Дорога к Рафаэлю Больничная проза

Замечено, что в купе поезда, случайные люди, вынужденно находящиеся на малом пространстве, и предвкушая скорое расставание, становятся откровенными и разговорчивыми. Психологи говорят, что сочетание этих двух обстоятельств даёт ощущение безопасности, и уже как следствие, такой эффект повышенной коммуникабельности. У людей временно пребывающих в одной в больничной палате, по сравнению с купе поезда, еще больше общего: капельницы, уколы, предоперационная клизма, сама операция, перевязки и тому подобное. Тем не менее, разговоров «за жизнь» дальше первой темы «как я дошёл до грыжи такой» в нашей палате не наблюдались.
Как-то в коридоре со мной разговорился человек, который так же, как и я после операции «наматывал круги». Обменявшись друг с другом стандартной первой темой, Азат (так звали моего собеседника) вдруг решил удивить меня: «Хочешь, покажу тебе человека, который почти год в больнице?» Любопытство моё взяло верх, и, пройдя всего полсотни шагов (после операции на позвоночнике расстояния измеряются обычно в шагах, а не в метрах), мы оказались в соседнем токсикологическом отделении. Совершенно неожиданно удивительное оказалось рядом. Мне много раз приходилось ходить мимо отделения к лифту, затем, либо в процедурный кабинет, либо к буфетам или аптечным киоскам. Мне казалось, что это отделение больницы одновременно является филиалом отделения полиции, поскольку в любое время суток там можно было видеть полицейского с аккуратной папочкой, сосредоточенно записывающих показания пациентов-пострадавших. Ходить мимо отделения к лифту не возбранялось, но как только мы взяли курс на палату, с регистрационной стойки последовал строгий оклик: «Что вы тут?» Мы ответили паролем, как при смене часовых: «Потому что вот!» И далее пояснили, что хотим навестить товарища. Нас пропустили. В палате, переделанной из конференц-зала, как в старину, кроме тумбочек и кроватей ничего лишнего не было. Сразу за дверью слева на койке в одном памперсе в позе эмбриона спал маленький человечек. По худобе его рук и ног было ясно, он давно сам не ходил и в руках ничего не держал. Увидев сочувствие на моём лице, Азат мне сообщил, что когда тут он лежал три месяца назад, этот «с позволения сказать бедолага» по несколько раз в день и даже ночью терроризировал всю палату криками «Жрать, жрать», и не успокаивался, пока не получал по морде пластиковой бутылкой с водой. «Ничего его кроме жратвы его не интересует». Как его зовут, Азат не помнил. На этом экскурсия закончилась, и мы разошлись по палатам.
На следующий день мне захотелось узнать его имя и все подробности «из первых рук». Делая вид, что хожу к лифту и обратно, я ждал благоприятного момента, в котором бы полицейских с протоколами не было, а за регистрационной стойкой была одна медсестра. Такой момент наступил, и на стойке мне сообщили, что местного старожила зовут Рафаэль, ему под семьдесят, сам он не ходит, и никто из близких родственников не в состоянии оказать ему должного ухода. Действительно, до сих пор каждый день он требовательно кричит своё фирменное - «жрать». После расспросов, мне показалось, что мне известно достаточно и я удалился.
Во второй раз я увидел его, когда мне захотелось услышать мнение о нём от своего друга, посетившего меня в больнице. Дождавшись благоприятного момента, мы на секунду заглянули в палату и отпрянули от зло зыркнувших на нас чёрных глаз Рафаэля. «Далеко не смиренный старичок, долго ещё ему…», - таков был вердикт моего друга, который тонко разбирался в людях.
Не случайно небеса приземлили его в таком виде в больничную палату доживать свой век. С одной стороны – это кара небесная угасать без родных и друзей, в одиночестве, с начинающимся слабоумием и булимией. С другой – всё-таки он не в подворотне, а, напротив, с первоклассным уходом, в чистоте, в новом памперсе. Образ обуреваемого гордыней человека с претензией к окружающим давал трещину. Тогда я снова пошел за информацией. Выяснилось, что иногда, когда ему меняли памперс, кто-то слышал от него «Спасибо».
Мне не верилось, что всё человеческое погибло в нём, и, взяв большую красную конфету, распрощавшись со своей зоной комфорта, пошел к Рафаэлю. Заглянув в палату, я застал его лежащим на спине, безразлично глядящим в потолок. По мере моего приближения, он быстро сгруппировался, прикрыв голову руками. Мне пришлось протянуть конфету несколько раз, прежде чем он заметил её. «Спасибо», - сказал он глухим голосом, взял конфету и, не разворачивая, быстро сунул её в рот. То, ради чего затевался визит, свершилось. «Не торопись», - я осторожно вынул конфету из рук, наполовину её развернул, как детям, чтобы те не перепачкались, и снова вложил ему в руки. «Спасибо…Эх, зубов-то у меня и нет…», - тихо сказал он, но уже не сунул её бездумно в рот, а в бессилии повернулся на бок, держа гостинец двумя руками перед глазами. Но смотрел он куда-то поверх…
Меня давно выписали, а я всё мысленно иду и иду к Рафаэлю.
2018