Посвящение

         Перейдя из одной реальности в другую, совершив прыжок во время из небытия, он оказался над планетой закрытой и немой. Немного пролетев над поверхностью, он легко коснулся  её  ногами. Также легко он совершил свои первые шаги. В ответ планета раскрылась перед ним  цветами и плодами.
         Явился он в образе человека – видимого, и плотного. При этом лицо его было запечатано в бесстрастье.
         Как существо, пребывавшее вне жизни и вне смерти, он не испытывал  холода и жара. Его не влекло к роскошным плодам, висевших на ветвях, он лишь зафиксировал  виртуозные сочетания  ароматов и разнообразие их форм. Не удивляла его и безмятежность, царившая вокруг. Он знал, всё это создано для человека, его совершенного тела и дремлющей души. Ещё более Ангелу захотелось быть похожим на него.
          Пели райские птицы, журчали медовые ручьи, плескался тёплый ветерок. Этот рай был не вечность, он лишь вышел из вечности на время. Ангел про это просто знал.
           Посвящённый во все истории, которые произойдут, и сам хотел быть участником событий,  в них сыграть. Однако, это пока было ему запрещено.

           И когда начался акт первый: было время весны и лета. Раздвигая цветы, ползло чешуйчатое тело. Голова его словно была закована в металл, но движения тела казались изящны и легки. О чём-то предупреждал узорчатый орнамент на спине. 
           Созерцающий Ангел оцепенел от увиденной картины, хотя и знал, что далее произойдёт. Он был свидетелем начала, каких-то неведомых основ. Показалось ему, в небе мелькнули чьи-то руки. И кто-то слово произнёс, и стало видимым оно:  только что прорисовалась картина спящих под деревом людей.
            Кто-то пришёл, а кто-то сгинул, но Ангел увидел лишь исход. Став снова невидимым, он облетел сцену сна вокруг, всё более погружаясь в мысли Змея. Зависть и восхищение – вот что витало в тяжёлой чёрной голове.
            Змей подполз к девушке и пощекотал её ушко своим раздвоённым языком. Она проснулась и удивлённо захлопала глазами.
           «Что тебе, диво дивное? – певуче промолвили её уста. – Твои глаза как будто меня пронзили… и ходят, заблудшие, внутри».
            «Вот дерево, вот его плод. Съешь этот премудрый плод, и узнаешь тогда, почему я любуюсь так тобой», – ласково проурчал Змей.
            «Но нам запрещена подобная еда», – безмятежно глядя на Змея, девушка произнесла.
           «Нет, нет, – увещевал густыми тягучими словами Змей. – Ты слышала слово, но не то. И этот плод сорвав, увидишь, что слово, сказанное – ложь. Зато откроется истина – незрима и при вас»..
             Сорвала девушка спелый плод, надкусила его – и ничего вокруг не сотряслось. Только Змей исчез – будто и не было его. Тогда она разбудила юношу, дала попробовать ему. Во рту было вкусно, ароматно – и больше ничего.
            Вдруг им обоим стало невыносимо тяжело. Люди припали к земле, до этого они были легки и беззаботны, как цветы. Стали темны и смутны их тела, до этого они излучали чистый свет. К ним явилась первая боль, а отчего, им было не понять. С этим открылось время, и началась история про них.
           Она подумала: «Не он ли мой создатель? Не он ли меня придумал и открыл? О,  если бы он меня обвил – и много раз – кольцом!»
           Он же в свою очередь с трепетом мечтал: «О, эти ручки, они просто воплощение смеха, о, эти ножки, готовые ударить и убить! Сколько изящества и силы! Я эту богиню словами буду заклинать, в ладонях буду нести, оберегать». Оба подумали о плоде своём, и о его аромате.. Оба почувствовали, что безмерно голодны. Но эти люди не знали, что делать им с телами: то ли таить их друг от друга, то ли лелеять друг у друга, то ли убивать. Эти тела не ведали друг о друге и не хотели друг друга признавать.
            Вздрогнули, встрепенулись их тела. Каждый из них ушёл в себя, стал искать защиты у себя. Мимика исказила, и закрыла лица. Они перестали видеть друг друга, а время их неумолимо развело.
            А Змей, перевернув весь мир, извиваясь в беззвучном смехе, уходил из этой Вселенной прочь.
            А кто-то хотел открыть ладонь и сотворить на ней огромный мир. Любовь, Вселенная и Человек были едины и замкнуты до очень маленьких вещей.

