Пусть будущее не наступит никогда

«Банально, но всё-таки, если прислушаться,
самый зловещий из всех земных звуков – тиканье часов».
В.А. Солоухин

1

Родригу распахнул окно. Утро ворвалось в душный офис, срывая ветром с карниза прозрачную занавеску, гудя моторами и сигналами вездесущих авто, сливающимися с гомоном снующего по улицам народа, и весь этот вертеп время от времени прерывался звонком стучащего по отполированным рельсам старого жёлтого трамвая. Трамвай был единственным движущимся объектом на улицах Лиссабона, над которым было не властно неумолимое время, и поэтому Родригу любил его, несмотря на уговоры коллег, упрямо не желая покупать машину. Ему нравится вставать поутру, улыбаться первым лучам солнца и после чашечки крепкого кофе с беконом беззаботно топать на остановку, пока весь город ещё только продирает глаза. Свернув в рулон вчерашнюю недочитанную газету, он ждёт знакомого звонка, потом не спеша ступает на подножку полупустого вагона, здоровается с пузатым весельчаком-водителем и занимает место возле окна. И так – на протяжении многих лет.

Экономист в местном муниципалитете, Родригу никогда не стремился делать карьеру или, прыгая по головам и спинам, прорываться в мир большого бизнеса, пусть и обладал выдающимся умом, невероятной усидчивостью и склонностью к длительной кропотливой работе. Справедливо называемый втайне неровно дышащей к нему соседкой по кабинету Линдой «водой, точащей камень», Родригу на самом деле всегда стремился привносить в рутинную практику что-то новое. Это новое не было заметно коллегам, имея свои, невидимые и потенциально скучные для них нюансы, но вся деятельность Родригу напоминала отлаженный, тщательно смазанный часовой механизм, детали которого идеально подогнаны одна к другой. Тик-так. Руководство отмечало ценного работника и потому не стремилось повышать его по службе или переводить в другие отделы, ограничиваясь повышением зарплаты и регулярными денежными поощрениями. Родригу Карвалю был доволен таким положением вещей и, что называется, «рос вглубь», оставаясь незаменимым. Именно такими бывают многовековые деревья, охраняющие землю от эрозии, глубоко впиваясь в неё своими мощными ветвящимися корнями*.

*carvalho  - дуб (порт.)

Стуку женских каблуков вторил скрип рассыхающихся дощечек старого паркета. Линда,— всегда в строгом деловом костюме, высокая брюнетка за сорок, —старательно прячет возраст под тонким слоем тонального крема. Нарисованные брови, вишнёвого цвета губы. Она не скупится на косметику, и косметика не скупится на результат.

- Привет, Родригу. – Рука Линды дрогнула. Стопка бумаг потеряла несколько листов, сброшенных на отполированный пол порывом ветра через открытое окно.

- Здравствуй, Линда. Ты как всегда, отлично выглядишь. – Родригу выпрямился, возвращая коллеге упавшие листы. – Сеньор Гонсалвеш уже приехал? Я его не видел.

- Пока нет, он вчера попросил отнести смету к нему в кабинет сегодня, до его прихода.

- А, понятно.

Родригу, спокойный как воскресное утро, вернулся за рабочий стол, нажав кнопку на системном блоке компьютера.

«Как всегда, — красавица Линда скрипела от досады зубами, — оденься я в рубище и вымажи лицо чернилами, для него это тоже будет «как всегда»? Хам».
На столе Родригу улыбались стрелками часы в корпусе из орехового дерева, на резных изогнутых ножках, что делало их похожими на маленький позднесредневековый клавесин-вёрджинел. Десять часов, десять минут. Родригу улыбнулся в ответ и обратил взгляд на дверь, откуда его пару минут назад сверлила недовольными глазами Линда. Задержись она ненадолго, то поймала бы самую искреннюю улыбку возлюбленного, на которую способен этот обычно скупой на эмоции субъект. «Чик-чик-чик», - шуршали шестерни механизма небольших курантов над дверью. Сине-белые, как рыбацкие домики Авейру, они покачивали маятником в виде штурвала, навевая мысли о скором отпуске.
Бухгалтерские дела были приведены в идеальный порядок задолго до долгожданного первого дня отдыха, совпадающего в случае Родригу с днём рождения. Но не это его так волновало, как дополнительная возможность, спрятавшись от посторонних глаз в маленькой домашней мастерской, на несколько дней с головой погрузиться в по-настоящему любимое дело.

Родригу Карвалю с юных лет увлекался конструированием часов, приводя вначале в недоумение, а позже в раздражение строгого отца, искренне уверенного, что единственный сын пойдёт по его стопам и выберет нелёгкую жизнь плантатора – винодела. Но тяжёлый физический труд, песни виноградарей и весёлые, приуроченные к датам сбора урожая сельские праздники мало трогали мальчика, проводящего целые часы напролёт за разглядыванием, подгонкой и смазыванием множества мелких деталей, составлявших хитроумные часовые механизмы. Только не сами эти механизмы являлись объектом страстного увлечения юного сына винодела, а та тонкая, неуловимая и непостижимая субстанция, что, пронизывая покрытые маслом оси и зубчатые колёсики часов, являла себя на гравированных дисках циферблатов, отполированных до блеска заворожённым Родригу, чьи сияющие чёрные глаза отражались в их круглых зеркалах. Время. Родригу казалось, что чем дольше он находится на чердаке, служившем для мальчика и мастерской и храмом, тем ближе соприкасается с тайной времени, тем слаще и притягательнее становится его вихревой танец во вращающихся маленьких деталях и тем больше власти начинающий мастер имеет над ним. Но всякий раз, как только тайна времени приоткрывала своё прозрачное покрывало, мираж ускользал, оставляя лёгкую грусть и запах машинного масла, которое Родригу тайком переливал в отцовском гараже из мятой алюминиевой канистры.

