И два слова о любви 2

     Невозможность вывести любовь к другому человеку из «себялюбия», т. е. из солидарности с самим собой, станет особенно очевидной, если мы сравним с любовью к другому человеку такую солидарность с другим человеком, которая действительно является продолжением солидарности с самим собой. Типичным примером такой солидарности является позиция мужа, который не любит свою жену и даже третирует ее, однако крайне чувствителен к посягательствам на ее достоинство со стороны других, поскольку считает ее частью себя. То обстоятельство, что она его жена, вовлекает ее в сферу его солидарности с самим собой, он воспринимает оскорбления в ее адрес как относящиеся к нему – не потому, что он ее любит, а потому, что рассматривает ее как продолжение своего «я». То же самое наблюдается и в поведении хозяина, который совершенно не любит своих слуг и плохо с ними обращается, но воспринимает как личное оскорбление пренебрежительное отношение к ним постороннего.

Такая солидарность явно отличается от той, которая основана на любви. Во-первых, она проявляется не в «я-ты»-отношении к другому человеку. Отсюда плохое отношение мужа к жене или хозяина к слугам. Здесь нет интереса к благополучию и счастью другого лица. Солидарность пробуждается только тогда, когда дело касается поведения постороннего человека по отношению к жене или слугам. При этом здесь имеет место чистое «мы»-объединение с женой или слугами. Такое «мы»-объединение, однако, в отличие от многих других мы-объединений представляет собой лишь продолжение собственного «я», дополнительный аспект себялюбия. Эта роль жены или слуг как продолжения «я», естественно, ограничивается случаями, когда эти люди вступают в отношения с третьим лицом, т. е. мы-измерением. Напротив, их роль как расширенного «я» прекращается, как только человек начинает относиться к ним как к «ты»-объектам.

В противоположность этому, солидарность, представляющая собой плод любви, проявляется главным образом в «я-ты»-ситуациях, во встрече с другим человеком В такой солидарности мы ни в коем случае не смотрим на другого человека как на продолжение собственного «я»; полностью тематичен его «ты»-характер. Очевидно, что столь же мало имеет общего с расширенным «я» и то «мы», которое вырастает из любви и в котором заключается такая же солидарность, как и в «я-ты»-отношении.

Во-вторых, солидарности, являющейся результатом расширения «я», совершенно не свойственна преданность, благожелательство – а это как раз те элементы, которые характеризуют солидарность, вытекающую из любви.

Нетрудно видеть, что солидарность с другим человеком, состоящую исключительно в том, что мы рассматриваем его как продолжение собственной персоны, как часть нас самих, отделяет целая пропасть от солидарности, проистекающей из любви и заставляющей любящего говорить: все радующее тебя радует и меня, а все причиняющее тебе боль причиняет страдания и мне. Именно это сравнение солидарности, состоящей в том, что другой человек рассматривается как часть нас самих, с удивительной, благородной солидарностью, вырастающей из любви, отчетливо показывает нам, что совершенно нелепо выводить имманентную любви заинтересованность из солидарности с самим собой.

  Д. Гильдебранд. Метафизика любви.


     Практика сращенности - вот что не удовлетворяет Гиндельбранда, - как раз нерасщеплённое и неразличённое единство, которое любить не может, так как не способно на внутреннее отношение, но зато способно на внешнее отстаивание "своего".
    И он попадает в данном случае в самую точку - мир человеческих отношений искалечен именно таким образом. Он не распускается сам из себя как цветок, а постоянно сражается с внешними причинами, но сколько бы он с ними не сражался, они всё равно одолевают его, потому что кто определён внешним, тот им и сражён.
Нет никакого слияния в сращенности, лишь грубое варварство и примитивный рассудок. Моя жена, мой сын - лишь грубая собственность заскорузлого собственника, не веселее выглядит и женская сращенность - если у мужчины это собственность, то у женщины это естество, натура - родить ребёнка вот истинная цель женщины и более ничего, как пишет Ницше. Правда, к любой сращенности ещё сверху прикладываются культурные примочки для презентабельного вида. Но мы то знаем, что здесь вопит род в лице женщины, и право в лице мужчины, но где же любовь, та самая, истинная, человеческая?

    Есть самые грубые "смесители", задействованные в любви - собственничество и зависимость, они окружают практически любую любовь, и множество любовей искажается ими и погибает будучи под ними погребёнными.
    И то, и другое - и собственничество, и зависимость - отсутствие личной свободы, нарушение её и недотяг до неё.
    Тема собственничества знакома нам большей частью в виде темы "обладания". С этим врагом любви мужественно боролся Пруст, но находятся десятки и сотни тысяч людей, которые даже не замечают того, что хотели бы обладать, а не любить. Есть же и такие, которые хотели бы всё-таки любить, но сбиваются при этом всё равно на обладание и его "понятия". Здесь, в самом широком смысле "обладать" означает втянуть в собственную сферу самоутверждения, не оставив должного места для спонтанной свободы другого человека. Такой подход сжимает любовь и окольцовывает её сверх всякой меры. Тот, кем обладают - всегда "попался" и чувствует несвободу.
Но есть и ещё один вариант недо-любви, искажающий её истинную сущность и не достигающий глубины её подлинного основания - это добровольная зависимость. Мы не можем чего-то сделать, сами на что-то не способны, а другой человек может это сделать за нас и мы тогда опираемся на него, и как бы получаем возможное через него. Этот вариант гораздо мягче и беззащитнее варианта обладания, однако и он, пусть не столь жёстко, но всё же "запирает", оттесняет человека от своей самости.
    Но и против "обладания", и против "добровольной зависимости" нельзя бороться напрямую, путём их уничтожения, это никуда не ведёт, если нет места настоящей свободе, настоящему чувству - если нет способности к нему. Борьба здесь имеет смысл лишь в том случае, когда и "обладание", и "зависимость" лишь "свита", а помимо них есть что-то главное, есть что-то ещё - то, что и составляет красоту любви. Если же этого нет, и человек в конечном счёте не способен на красоту неискажённой любви, сражение бесполезно.
    Наша борьба это признание того факта, что абсолютно "чистых" людей нет, и мы все в какой-то степени подвержены, особенно в сегодняшнем мире, агрессии обладания и соблазну сдачи в "добровольную зависимость". И всё же мы боремся не только за понимание и различение этих отклонений любви, но и за практическое реальное их нивелирование.