Реминесценции - глава шестая

I
Мировоззренье человека
Растет из прошлого его
И в этом деле век от века
Не изменилось ничего.
Семья, обычаи, общенье,
Движенья радость, ветер в грудь,
С искусством соприкосновенье,
И музыка, и книги путь
Вот что растит мировоззренье
Вот что питает нашу суть

II
На свете очень славно жить,
Приятно мне занятье это!
Да не угодно ль оценить
Все предпочтения поэта?
Что мне по нраву? Я люблю
Игру в вопросы и ответы;
Смешную родину мою,
Её закаты и рассветы,
Девчонок, Пушкинский музей,
И праздники в кругу друзей.

III
Люблю минуты среди пира,
когда замолкнут все на миг,
как будто из миров эфира
к нам вестник памяти проник.
И тишь вдруг замершего зала,...
и чей-то шепот, и опять
стук вилок, звяканье бокалов,
и зов скорее наливать.
И снова тостов череда,
Еда, питьё, опять еда.

IV
Да, радостно себя потешить
за шумным праздничным столом,
и заедать салатов свежесть
еще горячим пирогом.
Страна у нас, брат, небогата,
откуда трюфли - боже мой!
Зато соленые опята
идут под водочку зимой!
За ними я, признаюсь вам,
Всегда хожу на рынок сам.

V
Люблю при купле огурцов
на рынке, строго и сурово,
я припечатать метким словом
забывших всякий стыд купцов.
Небрежно бросить на прилавок
купюру смятую, и взять
бесплатно яблоков вдобавок,
на пробу штуки три иль пять.
И – фертом этаким пошёл…
А есть ещё ведь женский пол…

VI
До их ужимок все охочи,
И я был славным ходоком –
И светлым днём, и темной ночью
Мечтал когда-то об одном…
И, будто от избытка сил,
Разнообразие любил.
Любил явиться с новой дамой
порой в собрание друзей,
и величать ее упрямо
притом «единственной своей».

VII
Сказать, упреки принимая,
за эту дерзостную ложь,
что у меня одна такая,
и что другой такой, я знаю,
на целом свете не найдешь!
Когда ж девица не стремится
с поэтом сразу лечь в кровать,
с ней ненадолго разлучиться,
и на другую обратиться,
чтобы заставить ревновать;
а после — к первой возвратиться,
и — снова ручки целовать!

VIII
Теперь уже угомонился,
С разбором, с толком  подхожу,
С тех пор, как вторажды женился
На дам иначе я гляжу.
В них стал ценить образованье,
Приятность стиля и манер;
Не манят бурные лобзанья…
Хотя, конечно, например,
Девчонок юных свежий вид
Порой мне душу горячит.

IX
По нраву больше – час в манеже
на тихой лошади верхом;
Люблю лежать в постеле, нежась,
открыв Монтеня толстый том.
Давно знакомые страницы
рассеянно листать, мечтать;
и вдруг вскочить, приободриться,
в костюм вечерний нарядиться,
И на моторе в ночь умчать,
и до утра в Москве гулять.

X
Люблю, когда настанет осень,
поехать к другу своему,
в Фирсановку; дела забросив,
глядеть, гуляя среди сосен,
сквозь строй дерев — на неба просинь,
безумно радуясь всему!
Да мало ли прекрасных дарит
Нам радостная жизнь минут...
За то поэт натуру славит,
И свою лодку точно правит —
Туда, где наслажденья ждут.

XI
Читатель добрый, друг сердечный,
Прости за многие слова…
Терпи мой эпос бесконечный,
Поскольку жизнь всегда права.
Поскольку, будь ты трижды гений,
Но все же, как ни гоношись,
Жизнь состоит из отступлений,
Тех, что и составляют жизнь.
Она бурлит, она течёт,
И нас с тобой влечет вперёд.

XII
Пора заканчивать, как видно,
Поскольку музам недосуг
А может, тёткам несолидно
Ко мне вот так являться вдруг,
Чуть что – по первому призыву,
Как только в голову взбредёт,
К таким причудливым порывам,
К моим приливам и отливам
Стремиться может торопливо
Один лишь полный идиот.

