Стихи проходят через сердце

цикл
 
И вот я снова за столом!
О чём поведаю?
Что гложет?
Исповедальность не поможет,
как помогала мне в былом.
Поэзия, – твердят, – полёт!
Враньё!
Больнее всех терзала.
Ведь всё равно душе всё мало,
чего-то всё недостаёт.
Уже другие манят сферы,
иные цели и миры:
былой влюблённости химеры
хоть и нелепы, но мудры.
Но вдруг поймёшь, что мудрость эта
дешевле, чем души тепло.
Ах, как я страстно жаждал лета!..
Ну было! Было и прошло!..
Вот мальчик.
Как он за год вырос!
Талантик мал. Но увлечён.
Сказать ему, что сам я вынес?
Зачем? А вдруг везучий он?
Да и поверит мне едва ли…
Мы тоже к мэтрам стих несли.
Но никому не доверяли
и сами через всё прошли.
И мы о юности не тужим.
Что толку в этом?
Сам большой!
Я видеть стал глазами хуже,
зато я зорче стал душой!..
… Трюкач стихи начнёт вопросом
и, как пристало игроку,
метафорой тугой и броской
закамуфлирует строку.
Но пустота!
Куда ей деться!
И тут душою не криви:
стихи проходят через сердце
и растворяются в крови!
Года и мы – всё стало строже.
Пора за всё держать ответ.
А за окном встаёт рассвет
и жизнь
безжалостно
итожит.
За что, ликуя и кляня,
мне эта горькая отвага,
как совесть, чистая бумага
и вера,
что поймут меня?..
 

НА   АЙ - ПЕТРИ
 
Шоссе петляло и петляло,
мелькали ветви у лица,
и всё же петель не хватало,
чтоб закружиться до конца,
чтоб закружиться и упиться,
и слиться, слиться с высотой,
но только – чур! – чтоб не убиться,
а насладиться красотой.
Внизу был лес, а дадьше – море,
и городок у самых волн,
и теплоход на том просторе
был крошечным, как будто чёлн.
Потом стояли над обрывом
и выходили на яйлу,
и ветер яростным порывом
вдруг разбивался о скалу.
Лечебных трав ковёр бескрайний
кружил нам головы слегка,
и в ярком небе белый лайнер
летел, пронзая облака.
И ты смеялась, и смеялись
цветы и пчёлы, и глаза,
и звонким эхом отзывались
на смех твой звонкий небеса.
Готичные зубцы Ай-Петри
вдали мерцали, словно храм…
И вновь шоссе, и снова петли,
и снова ветви в лица нам.
И это всё переплеталось,
слагалось, двигалось, неслось,
и навсегда в душе осталось,
стихами вдруг отозвалось…
 
ДОМ   ОРГАННОЙ   МУЗЫКИ   В   ЯЛТЕ
 
 
Осень, как Моцарт, – легка и воздушна.
Это какой-то возвышенный год!
Листья платанов по улочкам душным
бродят за нами бесцельно, вразброд.
Вздрогнул орган в элегантном костёле,
словно услышал дыханье души.
Это не райская музыка, что ли, –
звёзды               
            и листья,
                и волны в тиши?..               
Если судьбою своей опечален,
если себе самому ты не рад –
Пушкинской улицей выйди к причалу
и поверни потихоньку назад.
Кто объяснит мне, откуда те звуки?
С неба ли?
С моря?
Стой и лови –
эти щемящие песни разлуки,
эти манящие песни любви.
Это гармония мысли и духа –
улица Пушкина!
Где и звучать?..
Тихо коснулась тревожного слуха
фугою Баха осень опять.
Всё получается в жизни как надо.
Беды исчезнут. Рассеется мгла…
С гор опустилась ночная прохлада
и у ограды ажурной легла.
Это немыслимо даже представить,
как бы планете пришлось горячо.
Кто человек?
А имеющий память,
совесть и музыку! Кто же ещё!..
Я в философских вопросах не очень
смыслю. К тому же такая пора:
скрипки сверчков в эти южные ночи
в дворике каждом слышны до утра.
Снова вальсирует осень над Ялтой,
снова плывёт.… И себе говорю:
 – Чтобы всегда и везде понимал ты
души людей и берёг, как свою…
Осень, оставьте!.. К чему этот шорох?..
Лист, как звезду, прямо в небе ловлю.
Что бы мне сделать, чтоб знал этот город,
как я его беспредельно люблю!..
Звёздная пыль на фронтоны костёла
и витражи опустилась уже.
Божьи чертоги, небось, не контора –
там понимают, что надо душе…
Осень, как Моцарт, – легка, гениальна.
Это гипноз!
                Изливайся, лечи,
свет ты мой горний,
свет мой астральный,
сладкая мука
                приморской ночи…