Би-жутерия свободы 65

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 65
 
По дороге в расточительную неизвестность мне попалась высокая морячка, она была скупа на слова, но сорила деньгами бывшего мужа. Я взял её с разбегу на борт пиджака долгоиграющим языком, не подвергая её опасности, не подозревая, что она обладает крепкими нервами из крепа и бархата. И пока она разворачивала в глубоком декольте подозрительно пахнущий плакат «Крен редьки не слаще», мне пришлось сменить отсталое мировоззрение и пенять на себя ногами, и это в разорванной-то обуви!
Пребывая в  неопрятном мареве, абсолютно расслабленным, я разумно посчитал, что если народ не зааплодировал мне стоя, значит, недоразвитое приматное человечество ещё не выпрямилось. В подтверждение моим неортодоксальным догадкам так оно и получилось – реанимировать мои блестящие идеи никак не удавалось. 
Обычно я уходил от погони вразвалочку, а тут... Только и оставалось, что садануть подвернувшегося шпиц Бергена, выскочившего из холодильника «Антарктика» музыкального магазина, что за углом песня полилась оттуда заскорузлой цыганской рекой, потряхивая золотым монисто даже не пытаясь закрепить свой литературный успех на манер портняжки булавками из подушечки, укреплённой по традиции снаружи локтевого сустава.
Но и это меня не обескуражило. Я окунулся в политику местного масштаба. Помню, в вечернем туалете VIP член Думы Богуслав Драйвер многоструйчато посоветовал не заниматься лоббированием лично – не то шишку набьют и объяснял, что по сути жить легче личностям, окружающим себя никчёмными людьми. Между прочим, к трупам облитых мочой тараканов Драйвер отнёсся с прохладцей. Это вселило в меня надежду без предъявления ордера на протест и позволило утвердиться в правоте его ископаемых слов.
На третий день мои натянутые до предела нервы подводили итоги, но не людей. Незначительно повзрослев, я принялся органично вживаться в первый же подвернувшийся мефистофельствующий образ и входить в диссонанс азарта, вращаясь в неприкаянном полусвете.
Незнакомая негро-музыка из портативного приёмника сливалась с сигаретным дымом и заходилась в кружевных дел мастере – вальсе, покладисто разгонявшем бильярдные шары по лузам.
Костяные пузатики важно раскатывали по зелёному английскому сукну, избегая столкновений с себе подобными и с кием у виска. Определённо я напоминал окружающим чеховского Епиходова, который его сломал. Фельдиперсовая девица с платиновыми аппликациями на веках и микроволновкой на голове, пела мне дифирамбы в оттопыренное ухо,  подавая мелок для натирания кожаного кончика негнущегося кия.
Она казалась мне заведомо фригидной, но не вконец пришибленной. Я не постеснялся вслух охарактеризовать её девчонкой-безделушкой, составляющей кроссворды и компанию. Она, сказал я, не подозревая, что диадемы встречаются между соседними зубами, семи пядей во лбу  и с диастемой там же. Согласитесь, что мои познания в стоматологии и гранильном искусстве достигли предела Само по себе это не роскошь для самоотвода глаз, а предмет необходимости, заметил я.
Она, возмутилась: «Это я-то вригидная?! Ошибаетесь! В прошлом сезоне, перед тем как потомить в кадке, капустняковые индивидуумы удостоили меня гигантской запятой бананового приза «Огалтелой мигалки». Если не погнушаетесь, могу показать диплом об интенсивном окончании, но, конечно, не при всех».
После такого прямолинейного заявления я почувствовал себя с ней единовымышленником и не на шутку испугался, стоя с видом загнанного шара у борта непристойно разбитой бильярдной лузы (интересно, что испытывает душа, уходя в немытые пятки?)
Поспешно, по-юношески, застегнув на молнию своего неизменного посредника – погромное мерило успеха у прогибающегося пола,  я подумал, ну, чего ещё ожидать от женщины, у которой на верёвке в коридоре висят застиранные колготки – результат служебного рвения. Всё равно она считает, что в саксауле (секссимволе и древе нашей планеты) проживают одни англо-саксы. Это режиссёры снимают женщин в кино и в постели занимаются раскрытием образа, а мы на улице, изо всех сил стремимся к наёмной рабочей силе в любви, придерживаясь правила «Одна на троих».
Неизбежный разрыв с дамой произошёл из-за неполноценного полдника в стрёмной закусочной клюшечников «Гольфстрим» после прохождения энцефалограммы между завтраком, обедом и ужином, когда желудок яростно отбивает чечётку на парапете аппетита. С последующими женщинами в результате заранее скомпанованного сюжета (захиревший бизнес) я зажиточно ужинал с не определившейся перспективой на завтрак, когда уста всё ещё способны шептать, вконец устав, в нарушение устава.
– А шо? – спрашивал необщительный я, не любивший биточки в битком набитом автобусе,  соседа, с птичьим профилем и поросячьим анфасом,  украшенным львиной гривой. В руках он сжимал картину из светской хроники бытового разложения импрессионизма с моноклями и веерами.

