Би-жутерия свободы 50

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 50
 
Какая напасть! Толерантный ведущий был не столько удивлён моим резким выпадом, сколько возмущён им до глубины самосознания. Он живо поинтересовался, почему я, гнусный тип, прикрываюсь, столь распространённым на турецких курортах стереотипным прозвищем «Наташа». На что я, не обращая внимания на высыпание слушателей на палубу эфирного корабля, решил исправиться, заслав невскрытое послание фривольного содержания, дабы развеять сомнения по поводу моего пола и благих намерений разжиться чем-нибудь на немецкий счёт.

Я пишу от мужчины,  а это, поверь мне, не просто.
Неразборчивый почерк и слог мой извилисто-рваный.
На груди (третий номер) наколка сияет «Lacoste»,
и во рту пересохло, спиртного с полсуток ни грамма.

Поиски откровенья – извечная незадача.
Неуклюжи попытки, бревенчаты танцы медведя.
Мне наркозом эфирным Ваши в масках с утра передачи
(это вовсе не значит, что я по профессии педик).

Не подумайте, Сева, что я вас так дико ревную,
в обещаньях не слушать себе я противоречу.
Продолжай рекламировать Gravesandneck Road  пивную,
если подкараулю, то кружкой торжественно встречу.

 Представляю себе как поражённый ведущий взвыл в унисон с  котом Васей, вечно трущимся у микрофона, посылая в мой адрес неизвестности раскатистые проклятия с мяукающими купюрами.
 На скорую помощь пострадавшему пришёл чётко продуманным звонком в эфир претендующий на постоянное место жительства в нём вездесущий писатель-графопёрл Денис Сидискин.
С присущей ему непреклонной стеснительностью он ошивался у телефона «от и до» с пространными заявлениями на все случаи радиожизни, смахивающими на нравоучения начинающей учительницы средней руки. Но и я, не подбадриваемый дулом автоматического пистолета, что было бы крайне щекотно, переживал дар поэтического удару – накатал экспромт, который не постесняюсь зачитать вам, мои друзья, по неувядаемой памяти.

Куда ни глянь, ни повернись –
эфир заполонил Денис,
мочалящий без умолку и мыла.
Он как в апреле поздний снег
у Васьки вызывает смех,
взывая к его совести уныло.

(Затычкин в каждой бочке свой)
зовёт в непримиримый бой,
будь то Уолл-Стрит, теракт или порнуха.
Инициатор– враг оков
без юмора и дураков,
он, как Ваня-Гог, готов отрезать ухо

Я от Дениса без ума.
Готова под него сама
настроиться с утра без подогрева.
Ну и плевать, что он женат,
чуток регламентом прижат,
и в «фаберже» слегка зажат...

Так будь поснисходительней с ним, Сева!

На первый взгляд история, поведанная вам мной, казалась вроде бы исчерпанной. Я понимал, что красивость слов не подменит чувств, изложенных анонимно на нечистоплотной бумаге. Но как объяснить странное явление, что после критических стихов-замечаний Лебедева Too Much(а), умирающая передача ожила, заблистала красочными гранями, вошла в головокружительную стадию ренессанса, которуя я не преминул прокомментировать.
Опять в эфир вошла пора
весёлых споров и полемик.
Среди амбиции без денег
витает в воздухе игра.

И если люди рвутся в бой,
представьте им минуту славы
вкусить, а правы иль не правы –
они решат между собой.

Мы тени, занятые в шоу –
великовозрастные дети.
Нам Бог судья, а вы – свидетель
кто гений, кто умалишён.

Койка # 2 – На сегодня нам страдальным стихов предостаточно. Конечно, по поводу того, что мы здесь вынуждены были заслушать, не подумаешь, что спортивный поэт вошёл в Историю, совершив прыжок с прогибом в третье тысячелетие. Остаётся ощущение, будто побывал на пепелище обсуждений. В таких случаях приступов заправской поэзии на заправочной станции, где я работал по накачке мышц, советовали обращаться вполоборота к кардиологу, специализирующемуся по ногам и пяточным шпорам. Я-то ему верю, а как вы, не знаю. Кардиолог он отменный, пописывал шустрые новеллы. Но не все понимали и ценили Лебедева Too Much(а), злорадным и несведущим он напоминал фурункул, нарвавшийся на неприятность. И всё-таки несмотря на его недоделки и промахи, однажды я нашёл у него выдающееся произведение стихоплётства. С той поры безвыемно храню его у себя на груди. Но сегодня особый случай, и я осмелюсь вложить его вирши в вашу капсулу внимания. Называются они «Песнь о вещающем чудотворце».

Секрет искусства в том и состоит,
Чтобы за душу взять,
                проникнуть в поры,
преодолев преграды и «запоры»,
«полтиник» разменять и сохранить
дурманящий, проникновенный голос.
Для девушек останется он холост,
а женщинам прибавит цвет ланит.

Поэты скопом взвизгнут от восторга,
словивши кайф от голоса киборга,
вопросы зададут:
                Лыс? Иль не бритт?
И к выводу придут, что сей красавец
отбить способен печень,
                и мерзавец
любого своим шармом заслонит.

