Исторические байки. Часть 43

Исторические байки. Часть 43.

Норму надо видеть.

Артист Владимир Белокуров,
Тогда, «народным» уже был,
Из СССР как – то поехал,
В Финляндию. Большой успех.

Привёз оттуда себе свитер,
Шикарный, синий из шерсти.
Две полосы на нём, там, белых,
По талии, и по груди.

По МХАТу в свитере красивом,
Ходил артист, гордо казав,
Обнову импортную эту,
За ним артист один ходил.

На цыпочках, Борис Ливанов,
За Белокуровым там шёл,
И шёпотом, своим коллегам,
Про полосы те говорил.

Он объяснял полос, значенье -
Мол,  «линии налива», те:
Одна линия – до спектакля,
Другая – после, уж, него.

Что важнее?

Анастас Микоян – крупнейший,
Деятель власти СССР,
Любил мороженное очень,
На высоту его поднял.

Промышленности пищевой, наркомом,
Когда он был – этот продукт,
В стране производили много,
И качественно очень там.

Эти усилия в то время.
Не ускользнули от вождя.
Сталин как – то ему заметил,
По поводу факта того:

«Слушай ко, Анастас Иванович,
Ты, такой человек у нас,
Кому, коммунизм не так важен,
Как свой вопрос сладкий решать».

(«Как решение проблемы изготовления хорошего мороженного»)

Выход из положения.

Каждый килограмм веса важен,
Что в космос выводили там.
Он очень дорого там стоит,
Вес груза, космонавта, там.

И как – то раз на Байконуре,
За сутки до полёта уж,
Один космонавт вес свой взвесил,
И в ужас там приходит, вдруг.

Вес превышал, там, допустимый!?
Он мог тогда не полететь.
Решение нашёл он сразу ж,
В гостинице «Космонавт» был.

Жил там экипаж перед стартом,
В холле стояли те весы.
То, медицинские. На них там,
Сверку вели веса их всех.

И уволок ночью пред стартом,
Тот космонавт эти весы,
В подвал гостиницы уносит,
В угле в котельной закопал.

Врачи, растерянные утром,
Не могли взвесить экипаж.
А время шло! Стоит ракета,
Там «под парами». Всем, на взлёт.

«А! Чёрт с ним! Пусть и так взлетают…»
Сказали медики тогда.
И космонавты полетели,
И отработали - «О, кей!»

Героями они вернулись,
А те весы… Может их там,
Так до сих пор не откапали?
Такой, забавный случай был.

Большая разница.

Макс Либерман, немец – художник,
Хотел портрет там написать,
Профессора по медицине:
«Я очень занят» - сказал тот:

«Позировать некогда – скажет:
Я могу вам лишь обещать,
Только сеанса два, не больше,
На большее времени нет.

В конце концов, за два визита,
К больному, успеваю я,
Поставить нужный мне диагноз!»
Художнику ответ, тот, дал.

«Конечно, - тут сказал художник,-
Но ведь следы огрехов всех,
Ваших, оказываются вскоре,
Всё ж под землёй, - добавил он, -

Мои ж огрехи остаются,
На долгие годы уже,
У всех на глазах, на портретах!» -
Художник медику сказал.

Никакой разницы.

Однажды про митрополита,
То – Филарета, из Москвы,
Сказал один там англичанин,
С архимандритом говоря:

«Митрополит ваш, может статься,
Очень святой, знать, человек?»
«А почему, вы, так решили?» –
Архимандрит спросил того.

«Он такой худощавый очень» -
 Ответил англичанин тут.



Тот Филарет был деспотичен,
Там к духовенству своему.
Что его, кто был в подчиненье,
Все ненавидели тогда.

И англичанину ответил,
Архимандрит нате слова:
«Помилуйте,- сказав с усмешкой, -
Чёрт худощавее его!»

Ошибка Мальтуса.

К Вильгельму Стейницу зашли.
Там два профессора, однажды.
И речь у них тогда пошла,
О Мальтусе. Его ученье.

Теория его была,
Там, о «народонаселенье».
Один профессор, с тех, сказал,
По поводу того ученья:

«Бедным людям не следует,
Много детей иметь, поскольку,
Так как рождаются они,
Отсталыми умственно, очень».

Стейниц тут же прервал его:
«Мой отец  был там очень бедным,
И у него было тогда,
Тринадцать всех детей, к тому же.

Тринадцатым средь них, стал я,
Вильгельм Стейниц, впредь знаменитый,
Чемпион мира шахматный!» -
Тем, Мальтуса, он опровергнул.