Звездоград

          Корабль вознёсся – и каждый увидел звёзды, желанные  ему. По огромному эллипсу «Союз» уходил прочь от Земли. 
          Командир и Бортинженер помогли Второму Пилоту войти в «Орлан» и оставили его. Разгерметизировав бытовой отсек, он вышел в свободное  пространство. Здесь космонавт надел мобильный ранец и отделился от «Союза». Плавно и быстро он уходил от корабля.
        – Что ты видишь? – спросили Второго Пилота в Центре.
        – Вселенная распахнулась, – сообщал  Второй Пилот. – Её панорама – сплошное море звёзд. А Земля безмолвно уходит от меня.
          В этой Вселенной было много чудес таинственных, иных. И когда появилась  Волна, люди не успели эту тайну разгадать. Космонавты  услышали музыку – первые колебания Волны. В этом порыве был лёгкий вальс, кружение со смехом. Вдруг мир оскалился, а звуки взвыли, людей разворотив.
          Пространство лопнуло, примчался чей-то вскрик – и стало ясно всё. Они заглянули в никуда –там было всё честно, откровенно.  Там к ним сходились дороги  всех миров.
          Картина с экранов Центра вдруг исчезла. Обнулились все мониторы, пропала вся телеметрия. С криками изумления люди повскакивали с мест. Что-то необъяснимое произошло на орбите. Корабль исчез мгновенно и бесследно. Радары не зафиксировали ни взрыва, ни обломков в пустоте.
          Для Второго Пилота, находящегося вне корабля, всё началось с ослепительной вспышки позади. Вспышка эта случилась в недавнем прошлом, из которого он уже ушёл. Отныне он был вне всяких констант, известных на Земле. 
          Для Бортинженера  действие органично перешло в явление Планеты от Зверей – конец его стремлений.  Но он остался в корабле. Командира буквально вырвало из корабля, забросив в иные пространства-времена. С ним, человеком, что-то странное произошло. Его развернула чья-то воля, и он пошёл, распутывая клубок пространства. Он  убеждался, что в основе своей  был всегда один,  неоспоримый более ни с кем.
          Он, Командир, оказался без корабля и экипажа, в одиноком кресле, хаотично вращающемся вокруг своих осей. Космонавт понимал, что попал в мир неприемлемый для человека, что законы здесь исполняются другие,  и исход  может быть странным для него. Он не знал, сколько в нём оставалось от людей. Ему надо было остановиться и вздохнуть – и всё опять сплести.
          И только осознал это космонавт, как появилось течение,  невидимое в пустоте. Остановив хаотичное вращение  в пространстве, оно понесло его навстречу с таким же человеком, только что появившимся в пустоте.
          Человек этот шёл с ярким факелом в руке. Только фигура его различалась, не лицо. Ясно видно было, как человек, махнув рукой, позвал Командира за собой.
          Космонавт физически ощутил свою тропу. Как человек, лишённый условностей последних, абсолютно свободный и вЕдущий  во всём. Принимая лишь яркий свет, он помчался за факелом во тьме. А человек, поманивший Командира, уже затерялся между звёзд.
         Пребывая в надёжном скафандре, увлечённый течением светил, Командир осознал, что умер давно, и много раз так умирал. Открылось ему, как  некогда он становился маленьким, и это тоже было с ним не раз.
          Вновь он скакнул во времени назад. Волна проникла в его скафандр и стала его дыхание и кровь. Ему открылось: много волн, оказалось, ходило между звёзд. Одни ушли и затерялись, другие умерли и вознеслись, третьи  бежали как можно дальше от людей. Переходя свою черту, он не умер, однако, как чуждый  Вселенной организм.
         Он сидел в ложементе-кресле и царствовал меж звёзд.
         Тогда пришли к нему провидцы и предстали, а он вкусил их необыкновенные тела. Оказалось, у тел этих терпкий, пряный вкус. Как у цветных исторгнувшихся звёзд. Пришли безумцы, смущавшие  всех здравомыслящих, живых. И он испил их возмутительные речи, он  насладился их криками в ничто.  Пришли к нему уважаемые люди-маги. Люди, владевшие мыслью и огнём. Они сказали: «Вот, есть материя, и есть твоя рука. Материя податлива, бери её, не бойся никого. Боги будут немы перед тобой».  На расстоянии он магов тех поцеловал. И это был освобождённый поцелуй.
