МХ-322 Отмолишь последнюю злость да роман...

Отмолишь последнюю злость да роман
писать на светлейших началах наметишь,
а тут к тебе бомж в просмолённом бешмете
подвалит, как рыхлый вокзальный шаман –

потребует жрачки, на поезд, на клуб,
а ты улетай в самоедскую зону
доказывать правильность нот Мендельсону,
в дискуссию ввинчиваясь, как шуруп!

И – кто Иванов у тебя, кто Мунтян –
не вспомнить… И хохот потомков злорадный
вотрёт пролетарскому стаду изрядно,
как был я бездарен и парил гостям,

что рифма – не только «здоров – докторов»,
не слыша амбре их котлет и пампушек…
Во всё будут верить пассивные уши,
таща по трахеям мышьяк до утроб.

Вот только в крови доминантная грязь
никак вымываться в стульчак не готова.
Продуктами разными укомплектован,
а в жизнь выше шкафа хоть вовсе не влазь.

Собачье вытьё на прожектор в степи
чуть свет получается вместо романа.
Сюжет истеричным петитом намаран –
хоть аспидом у монитора сипи.

А годы – галопом. Не так, как тогда,
когда застревали глаза на сирени.
Иные причины сквозных потрясений
забили excel’евские невода.

В итоге рожал этот текст я, кряхтя,
неделю с хвостом – слышишь, Эллочка-щучка?
И травит всё тех же мальков самоучка,
поняв, что чудес не бывает.

Хотя…