Мне говорят, ты ненормальный.
Да, не такой как все,
иронизируешь наскально
в прибрежной полосе.

Что дерзновенный отыскался
случайно меж людей,
до авантюр не опускался
заштатный иудей.

Не пью, не заедаю воблой,
люблю Жаклин Бисет,
и резко разверну оглобли,
в разгар живых бесед.

И не завидуя, не плачась,
изведав здешних бед,
пивные, казино и скачки
не посещаю. Нет!

Друзьям отвечу не колюче,
не обижая их,
я столько в жизни отчебучил,
что хватит на троих,

вкусил страданья и разлуку
(не каждый себе врач),
но не тянул в надежде руку
за мелочами сдач.

Мне говорят, ты невменяем –
в быту нехорошо,
перчаточно любовь меняешь...
Я возражу. – А шо?!

Живу себе в вагоне спальном,
оттуда мне видней.
Болтают пусть, что абнормальный
и не в себе, а в Ней.

Может кого-то такое положение не устраивает, но в принципе я предмет одноразового пользования, точнее одноюбочник. Мне хотелось бежать, но я не ориентировался в каком именно направлении, и поэтому, как я догадываюсь, для моего инструктажа по органичному вживлению в образ без поддержки антибиотиков, наблюдатели ООН вызвали в отапливаемую студию бразильского центрового сексопатолога Рональдино (до его перепродажи из Манчестер Юнайтед в Барселону за сто с чем-то миллионов евро).
Он появился через пять минут, толкая перед собой тележку ширпотребных доказательств своей правоты и левизны мировоззрений футбольного мяча. К тому же богач Теодор Бедняк (он же Рене Санс – спаржа не первой молодости), поведал эту байку, чтобы сделаться рыболовом, забрасывающим удочку в голубое небо, с целью поимки меня на крючок, как летающую глыбу.
При этом замечу, что три года назад сразу же после ограбления Центрального Банка, его из предварительной камеры заключения в Камеруне из рудиментарного приличия перевели с должности третьего атташе(дшего от дел), аккредитованного не в той стране, под предлогом не считаться с её наречием: «Если в подъёмном кране нет воды, значит, лёд крошится и бревенчатая психология ломается» (актёр обтёр бледные пергаментные губы ладонью и сделал паузу, но продать её зрителям так и не смог).
То, с каким неподдельным увлечением Теодор пересказывал это на офранцуженном португальском, не вызывало у меня сомнений, что чудак имел в виду ластоногую «Русалку» Даргомыжского. Откровенно говоря, на прослушивание оперы в его интерпретации терпения у меня не хватило, хотя он долго втолковывал мне без свидетелей, что усатый таракан совершеннее мужа – у него не растёт животик, а вместилище – устройство любви, предназначенное для пещеристых тел, при этом почему-то преддверие в него он величал тамбуром. Уходя от склизкой темы, мне не посчастливилось вкусить плод его воображения, оставив в нём немало кариесных зубов, но я сыпал сахарную пудру утончённой беседы, опираясь на спортивного коня в моём воображении.
В конце беседы милый бразилиано порекомендовал мне обратиться к китайцу – эксперту вобласти пунктирной пунктуации кожных покровов, тем более, что мы с ним однолетки. Он непрозрачно намекнул, что поднатужившийся китаец Москаль Ли, пользуясь гужевой силой, помогает нуждающимся прятать чувства, заворачивая их в вощёную бумагу. Ли преподавал факультативную дисциплину, сбившуюся с курса во втором триместре, боясь хватить лишнего в ритуале обрезания во втором прочтении «Григория от ума» в исполнении дуэта Цили Гарпун и Адели дель Финовой, прославившихся  «Колыбельной тенниса» при укачивании мячика над сеткой.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #66)