         Подумал космонавт: «Я – бытие, а эти волны, лучи, тени ждали меня здесь миллионы лет. И вот нашли».
          А пришли эти волны музыкой, брошенной кем-то из безвестных. «Жизнь вне  Земли? – сказал он им. – Вы ведь грезили об этом. Вы погибали за неё, прожив ненужную вам жизнь. А ныне, смотрите: жизнь ваша – воплощение в звёздных кораблях».
         Тотчас, словно дождавшись этих слов, явился второй зовущий человек. Человек, со звездой, блистающей в руке. И долго вёл космонавта по лабиринту серебряных скоплений, но не вывел его, пропал и этот человек. Но всё явилось, выяснилось, всё наконец сбылось. Всем не дошедшим хватило места на  долгожданных кораблях.
         Со стороны человек наблюдал, как тело его, бесстрастно покоящееся в кресле, несётся среди подобных ему звёзд. Скорость его всё более возрастала, и он всё глубже затягивался в закручивающуюся спираль.
         Ложемент его уходил в звездоворот. В провале том всё исчезало без следа. Космонавт, не противясь более, сделал последний в жизни шаг. Всё вмиг оборвалось. Явились звуки иные, рассказали, какой он сам иной. Чем был он, когда бытие шло от него. Что он начало всех начал, и что от самого первого слова его всё началось.
         Заглянув в себя, в своё ограниченное поле, Командир увидел, что вышел из загадки: одни корабли ушли навечно в пустоту, другие преобразились в монументы, ещё другие исчезли под покровом тайн. И всё это стало плотью его, движением его.
         Тогда явился третий зовущий человек. Был  он с орлом на поднятой руке. Вывел  третий его в пустыню беззвёздную, без звука. В юную и чистую пустоту, и также таинственно исчез.
          Подумал Командир: «Люди эти манящи и искрящи. И все похожи на детей. Люди эти, как волны, из мира несомненного, иного». И едва он вгляделся (захотел), там, где исчез манящий человек, явился форпост, ничем не отличимый от  нерукотворных звёзд. Лишь одинокую звезду, и ничего вокруг на миллионы миль не увидал. Это был его зримый образ – Звездоград.
         «Перед ним  раскрывались тяжёлые врата, – так он исповедовал сам себя. – Входя сюда, он обязался не лицедействовать, а царствовать в небесном граде. Он начинал творить историю свою».
          Там, за вратами, он слышал страстный шёпот на непонятном языке. Тотчас он  полетел на  этот звук, но было пустынно в Звездограде, остались одни лишь беглые шаги. Но вот раздался лёгкий детский плач. Снова, как малая планета, помчался его ложемент на зов и снова увидел Командир, что это обман и пустота.
          Он увидел запечатлённый Звездоград, предысторию его: появился Гагарин, рассказал, каким  был Этот Час, вне планеты, вне людей: висящее на тонкой нити тело. Явились слова без человека:  «Главное, в долгом пребывании вне  Земли, преодолеть вселенскую тоску.» Явилась картина, вырванная из контекста: потухший свет, мёртвая  станция и двое крадущихся в темноте.
          Он говорил себе слова, где был предельно откровенен: «Вот все пришли и ждут уже его».
          Всё разрешилось, всё сбылось – он создавал свою звезду. Тело его, человека, изменилось, истекло. Отныне оно представляло собой  ствол Древа, корнями пронизывающего глубь, ветвями стремящегося в небеса. Где-то вдали синели леса,  чернели горы, а вокруг него было поле, пустота.
          Лунной ночью пришли к нему, Древу, двое первых из людей. Дикие были существа. Не  знали про смерть, верили в магию: могли обратить себя в духов, звёзд, или зверей. Каждый считал, что он единый во Вселенной, другой – просто небыть, для него. Они напали друг на друга – убегая каждый от страха своего. И кто-то загрыз кого-то. Пил кровь его, ел плоть его. И становился вдвое сильнее вдвое прелестнее его.
