Субботник

Они не виделись сорок лет. И, возможно, так бы и не увиделись никогда, если бы не деятельная настойчивость её второго мужа, которому она однажды рассказала ту правду о себе, о которой долгое время и сама не знала. Первому её мужу то ли было всё равно, то ли она с ним и не делилась.  Что помнит о своём двухлетии любой из нас? Ничего. Память ребёнка в таком возрасте недолговечна. Мать ничего не рассказывала о том её возрасте. А когда она подросла, у неё был замечательный добрый отец – рыбак и охотник. Дома – на все руки мастер. Вскоре в её семье одна за другой народились младшие дети – две девочки, её сестрички. Она ходила в школу, занималась спортом, лыжами, ориентированием. Была отличницей. Наконец, настала пора определяться с вузом. И мама повезла её в большой город, в котором сама жила в молодости. Дочка успешно сдала экзамены, получила койку в комнате студенческого общежития.
Матери пора было возвращаться на работу. Но беспокойное материнское сердце не могло оставить ребёнка совершенно одного, без присмотра и опеки в чужом огромном мегаполисе. Мама как-то странно вздохнула и повезла дочку по известному ей из прошлой жизни адресу. Их встретили женщина в годах, юноша и девушка примерно такого же возраста, как и дочка. Так она впервые узнала, что у неё есть родная тётя, двоюродный брат и двоюродная сестра. А ещё есть где-то человек, от которого она когда-то родилась.
Много лет назад её мама бежала от этого человека с ребёнком на руках на север,  на самый край света. Без тёплой одежды. Без вещей. Без копейки денег. Лишь бы подальше. Лишь бы не догнал, не достал, не продал извращенцам или бандитам, лишь бы не изувечил бесконечными побоями, лишь бы не убил её и ребёнка так же, как однажды в пьяном беспамятстве зарубил топором своих родителей, её родную бабушку и родного дедушку. Вот та причина, по которой его тогда не было на свободе: мотал срок за зверское убийство своих родителей.
Тётя, её муж и их дети тепло приняли юную студентку. Жила она в общежитии, но они навещали её, нередко снабжали едой и делились одеждой, всегда были рады её приходам, всякий раз усаживали за стол. Так и прошла её студенческая пора. Только когда она выходила замуж, родители строго-настрого запретили ей приглашать их на свадьбу. Она расстроилась, ведь тётина семья не сделала ей ничего дурного. Наоборот. Но тётя не стала обижаться. И при первом муже, и при втором, она регулярно приходила к племяннице то с кулём картошки, то с сумкой свежей моркови и свеклы, всем делилась, что было в своём огороде или росло на дачном участке. Так и носила пока не умерла. Но дружба между двоюродными сёстрами осталась.
Изредка, сначала с тётей, а после и с её дочкой заходила речь о том человеке, которого она ни разу так и не видела. Называть его отцом она не хотела. Отцом для неё был тот, кто находился рядом с её матерью всё её детство и так и остался в семье до старости. Но в глубине её обиженной души, что-то, по-видимому, шевелилось. Какой-то непроизнесённый вопрос. Постепенно она узнавала новую для неё информацию. Женился тот человек в молодости по любви. И плодом той любви стала она. Зарабатывал он в ту пору хорошо и собой был пригож, но рано пристрастился к спиртному и нехорошей компании. Был тщеславен. Любил бахвалиться. А если пил – то до одури. Начал играть в карты на деньги. Проигрывался дотла. Спьяну не раз вымещал злобу на жене, кричал, что продаст её и ребёнка за карточные долги. Протрезвев, ничего такого не помнил. Однажды после очередной мужниной попойки и скандала, она забрала ребёнка и сбежала из дома в прямом смысле куда глаза глядят. Когда до него, протрезвевшего, дошло случившееся, он принялся её искать, но не нашёл и запил опять. Вместо того, чтобы как-то собраться, он начал стремительно опускаться, заливая своё горе спиртным. Естественно, его родители были в курсе событий. Однажды, они устроили такое застолье втроём,  что родители, напившись заснули, а их сын впал в белую горячку. И случилось страшное… Разумеется, он ничего не помнил, но все улики очевидно указывали на него. И его посадили за двойное убийство в невменяемом состоянии. Впрочем, ни соседи, ни близкие и не сомневались в его виновности. Работал он прежде лесорубом, даже в передовиках числился, вот и порубил спящих родителей… на дрова. 
