Как купец косого упорол, да замразился

Просыпается коммерс, а солнце уже выше пальмы. А в номере уже завтрак. Североафриканская шакшука, банановый хлеб с черникой, сырники с маракуйей, ароматный кофе. Вот это было то, что хотел коммерс в данный момент, кто-то ясно читал его мысли. Сожрал всё троглодит наш и с улыбкой тупаря вышел на воздух.

Искупался в бассейне, наполненном «Боржоми» настоящим грузинским, не палёным. Путешественник наш сидит в шезлонге, апельсиновый фреш пьёт, сыры с плесенью ест с орешками, мёдом и виноградом, павлинов виноградом кормит да белок фундуком, красота…

Решил по парку прогуляться, идёт по газону: кустики, стриженые в виде знаменитых людей — Джорж Буш и другие президенты, да и не только президенты, но и хорошие люди разные, все, как настоящие. Деревья красивые с плодами сочными, с плодами вкусными, цветы экзотические насекомоядные, амброзии всякие аллергенные. Фонтаны кругом музыкальные: не вода, а шампанское в них, водопады бурлящие: не вода, а вискарь в них, звери дивные редкие, вкусные, птички невиданной красоты. А в конце парка видит: не то музей, не то галерея, не то амфитеатр масштабов впечатляющих, дух захватывающих. Решил зайти, а внутри: и картины, и статуи да экспонаты всякие диковинные. Ходит он, смотрит, восхищается, долго ли ходил али нет, не могу сказать. Лихо байка лепится, да не бодро движухи мастырятся.

И вот он подходит к центральному стенду, а нет там ничего, удивился наш шаромыга, что нет экспоната там, где он должен быть… И тут материализовался кристалл из ниоткуда, быть может, телепортировался, быть может, эффект какой оптический, в общем, проявился. Купец ох… удивился просто, шокирован был купец, подзалип, стоит, слюни текут, как у кретина, хотя коммерс просто радоваться должен, а вот не ожидал он такого чуда, онемел прям, даже мутного поймал от волнения, чуть не рухнул, как груда мусора. Не в байке сказать, не Паркером описать. От кристалла так и фонит высокими вибрациями вселенской любви безусловной, аж чакра зелёная огнём холодным жечь стала в груди коммерса нашего. И залепетал он тут говором умалишённого, радостно так залепетал: «Вот кристалл правды, истинный, ибо сердечной чакрой его чувствую, вот он, кристалл правды, о котором просила меня доча младшенькая любимая».

И только сказал он эти слова, взял кристалл со стенда ручищей своей недостойной. В тот же миг появился тип серьёзный в маске, словно фантомас, с дюжиной сподручных, все во всём черном, только те в масках спецназа, но в костюмах строгих, с автоматами, окружили коммерса. Коммерс молниеносно оценил удельный вес своего собеседника и понял сразу, насколько он «поролоновый», и поник, на измене весь, глаз задёргался, шкериться-щемиться поздно, в туалет попроситься уж подумал.

Фантомас, сдерживая истерику, начал монолог с лёгким арабо-кавказским акцентом: «Слышь, ты кто такой, вася? Ты „косого упорол“! Первый импульс дикаря — уничтожить или завандалить всё непонятное ему, ну, в твоём случае — украсть! Тебе кто разрешил чужое брать, кто пАзволил, как смеешь, ты такое творишь, зачем такой кал делаешь, иноземец, на кого работаешь, э, рус, я тебя спрашиваю, а?… Как ты посмел взять в музее моём экспонат редкий чудесный. Это весь смысл жизни моей, вся утеха моя, ты лишил меня радости моей, обрекая меня на эоны лет депрессии беспробудной. Я хозяин отеля этого и территории, к нему прилежащей, если сомнений масса, ксива есть, будь уверен, доки в поряде все, за слова свои отвечаю. Я тебя принял по-братски, как гостя дорогого принял, накормил, напоил, ни в чём не нуждался ты, в роскоши пребывал, на 10 лямов евро наел-напил ты, свинья жирная, но не в этом дело, и чем отплатил ты мне? Э-э-эх, чёрной неблагодарностью, скотские манеры увидел я, уж не с Тагила ли ты, как прошлый, в бетон закатанный гость. Не людской расклад… Постанова такая: за проступок свой серьёзный — жизнь отдашь, без вопросов! Пристрелю тебя, как собаку безродную! Собственноручно! Последнее тебе слово даю, рус, покалякай напоследок». Поиграл пальцами фантомас на предпоследнем слове.

