судно

I

Оскал недоверчивых псов изнутри наружу
пронзает ознобом.

Порядок нарушен.

Молнии бьют, пока чайки тут кружат,
верёвки по-туже.
Враг обнаружен.

И гонят водные церберы океан дальше,
пока судно съедает подводными лопастями
слова, утопленные в гранённом стакане,
спрятанные за колкостями.

Мачта с трауром паутиной трескается,
моряки то и дело бегут в ночь.
Выживание будет съедено месяцами
и прогонит надежду прочь.

Горе тонет в нас, вызывая слёзы,
по щекам каплями дождь
то и дело, что в горе броситься
так легко, как от страха в дрожь.

Уже не оскал, уже вой криком наружу
пронзает апатией, вплоть до костей.

Все молнии бьют, пока чайки тут кружат
над кораблём средиземных морей.

II

Солнце страдает.
Звёздам легче в уюте,
ночной неприглядной вуалью накрыв,
всю луну, что не видят морские в каюте,
— до безобразия дикий порыв.

И тот бархат
с колыбельной из ветра,
сладкий маятник волн, треск корабля,
манит разум до последнего всплеска
без единой души у руля.

Нежный путь
от ночного скитальца,
спящий берег деревянных полов,
— лучшая призма в линиях танца
на палубе вечных снов.

Так плывёт
в средиземное море из голода,
из морских безмятежных людей,
живших ранее где-то за городом,
корабль потерянных дней.

III

Пить ром, да плевать всё в воду,
пусть тошнит — значит жив ещё!
Шаг за шагом к глубинным народам
через громкий сердечный счёт.

Ноют колени, всё в водорослях, саже,
тут курят все, будто лёгкие — на убой.
Может позже дым дорогу покажет,
но на деле одарит их слепотой.

Месяц, год, неделя как час
— время путает путникам карты.
Грифы утром к вам постучат,
ведь трупы молча играют в нарды.

И сквозь шторм, сквозь жаркие будни,
выживших трое, прошли с головой.
Мечутся рысью по палубе, трутни,
в их глазах лишь безумие
и покой.

IV

Жгуче греют лица песочные виды,
путь далёк, но виден уже для глаз.
Не доплыть кому-то до Атлантиды,
но каждый может доплыть
до Вас.