         Однако ничто во Вселенной не произошло. Она и не думала содрогаться от его  звериного рыка и этой немыслимой еды.
         Так пошли времена Звездограда, начиная отсчёт от тех двоих. Пришла ещё пара, тоже лунной ночью, мужчина и женщина, и любили друг друга, и ушли со смехом, держась за руки, как единое целое, а человек, в роли вечного Древа, всё видел и всё знал. Ибо под кроной его, под сенью его всё произошло: слова и стоны и как жаждало каждое тело быть другим.
         Подумал человек: «Что я! Ничего не придумываю и не говорю. Ко мне приходят люди с тайным, а  я любопытствую над ними».
         Явились к нему посланцы  дальних стран. Они отдыхали и уходили прочь. Прятал он в своей пышной кроне беглецов – как от зверей, так и людей. Некто отчаявшийся приходил и стенал под ним, взывая к небесам, другой же кланялся ему, обнимал его, исповедовался  перед ним.
         Являлись купцы, заводили торг на поляне. Останавливалось после тяжёлого боя войско – в пыли, крови, хороня убитых на поляне. Возле речки, невдалеке, начали строить для путников приют.
         Встретились на поляне два войска. Вышло от каждого по всаднику, сразились, убив друг друга. Взревев, оба войска бросились навстречу, стреляя, рубя, коля друг друга. Поле вокруг покрылось недвижными телами. Магия покинула тех людей, не хотела им более служить. Оставшиеся в живых ушли, не тронув ни единого из тел.
         Истекли века. Давно уже не было Древа, а лежал на месте его могучий Камень. Был это опять он, человек, нашедший себе ещё один приют.
         Приходил одинокий путник и размышлял перед Камнем, какой из трёх дорог идти. Приносили люди греховные помыслы свои и сидя на Камне, выдыхали их. Говорили: «Самый невыносимый запах – это кровь». Камню это  было, однако, очень странно: запах крови для него ничем не выделялся из других. А люди  играли и хотели вновь играть. На лицах они изображали ужас и  бежали к реке – отмыться от крови. И  всё это Камень видел, всё  запоминал.
         Настал день, когда Камень возрос, и стал основой  Храма. Чудо же сие сотворила Музыка. Неведомо откуда пришли её магические волны, бабахнули ударные, возвестили поднятые трубы, заплакали нежнейшие скрипки – и чудо вновь произошло.
        И пришли первые люди в этот Храм. Люди, не имевшие ничего – ни свободы, ни жизни, ни любви. И Храм их всемилостиво одарил. Пришли вторые за теми же самыми дарами. Люди без разума, совести, любви. Отныне (они полагали), в этом  Храме для них возможно всё. Они исповедовались о злодействах неслыханных, о замыслах дьявольских, о зверствах  беспредельных. Они  отдавали Храму все свои грехи. Но этим Храм не ответил ничего.
         Приходили кроткие люди. Они любили всё – всех людей, добро и зло, что есть и нет на этом свете. Но они, как пришли ни с чем, так и ушли назад ни с чем.
        Многие люди обустраивались возле Храма и здесь оставались навсегда. И казалось ему, Человеку-Храму, что знает он о пришедших всё про всё.
        И опять появились  люди, невиданные до сих пор. Прибегали рабы, но они  просили  их  не укрыть и не спасти, а изрыгали проклятия на звёзды. Вселенную они грозились разнести и вновь, по их разумению скроить. Приходили люди, искавшие чудо. Они хотели летать, но не знали, кто их такому свойству может научить. И эти, вечно тоскующие, остались возле Храма, и нашли наконец-то свой  приют.
          Тысяча лет осталась позади, и Храм откровений пришёл в упадок, рассыпался, остался один прах.          
          А что же  человек? Люди давно забыли о нём, да ничего и не знали про него. Они владели словами магическими, возносящими, они говорили о нём, они превращали  его словами в существо. А поклонялись люди громадной статуи, которая на месте Храма была возведена.
