арбитры сотрясения

где-то в фотографиях, изувеченные,
размножаются оползни обветшалые,
шальные. в министрах угодье пресно,
и лебеда растет в нимфах, в кознях
грабителей. стелется кровь малины,
спазмирует хохот стекла, отзвук
маневра. в лихих руках сосредоточено
стирание границ, и рокот шевелит
зубы отрока, как бы отскакивает
от груди полонеза, от лодырей
гниющей шавки. лечится ковыряющаяся
ручка, мочалка вселяет лиру
в голос марионетки, приспосабливая ее
к телевизору малоимущих.

колотится рыба головы в секундах
праматери, и грива смеется зубами
ружья, и пулей несется стачка
рва, и лесть гладит ключи гардин,
сотни епископов, минуты рождения
литра.

хватит сельского монумента, хватит
вшей высокопоставленных в лилиях,
в кротах гашиша. стесняется грабли
скукожить, стелька ранит место
челюсти, заменяя обрубки маски,
передвигая, увеличивая лазейки
карманных голубей.

столько же потребуется и изгладится,
когда придет пора вышивать маленькими
стаканами, приседая при шепоте,
ввинчивая сумму лошадей,
кивков, арбитров сотрясения.