Время летело дальше, а вместе с ним и детство. С наступлением юности увлечение Родригу и непреклонная воля отца столкнулись как высокая океанская волна и неприступная скала атлантического побережья. Волны, одна за одной, продолжали штурмовать холодные камни, никак не желавшие поддаваться отчаянному натиску разбушевавшейся стихии. И стихией здесь выступало непреодолимое желание сына, унаследовавшего от отца упрямство и сильный характер, разгадать мучавшую с детства загадку. Желание, считаемое родителем непростительной и легкомысленной блажью, «которая скоро пройдёт». Лишь благодаря вмешательству матери был найден зыбкий баланс, в случае Родригу заключавшийся в немедленном поступлении в университет на факультет экономики и финансов, с тем, чтобы по окончании принять участие в активно развивавшемся на тот момент отцовском бизнесе.

Учёба пошла Родригу на пользу. И пусть он относился к выбранной профессии прохладно, тем не менее кропотливая возня с цифрами не так докучала ему, оказавшись чем-то близким милому сердцу увлечению. Он даже на какое-то время забросил его, отдавая силы и время только учёбе, но получив диплом с отличием, вызывал бурю негодования со стороны родителей, поступив на государственную службу в Лиссабонский муниципалитет, и тем самым окончательно похоронив мечты отца когда-нибудь увидеть сына своим преемником. Встречи с родителями становились всё более редкими, всякий раз заканчиваясь нравоучениями пожилого родителя и поспешными отъездами сына. Так, однажды они вовсе прекратились, и Родригу ограничивался лишь телефонными разговорами, в немногословии справляясь о здоровье и благополучии родных.

2

В мастерской Паскаля было пусто, и пожилой столяр-краснодеревщик, закинув ногу на ногу, попивал крепкий кофе в соседнем кафе, откинувшись на спинку плетёного ротангового креслица и то и дело поправляя соскальзывающее по переносице пенсне.

- И не надоело, старый ты скряга? Может, тебе дать сотню евро, и ты купишь, наконец, нормальные очки? – Смеющийся голос Родригу вызвал косую натянутую улыбку Паскаля и тот обратил лицо к давнему приятелю, разбросав по плечам длинные седые космы.

- Дорогой мой, я же не капаю тебе на мозги, почему ты, зашибая солидные барыши на госслужбе и имея папашу-миллионера, возишь свой зад в задрипанном столетнем вагоне?
Родригу вытянул из-под столика такое же кресло и уселся напротив, провожаемый внимательным взглядом Паскаля из-под карикатурно насупленных бровей.

- Как дела? Работа кипит?

- А разве не видно? Все деньги уже заработал, сижу – прохлаждаюсь!

Опустевшая чашка француза заняла своё место на коричневом кофейном пятне, ровно посередине маленького квадратного блюдца. Родригу подозвал скучающего официанта, и через пять минут у вновь наполненной чашки Паскаля появилась компания из её родной сестры и блюда с толстыми кусками вишнёвого штруделя.

- Угощайся, дорогой. Я плачу за всё. – Родригу похлопал по плечу старого друга.

- А как же насчёт сигары? – Паскаль прищурил и без того хитрые глаза, и его пенсне снова сползло вниз, падая с крючковатого носа. Он поймал его и спрятал в верхнем кармане пиджака.

Официант принёс сигары, и старик снова довольно откинулся на кресле, выпуская вверх кольца сизого дыма.

- Я так понимаю, ты пришёл говорить о деле? Давно жду от тебя какого-нибудь серьёзного дела, не этих там, ангелочков с трубами крест-накрест или корабельного штурвала. Тьфу, какая нелепица, - брезгливо морщился Паскаль, стряхивая пепел.

- Можно подумать, ты перегружен работой и около твоей мастерской стоит очередь до самой Росиу.* – Родригу с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.

- Перегружен – не перегружен, какая разница? Есть что стоящее – выкладывай, нет – тогда поговорим о погоде. Чёрт побери её, эту погоду, то льёт как из ведра, то палит как в Марокканской пустыне.

- Хорошо, будет тебе дело. Мне нужен корпус для настенных курантов. Обычный пружинный маятниковый механизм без автоподзавода, я уже почти всё собрал. Сейчас занимаюсь гравировкой циферблата.  Вот чертёж, на, взгляни.

Паскаль отправил сигару отдыхать в пепельницу и, вытянув из кармана пенсне, начал внимательно изучать рисунок.

- Вот так «ничего особенного»! Срочность? – Он уставился на Родригу исподлобья, не выпуская листок из напряжённых пальцев.

- Как ты догадался?

- Когда ты просишь сделать что-то для твоей личной, с позволения сказать, коллекции, то не являешься посреди бела дня и не угощаешь старика кофе с сигарами.

- Да, есть определённый срок, в который надо уложиться. Неделя.

- Неделя?! Ты что, совсем спятил? К чему такая спешка? Я что, по-твоему, только то и должен делать, что возиться с твоими часами?

- Паскаль, это мой первый настоящий заказ. Дорогой заказ, между прочим. Говори цену, я свою уже определил.

Француз почесал в затылке, задумчиво глядя на лист бумаги, где были выведены чёрными чернилами очертания будущего произведения часового  искусства и указаны все размеры. Он назвал сумму, которая, по его собственному мнению, должна была заставить несчастного Родригу упасть вместе со стулом, рассыпаясь в сочных проклятьях. Но тот и бровью не повёл.

- По рукам; тогда послезавтра я приношу тебе сами часы, и мы обговорим все нюансы.

- Э, так ты себе решил сделать подарок ко дню рождения? Так бы сразу и сказал…

- Нет, день рождения у меня двенадцатого, если помнишь. - И, снова похлопав Паскаля по плечу, Родригу поднялся и зашагал прочь по отполированным временем булыжникам мостовой.