         Итак, теперь он был великий, бронзовый, немой. Звучали трубы и хоралы в честь него, и кто-то, едва заметный, маленький, в смущении к статуи сей подходил. Хотел подошедший что-то сказать ему, но обнаружил, что Возведённый глух, хотел раскрыться перед ним, но рассмотрел, что он всего лишь бронзой был, более ничем.
         Пришёл к нему на поклон некто Первый. Принёс ящик, который назвал «сосуд необыкновенной красоты». Был сосуд сей в тайных росписях, узорах. Когда открыл его Первый человек, казалось, лопнула Вселенная. Но это произошёл беззвучный взрыв всех сфер. И когда свет погас, пришла Вечная Весна. Преобразилось всё мгновенно – звёзды, люди, облака. И каждый человек покоился в центре и от него свет исходил. Всё стало иметь смысл чудный, который никому  не уловить. Снова каждый был сам по себе. Одни напускали флёр вокруг себя, другие затанцевали  яркими словами. Кто-то рассаживал вокруг себя цветы. А творцом невиданного чуда провозгласили его, омертвевшего, но вознёсённого над всеми.
         И пришёл Второй человек, принеся невиданную боль. Это была сверх продолжительная боль. И не мог космонавт ни уйти от неё, ни спрятаться от неё, ни обмануть её, а только ждать – стоять неподвижно, как стоял. Боль смешала его и  обезумела его. Фактически она уничтожила его.  Он шёл долго-долго сквозь неё. От этой боли он забыл самое важное в себе: откуда он вышел и куда теперь идёт. Но когда она истощилась, человек-статуя возгордился, что выстоял и ещё более возрос.
         Появился и Третий. Молча обвёл линию вокруг,  и также молча, последовал своей тропой.
         Пришёл ещё один и принёс картину ему, говорящую, не простую. На картине была  вырезана часть Вселенной, квадрат звёзд. Она сказала ему по-человечьи: «Бери меня, входи в  меня». Но он побоялся вспугнуть эту странную загадку. Казалось, пошевелись он – и Картина набросится на него и поглотит.
         Пришёл к нему ещё человек и принёс целую серию картин: человек обнажённый, человек вскрытый, человек униженный, человек, преображённый в свет. Иные увидели в этих картинах опять его и молились на него, иные не хотели ничего увидеть, и убегали от картин.
         И опять истаяли времена. А человек всё играл историю града среди звёзд. Здесь, с высоты своей, он увидел, как много людей собралось вокруг – или идут за ним, или верят в него, или ненавидят. И заселили вокруг него уже весь Звездоград.
         Снова, как человек, он претерпел  естественный процесс. В городе, за стенами которого вспыхивали звёзды, в городе, суть которого была человеческая красота, в городе, где возносили его всё выше и выше, в котором жаждали вознести его до звёзд, неожиданно он превратился в иное божество.
        О, это была блистательная идея, казалось, что ей до обесцвеченных слогов. Она витала слишком высоко. Всегда она была, гуляла среди звёзд и вот явилась, ухватила суть людей.  А космонавт  вознёсся в той идее. Так быстро преобразилось – выбелилось и вытянулось в лебедино-летящее ввысь тело.
        Новые люди провозгласили: «Мы создали тебя. Ты – машина. Огненно-металлическая мечта. Мы наделили тебя звёздной силой, так уноси нас в небеса».
        И он вознёсся и поплыл среди светил. Град одинокий, не людей, а совершенств.
        Так, пролетая над планетой, он увидел, как человек из искуснейшего перерождался  в пропащего  раба. Он увидел, как мечтателей втаптывают в грязь. Видел он, как души их чистые убивают взбесившиеся скоты.
         Но отплакались грёзы, затерялись мечты, исчезли души. Все ушли в свой желанный Звездоград. И опять он стоял незыблемо, вечно: статуя, станция, Звездоград.