Много воды утекло с тех пор. Отмотал зека положенный срок, выпустили его, а возвращаться некуда: ни кола, ни двора, ни семьи, ни угла, ни работы: какому работодателю и где теперь нужен душегуб - убийца отца и матери? Никакому. Совсем он опустился. Снова запил. Забомжевал. Начал болеть, заговариваться. Разбил его паралич. И появился у него, наконец, свой казённый угол – койка в доме инвалидов. Сидит  в инвалидной коляске, в окошечко смотрит, старенький. Правда, говорит теперь не всегда понятно, нечленораздельно.
  Когда она узнала от двоюродной сестры о том, где он теперь, то не сразу, но решилась его навестить. Приехала на своей машине, поставила её во дворе напротив инвалидного дома и зашла в своей норковой шубе в его комнату со стоячим тяжёлым воздухом, какой обычно бывает в помещениях с малоподвижными инвалидами. Стоит возле его коляски, не знает  что ему сказать. И он не знает. А со стороны сразу видно что… в общем, похожи они на лицо. Только что у него – старое, обрюзгшее и оплывшее, а у неё ухоженное и, конечно, гораздо моложе. Ничего никому объяснять не надо. Задали друг другу стандартные вопросы про самочувствие да про дела. Оставила она ему соленья, варенья, а он ей иконку серебряную. И распрощались. Тяжело это. Обоим тяжело…
Начал он ей с той поры названивать. Когда выпьет. Трезвый - ни разу не позвонил. А пьяный звонит в самое неподходящее время, то когда она на работе на совещании, то когда в магазине на кассе рассчитывается. Звонит, требует, бог знает чего, лопочет по-непонятному, сердится, что его не понимают. До того надоел, что она его номер заблокировала. И ходить к нему – больше не ходила.
Идёт время… Года три так прошло. Сестра двоюродная сообщает ей как-то, что он память начал терять. Опомнится, про неё вспоминает, просит передать, чтобы она его навестила. А потом опять уже ничего не помнит. Весна пришла. В компании, где она работала, объявили о том, что в выходной будет субботник, надо будет прибраться на подшефных территориях. Целый перечень. Организация большая. И один из адресов – дом инвалидов. Ни дома, ни на работе она ни с кем не поделилась своим планом, но в день субботника приехала к инвалидному дому. Ответственный за субботник, жалея личное время трудящихся, предложил прибраться на территории там, где это бросается в глаза, а по всяким кустам в поисках мусора – не лазить. А именно там, под кустами, и валяются банки да склянки из-под спиртного, которые некоторые инвалиды втайне от медперсонала выбрасывают туда после распития. Она в одиночку очистила от мусора все прилегающие к зданию кусты. Заполненных мусорных мешков набралась целая гора. Затем она предупредила коллег о том, что ей надо в здание якобы по естественным надобностям и побежала с сумочкой в знакомую комнату. Конечно, он не ждал её. Мало того, он её не признал и спросил, когда она торопливо ставила на тумбочку заранее приготовленные домашние угощения: «Ты кто?». Она назвала своё имя. Он знающе покачал головой, впрочем, так и не догадавшись кто перед ним: «Ну, спасибо! Молодцы». И отвернулся к окну. И она ушла. Медленно и устало шла она по больничному коридору дома инвалидов, не замечая слёз по человеку, которого ни разу в жизни  так и не назвала отцом, который уже никогда не узнает, кто к нему сегодня приходил…