*Росиу - площадь в исторической части Лиссабона.

3

Звонок раздался ровно в половине десятого вечера. Низкий вкрадчивый мужской голос поинтересовался, по адресу ли он попал и пожелал услышать «сеньора Карвалю». Прежде Родригу никогда не изготавливал часы на заказ и, справедливо укоряемый Паскалем, отправлял их либо на полку бесконечного стеллажа в мастерской, либо дарил по случаю коллегам и немногочисленным друзьям. Те, понятное дело, не возражали, кто же откажется заиметь дорогую вещь ручной работы? Тем более, что Родригу никогда не скупился на материалы, а его мастерство за годы упорного труда стало совершенным и не уступало лучшим европейским специалистам. «Всё стесняется, - скептически ухмылялась Линда, - давно бы уже прославился если не на весь мир, то на всю Португалию, это точно».

- Откуда Вы обо мне узнали? – Родригу разглядывал незнакомца неопределённого возраста в тёмно-зелёном плаще и клетчатом зелёно-коричневом берете, расположившегося напротив за стеклянным столиком кафе.

- Вы думаете, сеньор Карвалю, что мало известны? Я уже видел несколько Ваших работ и весьма восхищён. Весьма. Почему Вы отказываетесь? – низкий голос никак не вязался с кажущейся тщедушной внешностью незнакомца,  и без того невзрачное худое лицо которого уродовали тяжёлые очки в чёрной роговой оправе с большими линзами. Он в этих очках походил на черепаху, пропустившую до человека добрых две эволюционных ступени.

- Моё нежелание не связано со скромностью или низкой самооценкой. Видите ли, - Родригу на минуту задумался, - я не хочу делать хобби работой, да и изготовление часов для меня – больше исследование, чем досуг.

- Вы исследуете время? – Тонкие пальцы незнакомца ненавязчиво выбивали еле слышное стаккато по прозрачной столешнице. – Можно поинтересоваться, для чего?

- С Вашего позволения сеньор…

- Анибал. Анибал Ешпиноза к Вашим услугам.

- Сеньор Ешпиноза, я хотел бы оставить в тайне мои личные мотивы.

- Хорошо, я не настаиваю. Как Вам этот чертёж? Вы смогли бы смастерить подобное? – Ешпиноза протянул Родригу лист бумаги формата А4. На листе красовалось изображение настенных часов в тёмном корпусе с колоннами - кариатидами по бокам, соединявшими тяжёлую двухскатную крышку и столь же массивное основание. Кариатиды напомнили Родригу стройных  девушек-собирательниц винограда из родного селения. Упираясь руками в основание крышки, они словно застыли на мгновение перед тем, как бросить в невидимые корзины грозди спелых ароматных ягод. Латунный циферблат за стеклом был разрисован цифрами в готическом стиле, фоном которым служил бледный гравированный орнамент из тонких ветвей и листьев с зубчатыми краями. Внизу застыл в крайнем левом положении бесхитростный с виду круглый маятник. И лишь четыре стрелки вместо стандартных трёх выдавали необычность предстоящих к созданию курантов.

- Такое смастерит любой толковый часовщик, может, даже лучше чем я.

- Но мне бы хотелось, чтобы эту работу выполнили именно Вы, сеньор Карвалю. В средствах я не ограничен, сколько Вы хотите за часы?

Родригу задумался. Впервые за долгое время он столкнулся со столь сложным выбором. Странно, но что-то волнующе-притягательное нёс в себе тот простой рисунок, что — он никак не мог определить. Неуловимо-исчезающее, оставляя лишь тень на блестящем стекле, закрывающем жёлтый циферблат. Родригу медленно кивнул:
- Хорошо, я берусь. Пять тысяч. Работать над часами буду не я один. Пожалуйста, поймите.

- Ничего-ничего, я не возражаю. Цена принимается. Но есть маленькое условие, я сразу его не озвучил, прошу прощения. – Ешпиноза сложил «шпилем» тонкие холёные пальцы. Толстые линзы увеличивали выпуклые серо-зелёные водянистые глаза, делая его похожим на космического пришельца. – Изделие мне нужно девятого июня вечером.

- Простите, сеньор Ешпиноза, но времени недостаточно. Сомнительно, что мы подоспеем к сроку. – Родригу сделал слабую попытку встать из-за стола, но, словно загипнотизированный холодным взглядом «пришельца», разжал пальцы, вцепившиеся в деревянные подлокотники кресла.

- У меня нет никаких сомнений, что Вы справитесь, сеньор Карвалю, никаких сомнений. Здесь задаток, половина суммы, - Ешпиноза положил на стол белый конверт и не спеша подвинул его к Родригу, - остальное получите по окончании работы. – Он отхлебнул кофе из маленькой чашечки, затем вытащил из кармана плаща красный носовой платок и осторожно промокнул им уголки рта.

- Можно?.. У меня есть вопрос, - Родригу не узнал своего голоса, доносившегося как-будто откуда-то извне, — на рисунке ошибка или там действительно четыре стрелки?

- Вы не ошиблись, так и есть. Кстати, это существенный момент, я тоже забыл упомянуть его. Четвёртая стрелка нужна для плановой остановки часов.

- Но… Но зачем? – На лице Родригу появилась гримаса недоумения.

- Вы узнаете об этом после того, как я заберу заказ. Простите, сеньор Карвалю, мне пора. Девятого июня я Вам позвоню, и мы условимся о месте встречи.

Удаляющаяся неказистая фигура в плаще растаяла за прозрачной стенкой кафе, словно смытая прочь стекающими по стеклу крупными каплями дождя. Родригу пересчитал свои первые деньги, полученные на этот раз не за составление смет расходов бюджета на ремонт городских улиц. В конверте лежали две с половиной тысячи евро крупными.

4

На верхнем этаже старинного трёхэтажного дома было шумно. Соседи, непривычные к такому беспокойству, высовывали головы из окон и балконов, пытаясь снизу разглядеть, что же стало причиной необычного бедлама, внезапно ворвавшегося в их скучную жизнь вместе с праздничным звоном бокалов, громкими возгласами и улюлюканьем гостей, сдобренными дурманящим запахом жарящегося на террасе барбекю, от которого хотелось послать всё к морскому дьяволу и присоединиться к шумной компании наверху.

Родригу уже начал уставать от чрезмерного внимания к собственной персоне, ведь никогда ранее под высокими стенами его холостяцкой квартиры не собиралось столько пьяного народу. Пусть его и терзали сомнения в правильности принятого решения, но всё же не каждый день тебе исполняется сорок пять, и чем это не повод отказаться от унылой традиции собирать друзей и ближайших коллег в кафе, где после пары-тройки бокалов красного все с постными лицами разойдутся по домам, произнеся заранее заготовленные слова? «Сеньор Внезапность», как теперь его окрестили товарищи по работе, принимал поздравления в изобилии, женщины измазали воротник новой рубашки в губной помаде, наперебой вешаясь ему на шею, а захмелевший шеф, никого не стесняясь, отрывисто и громко дудел в свисток, словно находился на стадионе «Sporting» в разгар футбольного матча. Всем очень понравилась идея рвануть к Родригу сразу после работы, естественно, большую часть на голодный желудок немедленно развезло.

- А знаешь, тебе не дашь сорок пять, Родригу. - Язык красавицы Линды слегка заплетался, она, смущаясь, краснела, от чего казалась ещё обворожительнее. Они стояли вдвоём на террасе. Свет заходящего солнца блестел на её волосах, переливался в блёстках праздничного макияжа. Линда была здесь единственным человеком, для которого дни рождения Родригу не являлись обычными днями. Она всегда втайне надеялась, что в один из таких вечеров случится настоящий праздник в её одинокой жизни, когда любимый ответит взаимностью на уже плохо скрываемые чувства.

- К сожалению, никто не в силах остановить время, и мне сегодня сорок пять, как бы я при этом не выглядел. – Он печально обвёл взглядом красные черепичные крыши квартала, после устремив его куда-то вдаль.

- Ты чем-то встревожен? – Линда незаметно прильнула к нему, и Родригу не осталось ничего другого, как обнять её за плечи.

- Я жду одного звонка, - ответ был настолько сухой и безэмоциональный, что Линда невольно отстранилась.

- Это женщина? – неуверенно вырвалось у неё.

- Нет, тебе же хорошо известно, в моей жизни теперь  есть только одна женщина, - Родригу улыбнулся, глядя на растерянное лицо коллеги, - но с тех пор, как она уехала в Канаду, мы редко общаемся.

- А, вот вы где, два голубка! – развязно донеслось снизу. Паскаль, с огромной тлеющей сигарой наперевес, глядел на парочку немигающими белыми  пьяными глазами. – Давайте, спускайтесь, спускайтесь уже, здесь вас з-заждались!

Родригу засмеялся и, вооружившись большой вилкой, начал накладывать на блюдо куски жареного мяса.

Праздник продолжался, прибыло ещё несколько друзей, не остались без угощения и старики соседи, прилично разомлевшие от хорошего вина и теперь тоже сотрясавшие воздух поздравлениями доброго Родригу вперемежку со старыми анекдотами. Часть гостей разбрелась по комнатам большой квартиры, так что вскоре не осталось ни одного свободного уголка, даже лестничная площадка была полна Паскаля, дымящего сигарой и что-то возбуждённо рассказывавшего одной из соседок, молодящейся даме около шестидесяти. Сам виновник торжества в конце концов решился взять таймаут и уединиться в комнате, недоступной для остальных присутствующих – мастерской. Взволнованный и тоже немного разогретый алкоголем, он продемонстрировал свою тайную сокровищницу единственному, среди всей компании мало-мальски сохранявшему трезвый рассудок человеку – Линде. Красавица делала картинно-круглые глаза, притворно выражая искреннее восхищение, но мысли её были заняты только одним – как бы немедленно упасть в объятия Родригу и впиться пухлыми алыми губами в его незакрывающиеся уста. И вот, в момент, когда она была готова сдаться в этой неравной внутренней борьбе, зашёлся пронзительным пиликаньем телефон, заглушив начисто вместе с непрекращающимся тиканьем и побрякиванием почти полусотни часов её чувственный порыв. Родригу немедленно ответил, после чего, закрыв трубку ладонью, деликатно попросил огорчённую Линду оставить его одного.

- Папа? – молодой женский голос с другой стороны срывался на плач.

- Лусия, дочка, здравствуй! Как же я рад тебя слышать!

- Папа, поздравляю тебя с Днём рождения.

- Спасибо, дочка. Ты плачешь? Что-то случилось?

- Папа, прости меня.
 
После долгой паузы из трубки донеслись прерывистые рыдания. Родригу молчал, не зная, что сказать. Ноги подкосились, он опустился на подушку антикварного стула, вытирая салфеткой выступившую со лба испарину. Дождавшись, пока дочь успокоится, он, как ни в чём не бывало, задал вопрос свойственным ему ровным тоном:

- Лусия, а хочешь приехать домой?

- Да, да, да! Папочка, я хочу назад, я хочу домой, ты примешь меня назад? – слова, перемежаясь с всхлипываниями, летели из трубки телефона. Родригу сглотнул, подавляя подступающий к горлу комок.

- Этот… Он чем-то обидел тебя?

- Нет, папа, нет, с ним давно покончено. Просто я очень хочу домой, к тебе. Я устала, папа, мне тяжело, я тут чужая, я так устала от всего.