Участвуем (судьбы не избежать)
в игривом шоу, где он и Холмс и Ватсон.
Борюсь с ним тщетно. Но зачем тягаться?
Не лучше ль примирительно пожать
его слегка пинг-пончатую лапу,
обнять, прижать, сдавить, слезой закапать,
пред тем как влезть в эфир,
                «с землёй сравнять»?

Да, по сравненью с «Хондой», он «Роллс-Ройс».
Всегда достоин, выдержан, спокоен.
И, как пропел великий Лёня Коэн,
рождён курилка «With the golden voice».

Не прошло и недели, как скопившиеся газы эмоций внутри выдающего на гора ведущего, полыхая и бурля, вырвались наружу. Вулкан его потерянного терпения не нашёл ничего лучшего как взорваться и он, не выдержав, зачитал в эфире вышеприведённую песнь, отметив её достоинство и параллельно облив грязью меня – его закоренелого оппонента. Конечно, я признаю – стихи, что называется «из огня, да в полымя», то возносят, то опускают, но не до такой степени, чтобы не признать сильные стороны ведущего. Но ничего не поделаешь, такими уж рождаются люди. Но и у меня не застоялось, схватив ручку, я через двадцать минут накатал ответ, который развеселил и взбудоражил моё полуобморочное сознание.

Ну ты даёшь!
Ранимостью своей критические шаржи превращаешь
                в расхлябанный зануд,
                в глазах растаешь
             у слушателей умных и живых,
             а везделизов сказками прикормишь.
Увязнув в пережёванном попкорне,
себя же гладишь и благодаришь
трясущейся пинг-пончатою лапой.
Слов стеарином продолжаешь капать
                делаешь... не то, что говоришь.
А то что выдаёшь порой за «грязь»,
выходит неопровержимой правдой.

Определённо обличаемый, прочитав такое, взовьётся. Да, что называется, без смеха и иронии не вызовем агонии. Но без вашего на то разрешения перейду от изумительной поэтики к столь же удивительной  прозе. У меня сохранилось его не отправленное открытое послание шведскому парламенту и письмо к королю Скандинавии, которое я с радостью зачитаю. Так что советую запастись носовыми платками, особенно после того напряга от поэзии, которому нас подверг койка #1. Итак, слушайте внимательно.
«Когда председатель «Совета по присуждению», на лацкане пиджака которого красовалась пчёлка на медовом месяце, выставил меня за дверь, как я думал на Нобелевскую премию за роман «Абисэлэ и Критерий», то до меня не сразу дошло, что это всего лишь дешёвый способ отделаться от гениального автора.
Мне приводилось встречать крещенские морозы на станции «Теплынь» и достигнуть чего-то значительного, не разбегаясь. Но кто-то пьёт белое, кто-то Бордо, а кто-то наслаждается лазурью через решётчатый потолок камеры. Тогда и осознаёшь – бесполезно бежать наперегонки с собственной тенью.
Так же как неподъёмная антикварная мебель в душе у вора становится источником невыносимой боли, бестактный жест со стороны жюри вызвал у меня неприятный осадок в желчном пузыре. А ведь я процитировал нелюдям в жюри всего лишь малую толику своих замечательных высказываний, которыми изобиловало непревзойдённое никем доселе, и надеюсь потом, произведение.
Вот часть из них. Не каждому, пребывающему в выжидательной позе, удаётся машинально вписать свою страничку в скверную Историю,  не попав в неё, а затем «вырвать».
Прежде чем собраться с мыслями, рассаживаю их как мне заблагорассудится и делюсь идеей, запрещающей в гетеросексуальном обществе голубые экраны, учитывая, что не каждый сумасшедший – озлоблённый гений, но многие из них не опознаны.
Что касается выборов в президенты – я выступаю за права порабощённых и заграничных женщин, голосующих на дорогах. Живут себе, сучки, в стране изобилия, и всё им Гватемала, да ещё и просят выслать верстак, чтобы наверстать упущенного, видимо им гроза в чернильном небе закинжалила молниями «по-белому». В дождь на Бульваре Сквернословия промокашки ног шпиона не оставляли следов (из показаний намусорившего милиционера).
Как сообщали кровавые сгустки информации, это был человек из страны с вечным летом, где цыплят по осени не считают. Но кто замечает подмены одного другим? Он пользовался автоматическим пистолетом вместо туалетной бумаги и был награждён медалью за братание математики с химией (натрий в квадрате, калий в кубе).
Наведённый лоск не стреляет. Было бы непростительной ошибкой относить языковые нечистоты, связанные с пуком, к нервно-паралитическим газам, хотя с другой стороны не стоит рассматривать отварной язык в виде передающего устройства.
Недостаточно мешковатый в денежном отношении он отдавался с ней привычному занятию, с трудом подбирая рассыпанные ею по кровати слова: «А ты не мог бы делать это побыстрее – никто не выпишет тебе штраф за превышение скорости!» На что он отвечал: «Пьяный посыльный за рулём – это уже «бой» без правил»

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #51