Впечатлительная Саша

Сашенька пишет в блокнотике синего цвета:
Ночь была душной, металась, не выспалась, не...
Выпила водки, прочла два послания Фета,
Даже рассвет увидала в открытом окне

"  И. С. ТУРГЕНЕВУ
   
   8
   
   18 января <1853 г.>.
   Москва.
   
   Милый, дорогой Иван Сергеевич!
   Через четверть часа по получении Вашего письма уже отвечаю, потому что не могу не отвечать. Чувствую, что во мне ужасный порок: нетерпимость и голубой картуз; {1} но тем с большею прытью бегу я навстречу всему симпатическому, тонкому, свежему. Сестра моя, которую мы на днях в нашем доме выдали замуж {2}, уверяла постоянно и тем накликала на себя гонения мои, что Вы самый счастливый в мире человек. Действительно, надо с ней отчасти согласиться. Кто в наши лета так духовно свеж, тонок, тому можно позавидовать. Да жаль, что нож не может чувствовать собственной остроты - об этом может только судить хлеб, который он разрезает. Вашу душу я бы сравнил с самой ранней зарей в прохладное летнее утро - оранжевое, чистое дыхание, которое увидит и заметит только любитель природы или пастух, выгоняющий стадо. Сравнил бы с утренним лесом, в котором видишь одни распускающиеся почки плакучих берез, но по ветру несет откуда-то запахом черемухи, и слышно жужжание пчелы. - Но довольно, довольно и того, что Вы милейший и драгоценный для меня поэт. Я вчера писал Боткину, что надеюсь на совершенное исцеление Ваше на родной почве. - Да, работа будет, но работа не бесплодная. Если бы Боткин подъехал. Пожалуйста, не обманите моих химер, потому что это не надежды - надежды не бывают так нарядны и душисты. - Что касается до моего житья-бытья, то действительно желаю одного, чтобы все оставалось как есть. Мне больше ничего не нужно. Все тихо, чисто и удобно. Жена в таком же восторге от Вашего письма, как и я, и даже наивно вскрикнула: "Да он и в письмах-то какой мастер!" На это получила в ответ вопросительное: еще бы? Боткину я послал 2 стихотворения и трепещу. Потому что во втором разругал древний Рим, т. е. римлян {3}. Какие бессердечные, жестокие, необразованные мучители тогдашнего мира - что ни эпизод, то гадость. Самая virtus {доблесть (лат.).} их такая казарменная, их любовь к отечеству такая узкая. Сципионы, Катоны при молодцеватости ужасные звери, а первый даже замотавший казенные деньги губернатор. Грубые обжоры, а между тем несчастный Югурта пропадает как собака, великий, величайший Аннибал гибнет. Иерусалим горит, Греция, куда они сами ездят учиться, растоптана, а они со всех концов света бичами и палками сгоняют золото и мраморы для нелепых подражаний грекам и строят круглый пантеон, к которому пришлепнули четырехугольный ящик!
   Но довольно. Не пишу Вам ничего о наших новостях. Об этом всем я писал Боткину, и пришлось бы повторяться. "Атеней" {4}, по-моему, плох. - Вашу повесть {5} проглотим с женой, как только появится в Москве "Современник", с которым я, как сотрудник, раскланялся. Он мне надоел. - Боткин молчит о редакции чисто литературного журнала. А мы с Толстым об этом мечтаем. Он говорит, что имя Тургенева как редактора и Боткина согнало бы в контору всю Русь читающую {6}.
   Сестра его все больна {7}. Мне жаль их, они не умеют уютиться, залезли в дорогую, дрянную и холодную квартиру, а теперь перед концом морозов ищут новой квартиры. Льва я сегодня отправил на медведя в Вышний Волочок, к своему знакомому. Сам не могу идти на мишку - потому что доктор после 5-недельной болезни не велит даже вечером выезжать. Жму Вашу руку крепко, крепко. До конца Святой недели мы в Москве у Сердобинской {9}. Дайте знать, когда Вы будете и много ли клажи с Вами, и я выеду за Вами на чугунку. Надеюсь, у Вас в Москве не будет другого притону. Кровать с французскою постелью на пружинах ожидает Вас, и сам побегу за потрохами.
   В свободное время не забывайте нас Вашими короткими, но душистыми письмами. Как прочту повесть, так напишу к Вам и постараюсь надуться на Вашу музу. Но она такая прелестная блондинка с голубыми глазами, что на нее дуться нельзя.
   
   Душевно преданный Вам
   А. Фет.
"
Право же, светлый, хочу покататься на лодке,
В белом, ажурном и позже подайте коня,
Я впечатлилась и, Господи, выпила водки,
К вечеру высплюсь и кто-то обнимет меня