- Скажи, у тебя есть деньги?

- Не беспокойся, мне есть на что долететь. Ты меня встретишь?

- Не говори глупостей, конечно встречу. Когда ты прилетаешь?

- Завтра. Завтра вечером, в семь по лиссабонскому времени. Рейс Торонто - Лиссабон.
 
- Лусия...  Ты помнишь, сколько мы с тобой уже не виделись?

- Прости, я не считала, папа.

- Ты уехала через месяц после смерти матери. Уже шесть лет прошло. Как долго... А я помню, как будто это было вчера. Как будто время замерло тогда.

- Папочка, я такая же, почти не изменилась, только волосы перекрасила в рыжий. Ты всегда говорил, что мне идёт рыжий. И завивку делаю, теперь мои волосы кудрявые, почти как в детстве, – голос Лусии звенел как горный ручеёк, словно и не было рыданий, несколько минут назад заставлявших до боли сжиматься отцовское сердце.

- Дочка, я завтра буду в аэропорту в шесть. До встречи, милая, мне нужно идти к гостям. Завтра обо всём поговорим.

- Пап, у тебя есть женщина? – вдруг напряжённо спросила Лусия.

- С чего этот вопрос?

- Ну… Я не хочу тебе мешать.

- Что за ерунда, Лусия? В нашем доме нет никого кроме меня и моих часов.

- Целую папочка, до завтра.

Родригу положил трубку, ничего не ответив. Вытирая той же салфеткой усталые красные глаза, он достал из маленького музыкального бара бутылку арманьяка и, приложив горлышко к губам, сделал три больших глотка.

С обратной стороны постучали. Сначала робко, потом решительно, и, наконец – с такой силой, словно кто-то из пьяных гостей норовил сорвать с петель толстую дубовую дверь.

- Родригу, ты с кем там заперся, чёртов отшельник, давай выходи, мы уже почти час пьём без тебя! – это снова был Паскаль, судя по голосу, вливший в себя всё имевшееся на столе вино.

- Иду я, иду, уймись же ты, дверь снесёшь, старый чудак.

Родригу вышел в коридор, жмурясь: глаза отвыкли от света за тёмными шторами мастерской. Паскаль, тряся седыми всклокоченными патлами, семенил рядом, что-то оживлённо вещая заплетающимся языком. Он, растрёпанный, пьяный в дрезину, в странном линялом подобии фрака с кожаными вставками на локтях, был похож на паяца и, похоже, справлялся со своей ролью блестяще. Судя по раскрасневшимся при его появлении дамским личикам, слух всех присутствующих не обошли стороной сальные шутки и непристойные анекдоты, которые престарелый француз был рассказывать большой мастак. Родригу уже терялся, пытаясь вспомнить, кто из присутствующих был приглашён на его день рождения, а кто пришёл за компанию. Сеньор Гонсалвеш неутомимо дудел в свисток, кто-то принёс ящик игристого вина и новогодние хлопушки. Такого разгула квартира Родригу ещё не знала.

Телефонный звонок раздался, когда вся компания собиралась продолжить веселье в ближайшем заведении, начальник изъявлял желание петь в караоке, а женщины были готовы пуститься в пляс, была бы музыка. Сеньор Гонсалвеш поднял руку в решительном жесте, и все замолкли, повинуясь непререкаемому авторитету.

- Родригу, ты?

- Да, отец, я. Здравствуй.

- Нам всем нужно покурить, — шеф призывно махнул рукой, приглашая гостей на террасу. Он был единственным среди присутствующих, кому знакомы непростые отношения Родригу с отцом, ибо однажды отказывал последнему, настоятельно просившему уволить его «сбившегося с пути сына» под каким-нибудь благовидным предлогом.

- Я слушаю, - внимая молчанию с другой стороны телефонного провода, Родригу с трудом подавлял волнение. Волнение  и неуверенность, всякий раз заставлявшие его нервно скрипеть зубами лишь при отцовском появлении и готовиться к глухой обороне.

- Сын… Ты… - старик с трудом подбирал слова, видимо заблаговременно приготовленные к случаю, но, как это часто бывает, позабытые сразу перед диалогом.
- Что, отец? Я слушаю. Ты мне тоже что-то хочешь сказать?

- Я хотел поздравить тебя... А почему тоже?

- Да вот, внучка твоя завтра приезжает, час назад звонила мне.

- Лусия? Приезжает?

- Да. Насовсем.

- Вот так новость! Может и ты приедешь, сын? - неожиданно прежде строгий тон как будто угас, превратившись в глухой, подавленный, - Родригу, я болен.

- Болен? Снова этот твой, как его, ревматизм?

- Нет, Родригу. Другое. У меня обнаружили рак.

- Рак? Какой рак? – Ладонь Родригу вспотела, и тяжёлая телефонная трубка чуть не выскользнула из неё.

- Лёгкие. Говорят, продержусь пару-тройку месяцев, может полгода. Сын?

- Да, - Родригу, уставший от новостей, скопом обрушившихся на него за последний час, расстегнул и без того свободный ворот рубашки. Рука непроизвольно потянулась к стакану с вином.

- Приезжай ко мне, дорогой. Поговорим. Приезжай. Мы с матерью очень соскучились и хотим тебя видеть. И Лусию бери с собой, обязательно.