         Став истинно звёздным градом, командир исповедовал себя: «Ты вошёл в свою сферу, укрылся за стеной. Звездоград стал истинно твоей плотью. Что теперь твои люди, ракеты и мечты?»
         Отвечал сам себе Командир (нарисовал картину): «Воцарилось  безмолвие  развалин – в этом и есть старый, мудрый Звездоград. Всё прошло, всё забылось, всё осталось. Все дороги пришли в один приют».

         Между тем наступила высшая эра Звездограда. Астрономы увидели новую планету, путешественники  путеводную звезду, а мечтатели – долгожданную обитель.
         Слава о Звездограде  неслась во все вселенские края.  Приходили к легендарному граду мужи светлоликие, благородные, от тайных слов. Люди шли, чтобы увидеть сей град феноменальный, и услышать его всё раскрывавшие  слова.
         Так и сошлись со всей  Вселенной мудрецы, а он, Командир, стоял в центре форума, на пьедестале. Фактически приходящие не были людьми: бродячие фантомы, страждущие миражи. Невидимая стена их отделяла от живых.
         Пришедшие искусно расположились на развалинах капищ и дворцов. Вот они, странствующие по небесам. Он их видел  и узнавал: великие капитаны, бродячие певцы, гениальные провидцы.
         Всё  исходило от  людей, от их искусств. Раздались овации, и действие ожило – задвигались зрители вокруг, на форуме, перед статуей, ощупывая дорогу тростью, вышел согбенный незрячий человек. В знак глубочайшего уважения все зрители встали с мест.
         «Галилео  Галилей,  монах из Падуи», – возвестил торжественный речитатив.
          Великий физик  и астроном начал свою речь: «Мы собрались здесь, путешествующие и размышляющие, чтобы услышать его, – он указал тростью на статую, – дошедшего до звёзд, увидевшего звёзды наяву. Тысячи лет мы сидели на берегу Земли-планеты. Видели, как из глуби небес к нам приходили явления света и огня. Но даже  мудрейшие из нас не знали, есть ли тот свет и тот огонь, или это чья-то иллюзия, игра. И вот один из людей, сам вознёсшийся светом и огнём, поведает, каково пребывать среди светил».               
           Командир отвечал Великому Слепцу:  «Явившись в межзвездье, в первую очередь ты обращаешь взгляд на самого себя. Кто ты на самом деле есть, как появился здесь, зачем сюда пришёл».
          «Но вы пошли к звёздам, не к себе. Так не в божественном ли промысле звёзды и люди, как суть единая, ведомая лишь Творцу?» – дознавался великий  Галилей.
          «Мы подошли, и наступило время Бездны. На великой сцене вдруг появились  лицедействующие лики. Мы ушли от людей, а пришли к нечто невиданному, вывернутому из людей».
           Снова спрашивал Галилей:  «Странное явление увидали титаны: рушились не светила, умирала в межзвездье красота. Времена то срывались, то застывали  на века, то пропадали в тупике. А  причина сей дисгармонии – необузданность людей. Ты ходил там, в небесах, ты видел  всё вблизи?»
           «На тропе нас встречала  Музыка, – отвечал  Командир, – и она всё рассказывала нам. «Много есть во Вселенной невиданных людей, диковинных зверей», – говорила нам она. Далее, видели мы  много слов – как блуждающих, так и застывших между звёзд. Но не знали, когда и кем эти слова произнесены».
           «Надо быть честным до конца, – продолжал неугомонный Галилей. – Мы – добровольные пленники  Земли. Небо было всегда открыто, любому желавшему познать, любому могущему уйти. Но очень немногие презирали позу униженную – скота. Очень немногие поднимали лицо, дабы увидеть бездну звёзд».
           «Звёзды? – говорил Галилею космонавт. – Я никогда больше к звёздам не пойду. Человек – это вызов, он враг мирам иным. Эти  миры – затаившиеся звери. Когда-нибудь они  подстерегут человека, в нечто немыслимое преобразят».
           «Но Мироздание было вами вскрыто. И вы разгадали всю  подоплёку жизни,  узнали  про принцип бессмертия  меж звёзд?»