            И так прошла тысяча лет –  и они снова нашли один другого. И всё это свершилось случайно, в пустоте. За это время их тела научились играть, облекаясь в различные покровы, их лица отточили способность лукавить, смеяться, ужасаться – сменяя одну маску, за другой. И тогда они вспомнили свои первоначальные тела – в них было когда-то легко, беззапретно и светло.

            Сцена первая пропала, и новь воспарил Посвящённый  Ангел над планетой,  и увидел, как шёл иной человек – один, на всю пустыню. «Что же за род сей, – думал пришелец, незримо пролетая над головой у человека, – либо создание Его, и красотою, безмерностью Им оделён, либо случайность, нелепость, просто грязь? Откуда и зачем это создание  идёт, куда придёт?»
           Посвящённый сделал вираж, опустился на землю, встал точно у человека за спиной. Он был по-прежнему незрим для смертного. Теперь было важно человека  не переиграть. Возможно, и разгадал бы Ангел идею, возможно и вышел бы тогда у человека впереди. Он повторял каждый шаг, каждый жест идущего в пустыне – и опять знал, кто этот идущий и что с ним сейчас произойдёт.
           И вот пришёл человек сей в условленное место, где наступила ночь. И лёг он спать, положив свою голову на камень. И как уснул, открылось ему царствие во сне.
           Оба, уснувший и незримый, увидели лестницу, ведшую прямо в небеса. И увидели Ангелов на той лестнице, ведущую  к Нему. Одни из них восходили, другие нисходили. А на самом верху изливался невыносимо яркий свет. И Посвящённый увидел этот свет, а человек не увидел ничего. Ангел  услышал, как зазвенели звёзды, много звёзд, а человек услышал Слово от Него: «Земля, на которой ты лежишь – теперь твоя».
           Явился день, и отошло видение из сна. Проснулся пустынный человек и стал молиться со слезами. И все слова его были Единому, Ему.
           И снова завладела ночь пустыней, и снова в царствие сна вошёл уже не бедный человек. И  Посвящённый в этом явления пустыни, опять незримо стоял у изголовья человека.. Никто не выходил к человеку в этот раз и стал он взывать словами в пустоту. Много их человек произнес, и вдруг впереди  вспыхнуло  пламя – а в нём видение: одни из крылатых Ангелов взмывали ввысь, другие сковывались и поглощались темнотой. И заключало место и время сцены слово, не человека, а с небес: «Маханаим».
            И отошёл незримый пришелец от человека и удивился на неведение его, и слепоту.
      