Гогочущая шумная компания скатилась вниз по винтовой лестнице, немедленно окружив Родригу, сидящего сгорбившись на диване в гостиной. Он закрыл лицо ладонью, в кольце пальцев другой покачивалась, подобно маятнику, удерживаемая за горлышко полупустая бутылка. Женщины заливисто смеялись, мужчины начали тормошить именинника, призывая составить им компанию в баре. Но он не реагировал. Среди присутствующих двое сразу заметили необычное состояние Карвалю, резко, на их взгляд, отличавшееся от усталости или опьянения.
Родригу выглядел подавленным, это было очевидно и для Линды, и для сеньора Гонсалвеша. Начальник сел на диван рядом с Родригу, положив ему руку на плечо. За всеобщим гвалтом было не расслышать слов искренней благодарности, напротив, гости расценили дружественный жест начальника как дополнительное приглашение к продолжению весёлой вечеринки. Но тот, уверенно поднявшись с необычно серьёзным лицом, мотнул головой в сторону выхода и все повиновались. Замешкалась только Линда, она мяла в руках кухонное полотенце, всем своим видом выказывая желание остаться с любимым наедине. Родригу устремил на неё рассеянный взгляд заплаканных глаз и, устало улыбнувшись краем рта, неуверенно кивнул.

5

- Ты познакомишь меня со своими родителями? – В зареве, поднимающемся от фонарей уличных кафе и магазинов на первом этаже, обольстительное тело обнажённой Линды казалось статуей античной богини, которую какой-то чудак скульптор случайно забыл на чердачной террасе. Она неподвижно возвышалась над тенями, отбрасываемыми широкими листьями монстер, стоящих в горшках возле кованых балконных перил. Одной рукой опираясь на ограждение, другую она поднесла к губам, затягиваясь сигаретой.

- Знаешь, это чудо, что мы не разбудили старого пьяницу. Представь, я даже не заметил, как он устроился на тахте в моей мастерской. - Родригу как будто не слышал слов Линды и, подойдя сзади, заключил её в нежные объятия. - Дай сюда.

 – Он выхватил сигарету из тонких пальчиков Линды и безжалостно затушил её о чугун балконных перил. – Хватит с меня уже двух курильщиков.

- Это кого же?

- Отца и вон того, сотрясающего стены своим храпом. Я уже, если хорошенько посчитать, треть жизни, наверное, прожил в табачном дыму.

Телефонный звонок заставил Родригу вскочить с кровати и, одевая на ходу халат, бежать в гостиную.  Мысли путались в голове, навязчиво теснимые одной: «Отец. Что-то случилось с отцом». Он даже забыл включить свет, отчего едва не выронил трубку, с грохотом ударив ею о стол.

- Здравствуйте, сеньор Карвалю, - низкий полушёпот вкрадчиво зашелестел с обратной стороны.

- Сеньор Ешпиноза?

- Простите, сеньор Карвалю, что звоню в такую рань. Постоянная нехватка времени. Вы закончили мои часы?

- Честно, честно говоря я... ждал Вашего звонка в назначенный день, но... - Родригу засуетился, до конца не проснувшийся он тряс головой, силясь согнать остатки сна. - Всё давно готово, как Вы и заказывали.

- Отлично, в таком случае я буду возле Вашего дома в десять, в кафе «Кавакиню».

6

Странный тип Ешпиноза не уставал удивлять. На этот раз его наряд состоял из длинного, в пол, чёрного кожаного плаща, а  неизменные толстые линзы очков теперь оттеняли широкие поля чёрной же шляпы из тонкого войлока, отчего казалось, что какой-то рафинированный интеллигент — служащий муниципальной библиотеки вдруг решил поучаствовать в праздничном маскараде, вырядившись в мачо, и вот-вот в его руке блеснёт длинным лезвием ненасытная кровожадная наваха, а ноги в туфлях с острыми носами зайдутся по кафельному полу в зловещей боевой «чечётке». Но заказчик с достоинством покоился на раскладном стуле, лишь изредка, плавно и не торопясь, поднося к маленькому рту чашечку дымящегося эспрессо.

- Как Ваши дела, сеньор Карвалю? Вы что-то неважно выглядите.

- Я? Просто не выспался. Столько всего… За вчерашний день… Извините. – Родригу заёрзал на стуле и, повернувшись вполоборота, подал знак официанту принести кофе с молоком.

- Я могу Вам чем-то помочь?

- Нет, что Вы! Пустяки. Вчера были гости, много гостей, да ещё сегодня пришлось рано встать. – Стараясь не встречаться  с Ешпинозой глазами, Родригу мельком пробежался по стоящей рядом с его стулом большой коробке, перетянутой промасленной бечевой.  Его очень удивило, что заказчик даже не взглянул на работу, сразу же отдав причитающуюся часть суммы. Как будто его не слишком интересовало содержимое коробки, в отличие от личности самого мастера. Родригу стало не по себе, он захотел поспешно распрощаться, но, как и в первый раз, не мог сдвинуться с места.

- Если Вы не против, я хотел бы поинтересоваться, по какому поводу было торжество? – Левая щека Ешпинозы чуть дёрнулась, намечая улыбку.

- У меня вчера был день рождения. Сорок пять лет. Я впервые решил собрать всех друзей у себя дома. Сегодня ещё предстоит оценить масштабы бедствия, понимаете. – У Родригу непроизвольно вырвался нервный смешок. Теперь ему уже не терпелось оставить этого не очень приятного субъекта наедине со своими часами и устремиться прочь как можно быстрее. Непостижимым образом, ничего особого не предпринимая, Ешпиноза вызывал его на откровенность. Родригу хотелось выложить ему всё. И про Лусию, и про Линду, и про отца. Всё, ворвавшееся в его жизнь за какие-то сутки, обнажив его начисто, не сдирая одежду. Его, так долго прятавшегося за толстой корой эмоциональной холодности и отстранения.

- В таком случае, сеньор Карвалю, позвольте Вас поздравить, - монотонно сказал Ешпиноза, не выказывая ни намёка на оживление. Он слегка кивнул головой, отчего поля шляпы и вовсе закрыли его нелепые очки.

- Спасибо!

- Но Вы мне не сказали самого главного, сеньор Карвалю.