           Покачал головой  Командир.  «Бессмертие вновь ускользнуло от людей. Мироздание оказалось предельно в звёздах, как предельно в самом  себе».
          «Вот ты  ушёл от людей, узрел богов! – воскликнул  Галилей, – вернулся к людям вновь. Разве возможно жить тебе среди слепых?»
           «Когда ты выходишь из корабля, на самую дальнюю точку от Земли, то ставишь себя в ранг божественных планет, – отвечал Галилею Командир. – Ты возвеличиваешь сам себя, и ты гордишься сам собой. «Но где же боги?» – спрашиваешь ты себя. – Никто тебя не стережёт. Судьба твоя в руках  искусства  твоего. Как твой скафандр – воплощение всех  человеческих искусств.  И когда приближаешься к  Земле, опять взываешь ко всем богам. Но только смертные любят тебя и ждут тебя домой.
            И вот ты явился. Ты сошёл с небес. И видишь, как люди подсматривают за тобой. Они думают, есть что-то тайное у тебя, что-то чужое ты привёз со звёзд. Но ты по-прежнему смертен – вот что они не знают  про тебя. Звёзды медленно истекают изнутри. Ты уже понимаешь речь людей, разговариваешь с ними, ты уже не играешь для людей. Так незаметно ты принимаешь сан раба. И когда-то воскликнешь про себя: «Но почему, не признал я ни звёзд и ни богов!»
             Лишь в тоскливых снах, иногда, ты прорываешься к звёздам. И просыпаясь, с ужасом думаешь: «И мне, приземлённому здесь жить опять!»
          С этим исчерпаны были все слова и разошлись два главных героя. Погас звёздный свет, исчезла сцена, ушли своими тропами  мудрецы всех эпох и всех светил. Как основателя града небесного, и первого царствующего в нём, отпустил Звездоград  Командира – в изначальную его колыбель. На планету лесов, рек, дождей и облаков. К людям, взывавшим к нему,  не устававших его ждать. К тем, кто любил его более всех блистающих богов. Мягко пришла Волна и опустила странника на землю.  Он материализовался в казахской степи, сидя в вырванном из  «Союза» ложементе.
          Остался стоять Звездоград форпостом на Краю, по-прежнему укрывая души бунтующих, давая приют  беглецам, зазывая самых красивых на царствие своё.

                ***

         Человек этот за свой феноменальный полёт получил звание Героя. Вскоре, выйдя в отставку, он был часто приглашаем на различные передачи и шоу, где много раз рассказывал о катастрофе, в которой чудом уцелел. В беседах, однако, приватных, в кругу друзей и близких, говаривал, что побывал в  неком  небесном граде. «Я увидел подобие  Рая, но этот рай оказался без людей».
         Когда его просили рассказать, чьё творение этот град, он отвечал неизменно: «Я видел нечто неприкосновенное. Это искусство для искусств».
         Когда его спрашивали о месте человека среди звёзд, он говорил: «Теперь я знаю, как далеко может уйти человек от лжепророков и рабов. Его надо только отпустить».
         Ещё интересовались у него, как найти этот град небесный среди звёзд. «Вселенная, – доверительно  говаривал космонавт, – всё предложила человеку, что он когда-то пожелал: любовь идеальную, истину бесспорную, судьбу непогрешимую. Вопрос только в том, будет ли он этого далее хотеть».
         Самый больной вопрос, который задавали ему: «Куда исчез ваш экипаж, вы уверены, что и с  вами ничего не произошло?» Он отвечал так: «Все трое мы – разные люди. Люди  разных слов. После той вспышки, наши тропы разошлись. Скорее всего, в противоположных концах Вселенной надо искать моих друзей».
         Его пытались раскрыть до глубины: «Почему никто не видел планету Звездоград? Уж не искусство ли оно фантомное, плод изощрённейших идей?»
         Он отвечал искушавшим: «Эта планета давно влекла всех проклятых,  всех осмеянных к себе. Приходящим она отдавала всё, не требуя ничего. Найдётся ли ещё безумие, способное так полюбить?»