Купец, при виде группировки столь опасной, на родине своей запрещённой, побледнел от страха, затрясся, упал на колени, заплакал и истерично запричитал: «Уважаемый, не виновен я, в натуре, по незнанке схватил кристалл желанный, ибо не ведал, что творил, не сознавал, что это имущество принадлежит такому человеку высокому, поскольку не было ни души вокруг, прости мне мою дерзость невинную, не причиняй вреда, хочешь, денег бери, сколько угодно. Есть у меня три дочери, умницы, красавицы, студентки, спортсменки. Пообещал я им подарки: старшей — корону принцессы Дианы, средней — Мазерати в позолоте, с аэрографией алмазной, полный фарш, а младшей — кристалл правды. Долго я искал этот кристалл, полземли обошёл, а тут вот он, передо мной, как не взять то, что хочет дочь любимая?! Что бы ты сделал на моём месте? Каюсь в вине своей перед твоим величием, ты прости меня, дурика, отпусти к дочерям моим, за подгон кристалла я тебе отстегну, сколько объявишь».

Раздался групповой хохот. И говорит коммерсу фантомас (всё так же с акцентом): «Тема левая, исполняешь ты походу, чепушила. Деньги — грязь, я давно в лавэшках не нуждаюсь, безлимит у меня на все блага. Нет тебе пощады, собака ты серогорбая, разорвут тебя мои люди на куски мелкие. Косяк за тобой серьёзный числится, за который по нашим понятиям — смерть. Но поскольку я — закон, разрешим ситуацию следующим образом, убить мы тебя всегда успеем, но мы в первую очередь люди бизнеса. Есть один вариант, для тебя приемлемый. Короче, расклад такой: тебя, пса копытного, отпущу я домой, убивать, калечить не стану, и бабла тебе дам, и кристалл. Но расписку напишешь мне, дарственную на одну из дочерей твоих, не обижу ее, будет жить она в роскоши, ни в чём нуждаться не будет, люблю я девушек европейской внешности».

Упал купец под смех фантомаса лицом на мраморный пол, аж губу разбил и зуб сломал, плачет, визжит, как свинья, смотрит на фантомаса, думает о своих дочерях родных, любимых, но смелостью продажный коммерс не отличался, страх сковал его, и заплакал купец навзрыд, и заскулил жалобным голосом: «Мистер фантомас! Мистер фантомас! А если дочери родные не захотят к тебе ехать? Я же не буду их связывать и насильно везти».

Фантомас говорит (акцент): «Я насилие не приемлю, пусть приедет дочь твоя по любви к тебе, по своей воле. Если нет, тогда ты приедешь, вот жучок тебе в ягодицу. Глупостей, бараш, не наделай, если что, из-под земли достану, и тебя, и твоих близких накажу. Сроку тебе на всё про всё — пять суток. Ступай, паскуда. Стапэ, пассажир, ты ничего не забыл?!». Один из сподручных фантомаса, Абдула, стрельнул из орудия в зад коммерсу, жучок ему туда засандалил, коммерс взвизгнул, как поросёнок. Дали ему спортивную сумку с баксами да кристалл в металлическом чемоданчике, даже платок кинули харю протереть. Черканул он подпись в расписке дарственной на дочь свою, одну из трёх, и рука ведь не дрогнула от поступка стрёмного, словно Павлик Морозов он.

Фантомас пыхнул кальян и глазами указал на выход.

И пошёл он, как обосранный, флегма чахлая, как старик дряхлый, сгорбившись, вялого поймал купец, прямо приступ астении, хотел прилечь на газон. Слышит сзади: «Э-э, рус!» — Абдула то был — фантомаса сподручный. Довезти ему коммерса в аэропорт поручили, мало ли что по дороге случится, тут ведь парни-то местные больно резвые, шустрые, бойкие, так и норовят обезжирить, обуть пришлых.

Доставлен был с комфортом коммерс наш угрюмый с кислой миной в аэропорт чудесный, шикарный.