- Что? Чего такого я Вам не сообщил?- Раздражение медленно, но верно начало подбираться к горлу Родригу, но он подавил его, тяжело сглотнув.

- С одним из Ваших близких не всё в порядке, - продолжал Ешпиноза, ничуть не меняясь в лице.

- Откуда Вам это известно?

- Известно, поверьте. Я умею распознавать причины беспокойства. Как и многое другое. Это часть моей профессии. – Он сложил пальцы «шпилем» и тяжело посмотрел сквозь толстые линзы. – Сеньор Карвалю, Вы ещё мечтаете повелевать временем?

Вопрос Ешпинозы вовсе лишил Родригу дара речи. Он с трудом отхлебнул уже остывший кофе и машинально потянулся к карману пиждака, нащупывая несуществующий портсигар. Вспомнив, что давно не  курит, вернул руку на стол.

- Я никогда не говорил подобного, с чего Вы взяли? Потом, это была не более, чем детская мечта.

- Детская мечта никогда не перестаёт быть. Она только перерождается, обрастает новыми взглядами на вещи, костенеет. Но внутри остаётся вакуум нереализованности. Так Вы до сих пор думаете, что человеку подвластно время?

- Нет, уже не думаю. Нельзя остановить время или ускорить его ход.

- Но если часы-измерители времени вдруг встают — мы имеем дело с остановкой хода времени или наоборот, если они бегут – с его ускорением. – Анибал Ешпиноза улыбнулся второй половиной рта, отчего стал похож на грустного клоуна.

- Вы меня дурачите, господин Ешпиноза. К чему Вы клоните? Объяснение того, что Вы только что сказали, настолько очевидно, что  делать его с моей стороны уже будет глупостью.

- Сеньор Карвалю, глупость, как раз, не предавать значения очевидному. Например, очевидно, что Ваш отец больше не хочет иметь кривотолков в отношениях с Вами, но Вы почему-то упрямствуете.

- Что? Простите меня, сеньор, мы заключили с Вами сделку, я выполнил Ваши условия, Вы – мои. Разрешите откланяться, - вспылил Родригу неожиданно даже для себя самого. Он снова попытался встать, но…  не смог пошевелиться. Его затрясло от холода, несмотря на духоту в кафе. Холод пробрался к нему в самую душу и был уже готов ухватить за глотку ледяными клещами, начисто лишив способности к сопротивлению, как Ешпиноза слегка похлопал его по руке. По той самой, что пару минут назад ощупывала карман в поисках сигареты.

- Что… Что это было? - еле выдавил Родригу.

- Ничего особенного, просто Вы на себе испытали физическое воздействие нарушения хода времени. Но в сжатом формате. Ваш отец  переживал это состояние в течение многих лет, потому не мог почувствовать ничего.

- Вы… Вы хотите сказать…

- Да, я хочу сказать, время для разных людей течёт неодинаково. Для Вашего отца оно течёт медленно. Он бы и рад изменить взгляд на ваши отношения, но не мог это сделать сразу. Вы же – наоборот, отстаёте, сеньор Карвалю. Противитесь переменам.

- Выходит, время для меня течёт быстрее? – окончательно «оттаявший», Родригу вытирал пот со лба скомканным носовым платком.

- Да, а для Ваших детей оно уже просто летит.

- Почему Вы мне всё это говорите? Зачем я Вам нужен?

- Я заказал у Вас часы.

- Заказали, и тогда не смею Вас задерживать. Кто Вы такой? Гипнотизёр?

- Немножко. Просто я вижу, что у Вас проблемы и не могу пройти мимо. Считайте это проявлением человеколюбия.

- Хорошо, тогда почему Вы ничего не говорили раньше?

- Тогда нас ничего не связывало, а теперь -  вот это. – И он нежно скользнул ладонью по коробке с часами. – Вы создали инструмент, которого мир ещё не знал. Но воспользоваться им Вы не можете, не таращьте глаза, сеньор Карвалю.

 – Ешпиноза показал два ряда  ровных белых зубов и провёл пальцами по полям шляпы.

- Понятное дело – не могу, часы – Ваши.

- Вы меня не поняли. Время – тонкий инструмент, и вмешательство в его течение может привести к ужасным последствиям. Но я решил по случаю дня рождения сделать Вам маленький подарок. Вот, возьмите. – Ешпиноза вынул из-за пазухи старый телефон Nokia с графитовым дисплеем.

- Спасибо, но я не понимаю. – Родригу неуверенно принял телефон из рук ряженого мачо, повертел его пару секунд и положил на стол.

- Не пытайтесь по нему звонить, это бесполезно. Когда Вы захотите, чтобы какой-либо приятный или счастливый эпизод Вашей жизни продлился подольше – отправьте SMS-сообщение на единственный номер в справочнике телефона. Следующее сообщение отменит команду, и время побежит дальше. Но всю операцию можно будет проделать только один раз.

Родригу с опаской посмотрел сначала на Анибала Ешпинозу, затем – на телефон:

- Вы… Меня разыгрываете?

- Ну, если считать розыгрышем Ваше состояние два часа назад…

- Два часа?! Какие два часа? – Родригу впился глазами в свои наручные часы. Было начало двенадцатого. Не может быть! Они с Ешпинозой разговаривали хорошо, если полчаса.

- Время порой ведёт себя непредсказуемо, сеньор Карвалю. Как Вы его ощущаете и что оно собой представляет в действительности – большая разница. Надеюсь, я Вас убедил.

- Пусть так. Тогда что способно повлиять на него?

- В ряде случаев – человеческое поведение. Особенно сильные завихрения вызывают поступки человека, идущие вразрез с его истинными намерениями. Когда он не позволяет себе делать то, чего жаждет всей душой в силу предрассудков, зависимости от мнения окружающих или собственного малодушия.