XIII
Проблем проблема – недоделать,
Недописать, недосхватить.
Нужна недюжинная смелость,
Чтоб планы в строки воплотить.
Когда кончается упорство
Когда за пятки схватит жизнь,
Советует закончить спор свой,
На ухо шепчет: - Спать ложись!
Где взять ту силу, что влекла, -
Вдаль, закусивши удила,

XIV
Звала, легко несла, кормила,
Давала бить не в бровь, а в цель;
Давала жизненные силы,
На мель сгоняла слов макрель,
И воля с радостью под руку
Влекли меня вперед! вперед!
Так в джунглях носорог идет,
Почуяв воду; мне наукой
Отныне будет факт простой:
Беда, коль твой кувшин пустой.

XV
Кому ниспослано словами
Играть, кидать, крутить, вертеть,
Тому сперва над головами
Парить, а после – плеть да клеть.
Какого же рожна, Мария,
Скажи, связался  я с тобой?
На ощупь склизкие, сырые
Нависли стены надо мной.
Какой-то бункер. Я живой;
Не связан; руки-ноги целы…

XVI
Перекатился на живот.
Встаю на корточки несмело.
Башкой кручу; да, парень бьет
Весьма конкретно и умело.
Ползком обследую округу.
Темно кругом  - хоть глаз коли.
Пол – из утоптанной земли
Бетон, и лестница; в испуге
На ноги я нетвердо встал,
Прокашлялся, и заорал.

XVII
О чудо! – двери вдруг открылись,
И верные братки мои
Меня под руки подхватили,
И вверх куда-то повлекли.
По лестнице крутой, все дале, -
Вот мы втроем в огромном зале
Почти без мебели; у стен
Везде светильники стояли;
Тряпьё и мусор; смрад и тлен
Зола и пепел. Опоздали…

XVIII
Все было до смешного просто:
Меня спасли от пустоты
Семенова охрана; хлопцы
Пусть туповаты, но круты.
Они нас ждали; не выходим;
Они толпой влетают в дом;
Охрану мочат; двери сносят…
Прошли в квартиру – там погром
Семён лежит без чувств; над ним
Витёк склонился; вонь и дым.

XIX
Паркет обуглен в центре зала…
С пробитой головой Семён
С трудом был в чувство приведён
…Услышав вопли из подвала
Свободу дали мне тотчас;
И вовремя – я Витю спас.
Он всё ж схватил две смачных плюхи…
И в красных путаясь соплях
Братве рассказывал в испуге
О происшедших чудесах.

XX
…Она приехала под утро
Подняла Витю ото сна;
С ней были люди; почему-то
Была бледна, возбуждена
Погнала Витю за травою;
Уже знакомые нам трое
На страже стали у дверей;
Мария, в длинном платье белом,
Из комнаты большой велела
Всю мебель вынести скорей;

XXI
И окна плотно занавесить;
Потом минут примерно десять
Чертила что-то на полу
Фломастером; затем в углу
«Хай-энд» витюхинский включила; 
Услышав у дверей трезвон,
И шум у двери, заспешила, 
Велела Вите выйти вон,
И не глядеть; но он не внял
И через щель всё наблюдал

XXII
Он слышал звуки, вроде, стоны;
Пытался прятаться от них
Как острой спицей раскаленной
Ему ударили под дых;
Он продолжал глядеть, и вот,
Под водопады странных нот,
Раздались стены; потолок
Вверх прянул; наблюдатель смог
Еще заметить по углам,
В происходящих переменах,

XXIII
Цветы, растущие на стенах;
Светильники; и тут, и там
Вертелись тени; посредь зала
Нагая женщина стояла
И пела, глядя в никуда.
Горела на полу звезда.
Кругом разбросано тряпьё
Ее одежда и бельё.
Она шагнула; свет возник –
Слепящий ужас; в тот же миг

XXIV
Её черты заколебались
Поплыли в вязкой темноте,
Вдвойне, втройне они сплетались,
Свивались, уходя в нигде.
И в плавных звуках жуткой песни,
В переплетении возник
Тот самый, мерзкий, но – чудесный,
Величественно-жалкий лик
Перекрутился, искривясь
В себе три раза отразясь.

XXV
Запахло серой; сонмы теней
Легли на стены, и, урча,
Метнулась в бешеном кипеньи
Золототканая парча –
Фантомы дрогнули, поплыли
В струи огня фигуры взмыли
Одновременно и праматерь,
И тварь, и стерва, и сестра,
Черты единые утратив,
Исчезли в пламени костра.

***