            Вдруг всё озарилось, открылась и тут же захлопнулась в звёздном небе дверь.
            Пришёл к Посвящённому День, и не узнал он этот День. День был обычный, и в нём обычная девчонка: смеялась и прыгала и были мечты у ней незамысловаты и светлы. И  почему-то она попала в центр истории его.
           Девочке было уже 14, и вошла она в эту истории фактически одна. Мать, вечно пропадавшая на работе, была на периферии сцены, отца не существовало вовсе. А сегодня произошла история смешная. Соседский мальчишка, всегда такой тихий, незаметный, вдруг привязался к ней со школы, и зачем-то, путаясь и заикаясь, рассказывал про какое-то кино. Ну разве не смешно всё это? Какой-то мальчишка, ей едва знакомый. Что ему? Между тем, ей стало весело, легко. Наверное, это весна давала выход своим грёзам.
            Вдруг Посвящённый вспомнил: девочке этой осталось жить последние часы. И он воскликнул в  сияющие небеса: «За что Ты забираешь эту душу?! Зачем уводишь в пустоту?»
            Но было молчание в ответ. И Посвящённый знал, что это и есть ему ответ.
            Девочка тем временем сделала уроки. Вскоре явилась с работы мать. Как всегда, они отужинали почти молча. Стемнело, приближалось время сна.
            Возможно было ещё её спасти. «Смотри же! – воззвал он снова в небеса. –  Ещё ничего не произошло.  Ты забираешь самое чистое, что есть среди людей. Кому ещё так безмятежно полюбить!»
            Вдруг появилась сцена новая. Обыкновенная квартира на третьем этаже, тихий вечер, семейный разговор,  И в эту сцену уже входила последующая сцена: другая улица, далёкая эпоха, совершенно иные люди-существа.
           И в этой последней сцене увидел пришедший две толпы. Одна, в которой пребывал он сам, молчала затаённо, другая, пляшущая, вела человека избитого, презираемого всеми. Едва не закричал Посвящённый от вопиющей  лжи, но вовремя осознал, что видит сцену обнажённой он один.
           И кто-то рядом, в толпе,  прошептал тихо-тихо: «О, Учитель». И это единое слово другому передал – «О, Учитель».
           И в следующий скачок он увидел Его крупным планом и знал уже, что человеческий образ был взят Им на себя.
           И увидел ещё раз Его, в эпизоде третьем. Сидел Он среди двенадцати и взял дитя и поставил среди них. Обняв дитя, сказал Он своим ученикам: «Кто примет одно из таких детей во имя Моё, тот примет и Меня».
          Между тем первоначальная сцена продолжалась. Девочка легла спать, но сон не являлся к ней  в этот раз. И вспомнился ей сон другой, недавний. Как приходил к ней кто-то в женском облике. Облачённая  в ткани старинные, женщина та почему-то печально смотрела на неё. Девочка ей что-то шептала во сне, а образ женский смотрел долго, жалеючи её. Так и ушла, ни слова не сказав.
         И только уснула – ушла далёко-далеко – в какую-то пустыню. И было очень тяжело идти одной в пустыне. И так наступили ночь. Она легла и ещё раз вошла в сон. Тогда явился к ней некто, невидимый, сам чёрный, в темноте. Постоял над девочкой беззвучно, и подал руку ей. Ужас пронзил её, она поняла, кто это и зачем пришёл за ней. Девочка попыталась кричать, позвать маму, но та была очень далеко. И скованы оказались губы девушки, хотела она наложить на невидимого крест, но руки не слушались её.   
        Только Ангел один вскричал в ночи – и никто, как всегда, его не услыхал.
        Вдруг ужас её смешался с восхищением – открылись запретные врата. Она подала в ответ руку, безропотно поднялась и с ним пошла. И некому было исчадие тьмы остановить. Любовь исчезла из мира в этот миг. И только Ангел её метался и кричал. Был он бессилен вмешаться в течение столь незыблемых идей.
        Только вдруг кто-то  вывел его, стенающего из этой сцены и вбросил в другую, где был раскалённый душный день. Посвящённый увидел: Учитель был уже распят. А под распятием Его паясничала, отплясывала с невидимыми бесами толпа. А Он смотрел с выси и всех их, беснующихся, принимал.
        И умер Он. Душа ушла, оставив образ за собой. Раскрылась в Картине надвое завеса – там, куда свет почти не проникал. И затряслась земля, возник самим собой огонь. Так начинался новый день – но без Него.
        А девушку обняло бесовское тело. Она и не знала про такой восторг: быть двуединым телом. Губы, невидимые, жаркие, уже нашли её.
        «Кто ты?! – услышал вдруг бесноватый чей-то глас, – откройся, я не могу безымянного любить».
        Девушка почувствовала, как вздрогнуло и отпустило её обволакивающее тело. С омерзением она ощутила всю липкость  грязи, что осталась от него. А бесноватый увидел, как девушка в ужасе отходит прочь, а из-за правого плеча её появился светлый лик. Ангел уже своим голосом сказал: «Разве возможно Его кому-то оболгать?»
         Усмехнулся лукавый, но образ открыть свой не посмел. Сказал лишь: «За старые грехи матери наказание её»..
          «Я сам отпущу сии грехи!» – воскликнул Ангел и зачеркнул бесноватого всесокрушающим крестом. Что-то жалкое взвизгнуло во тьме, и улетел бесноватый искать себе подобных.
         Девочка же вернулась в изначала сна. Вот появился соседский тихоня и никак не мог начать свой разговор. Но она сказала ему в этот раз: «Ты не пытайся что-то говорить. Возьми меня молча за руку – и так иди».
         Посвящённый тем временем поспешил в изначальную пустыню, дабы уйти, затеряться среди звёзд.