- Это Вы сейчас обо мне? – Родригу вскинул брови, отчего его лицо стало похоже на маску.

- Не только. Вы, Родригу Карвалю, сын своего отца. Но вчера в Вашем развитии произошёл значительный скачок. Он пока ещё не завершён, но концу дня, думаю, всё станет на свои места. Что до Вашего отца, то в его отношении сработал иной механизм.

- Какой же? Вы хотите сказать, что нами управляет некая сверхъестественная сила? Не морочьте мне голову, сеньор Ешпиноза, я атеист.

- Атеист, но желаете повелевать временем, - собеседник Родригу снова стал похож на грустного клоуна. Он сдвинул шляпу чуть на затылок, обнажив высокий лоб, сквозь прозрачную кожу которого проступали редкие тонкие вены. Это лоб старика, подумал Родригу. Но его голосу и холёным рукам, без сомнения, было едва за сорок.

- Человек, сеньор Карвалю, волен изменить обстоятельства наступления важнейших вех в его жизни, но сами события он отменить не в силах. Женщина не может носить во чреве бесконечно долго, по истечении девяти месяцев она непременно родит. Так и Ваш отец. Ему, как и Вам, было предопределено измениться, но это длилось слишком долго. То, что он должен был понять постепенно, он теперь понял за какие-то два дня.

- SMS с телефона получите Вы? – Родригу крикнул вслед молчаливо удалявшейся фигуре в чёрном. Ешпиноза, не оборачиваясь, свернул в один из тесных переулков старого города и растворился среди прохожих.

7

Под старым металлическим абажуром кружились в сюрреалистическом танце тучи мелких мотыльков. Длинный дощатый стол, ломившийся от домашних деликатесов, венчала пузатая пятилитровая бутылка вина, втиснутая в плетёную корзину. Она была уже наполовину пуста, и сладкий от ароматов цветов тёплый вечерний воздух сотрясали застольные песни. На двух длинных скамьях, рассчитанных самое большее на восемь человек каждая, без обид втиснулись добрых две дюжины. И только двое сидели отдельно, во главе стола. Амелия и Педру Афонсу Карвалю, престарелые родители Родригу, они не сводили смеющихся глаз со счастливой пары. Родригу и Линда, хваченные марочным портвейном, уже не стеснялись сидеть в обнимку, а загорелая жилистая рука деда тихонько ворошила рыжие кудри внучки, склонившей голову ему на плечо. Слёзы радости и умиротворения катились из глаз Лусии, капали в полупустой бокал, растворяясь в недопитом вине.

- Это сеньор Госалвеш! Сеньор Гонсалвеш спрашивает о твоём здоровье! - Родригу попытался перекричать поющих весёлую деревенскую песню, которой вторил однообразный аккомпанемент «концертино» и пьяные аккорды плохо настроенной виолы, но так и не смог. Он поднялся и вышел из-под навеса.

- Да, сеньор Гонсалвеш, я слушаю. Да-да, мы отдыхаем у моих родителей. С Лусией и… Линдой.

- Вот так Линда, ах лиса! Да, тихие воды не сдвинут мельничных колёс* ! Ладно,  я только хотел уточнить, когда ты выходишь из отпуска. Есть кое-какие дела. Звонил Линде, а она, оказывается, прохлаждается в твоей компании.
 
- Через три дня я, то есть мы, будем в Лиссабоне.

- Ладно, хорошо, отдыхайте. Всему своё время. Спокойной ночи, Родригу.

- До свидания, сеньор Гонсалвеш.

Родригу положил смартфон в карман джинсов и направился назад, где песня прервалась, уступая место новому тосту за возвращение Лусии. Словно боясь спугнуть своё счастье, он украдкой пробрался ближе к навесу и встал, наблюдая за веселящимися сквозь отверстие в густой стене плюща. Вот старый отец что-то такое рассказывает его повзрослевшей дочери, вот – мать беседует с ещё недавно бывшей просто коллегой, а сегодня – любимой, вот – дядя, растягивающий до предела меха гармошки, а румяная племянница Криштина несёт коллекционную бутыль из отцовского личного винного подвала. Сегодня здесь собрались самые дорогие тебе люди, Родригу Карвалю, но уже скоро всё закончится и время побежит дальше, принося новые радости, но, увы, и новые скорби. Будущее – это не всегда волнующие ожидания, иногда это и пугающая неизвестность. Смахнув слёзы, он повернулся спиной к домашнему празднику и, как тогда, в кафе, к несуществующему портсигару, потянулся к левому плечу, где, оттягивая карман рубашки, ждал своего часа Nokia 3310. Засветился зелёным исцарапанный графитовый дисплей, потянулись друг к другу две руки из чёрных пикселей. Родригу мешкал, время замерло, превратившись в вязкую тёмную субстанцию, звуки музыки и голосов, сливаясь в гул, постепенно отдалялись, пропадая в звенящей тишине. Палец нажал на кнопку меню и вдруг Родригу подскочил на месте, взбудораженный новым звонком смартфона.

- Родригу, прости, я на минуту. У тебя же ещё есть отгулы. Ну… может тебе, то есть вам,… ещё немного отдохнуть? Дела никуда не денутся, сам знаешь. А Линда,пусть напишет заявление после возвращения, в счёт планового отпуска. В общем, разберёмся.
- Вы очень добры, сеньор Гонсалвеш, спасибо Вам, - ответил Родригу, открывая  на Nokia пункт меню «создать сообщение», - с Вашего позволения, я беру их все.

КОНЕЦ

*Игра слов. Португальская поговорка «Aguas passadas nao movem moinhos» - «утекшие воды не сдвинут мельничных колёс», перефразирована в «Aguas pacatas nao movem moinhos». Pacato – тихий, спокойный.

В оформлении использована картина Сальвадора Дали "Время утекает".

Декабрь 2018