Старый гобелен, а на нем два гоблина

Старый гобелен,
а на нем два гоблина из парижских сцен,
икнут от ужаса, спляшут твист для всех,
чем они пахнут известно, зеленеет мох,
в жилах струится изумрудная кровь,
стихирные тролли, им что поэт, что черт, один хрен.
Стихи, говорят, не беспокойтесь,
это мир мужчин.
Это для колючих, многодневных щетин.
Правовая теория б л ядских доктрин.
А мой слог откровенен.
Я открываю волосы, показываю где сидят гниды,
рэпперским умением Иды,
и мне глубоко параллельны ваши обиды,
вы застыли в позапрошлом веке
и делаете вид,
что творите поэзию, а это смрадные флуиды,
непотребные.  Кто заикнется против, увидит, что такое
быть словом убитым.

Не пройдет и полвека, как ваши речи
исчезнут бесследно, сгинут,
не оставив следа поглотит темнота,
а если пыль останется, пометет по углам.
Щедрым авансом делаю БЛК реверанс,
другого не будет, последний шанс.
Привилегированная знать, а как писать стихи не знает.
Изысканная придворная друг другу лесть.
Тот, кто бездарь, тот собрат, а лох
тот, чья искрится икра.
Мой лещ всю весну такую метал,
и кстати не в мате, а в изумительном формате.
Я не буду играть в игры ваши,
мои раки не ползут, а идут маршем.
Гоблины пусть галдят
над прудом с кувшинками, нет для него
ни времени, ни дат, он вечен оттого
что вы не существуете на самом деле для него.
Клод Моне писал пруд,
вода на поверхности блестит,
облако над ним висит.
То облако было всем для него.
Продается по сей день на ура.
И от моих слов пойдет рябь по воде,
и в глазах будет пестро.

Примите мою любовь.