо всяких условностей.
то насекомое, которое гуляет беззаботно по жидкому голубому ковру…
а на горизонте уже вырисовывалась та твердая земля,
что была создана для ног падмасамбхавы, для ног его 
его
ег
е
.

падмасамбхава в земле что создана для ног его

там, куда он прилетел, не было травы.
падмасамбхава знал -
зеленые ковры произрастают из такой же черной земли, как здесь,
но также он знал, что та земля не была его -
та земля скрывалась под зеленой маской,
та земля становилась домом для миллиардов насекомых,
та земля постоянно гудела и суетилась,
та земля никогда не была создана для ног его.
потому он вынужден был улететь на поиск дома
поиск дома
поиск дом
поиск до
поиск д
поиск.
у падмасамбхавы от рождения были очень сильные передние лапки,
они создавали тяжесть, которая часто мешала падмасамбхаве летать.
он никогда не использовал их по назначению,
думал, что нет у них никакого назначения,
но теперь, кажется, стал догадываться…
пророк был уже стар,
пророк облетел массу пейзажей,
пророк повидал мириады насекомых:
радостных и грустных,
дружелюбных и враждебных,
любящих и ненавидящих,
имеющих всё и не имеющих ничего;
он видел живых,
как видел мертвых.
а сейчас падмасамбхава копал лапками землю
и думал обо всем том, с чем пришлось столкнуться;
о себе не думал,
он уже давно осознал, что он лишь зеркало –
квадрат, отражающий разнообразие движений внешнего мира.
вспомнился смертельно-суетливый город травы,
вспомнилась самоубийственная глупость города асфальта,
вспомнилась добрая злостность солнца в зоне горячего его,
вспомнилась жидкая земля, по которой можно ходить,
и вспомнились падмасамбхаве все те, кого он встречал.
а сам он тем временем забрался в выкопанную ямку,
выход из нее накрыло голубым животом небо;
пророк смотрел на чистую гладь
и понимал, что над миром нависают поля жидкой земли.
значит, он побывал на небе.
тогда падмасамбхава поцеловал свою землю и закрыл глаза.
так прекратились его жития, которые, по сути, есть поиск
поиск
поис
пои
по
п
.