Стоунхендж

Оракул столько вопросов не слышал,
На столько вопросов не отвечал.
Маяковский по Лиле так не убивался и не страдал,
Пальцы жадно так не сжимал.

Есенин так не уходил в загул,
Черный человек был черным неокончательно.
Достаточно люди знавали мук,
Но не совсем достаточно.

Бродский сидел у окна, вспоминая юность,
Но не вспоминал так дотошно и муторно.
Копаясь в себе, забивая в тюбик,
Солонку, наперстник, пудреницу.

Не так романтичен Байрон и Пушкин,
Загадочность порастерял Рембо.
Потому что накала своей ненужности
Не дотянули они до тремоло.

В крохотном сундучке своих страданий
Себя излелеяли, испекли.
Но этого - правда ведь? - недостаточно.
В сундучке места хватило им.

Я же карабкаюсь по своим же
Собственным ребрам к себе в нутро.
И нет у меня ни единой Лили,
И в груди моей - правда ведь? - ничего.

Грохотом чиркая по педалям,
Грустную музыку волочу.
Но таких вы страданий совсем не знали -
Я таю их в себе, я о них молчу.

Рыская рытвиной в влажных почвах,
Отгребаю в завалах старинный крест.
Почему ты не мог никогда помочь мне -
Потому что - правда ведь? - тебя нет.

Стоунхендж боли моей установлен;
Чиркает спичкой гнилой старик -
Он не рыбак, но в нем плещет море,
альпинист в его сердце упал со скалы,

Открепляя крепеж свой довольно намеренно.
Зная о том, что он тут же взлетит.
Но это - правда ведь? - падение временное,
Гораздо важнее размах его крыл.

Ныкая фото в кармашке хрустальном,
Смотрел он на свет, что чрез призму прошел
И стал в физическом своем начале
Рациональным цветным лучом.