Мемуары дезертира

 
Мемуары дезертира книга 2 глава 20 часть 2


   Глава… О том, что лучшее дело литературному произведению – уголовное! Прижать в переулке к столбу гниду это поэтический образ такой, состояние души… Новогодние  елки в цехах мартена в июле месяце, расстрелы кулаков за утаенные колоски пшеницы за пазухой… Гаврила делает ошибки в слове из трех букв,  две из которых Х и У!

         

Сегодня уж двадцать второе!

Без малого двадцать ночей

 Провел на свободе, порою

 Совсем не смыкая очей.

           Не сказкой дорога тянулась:

           От мест где ушел не в дали

          Совсем уж припутали было

          В вагоне на полке нашли.

Десяток деньков отвалялся

 В приемнике, что для бродяг

 Конвоя из части дождался,

Старлей и сержант в лопарях.

          От слабости гнулись колени

         Когда на вокзал повели,

          Попробуй сбеги, когда тени

         С боков неминуемо шли.

Но все же попался летёха,

Хоть умный, но все же дурак

 Окошко закрыли, но плохо,

Теперь его дело табак!

         В прокуренном мягком вагоне

                (Мягкие полки, по сравнению с

                деревянными нарами спецприемника.)

         Я классно наелся, поспал

        К параше с летехой на стреме

        Пошел и в окошко слинял.

Добрался к утру в Боготол я,

Знакомый по прежним делам

 А здесь для бродяги раздолье

 Народ приютит по ночам.

        Пожил здесь какие – то сутки

       Нашел, все что нужно и вот

       Чтоб лишней не тратить минутки,

        Решился на новый поход.

Проехать придется немало

 Как пить дать, могу залететь.

А вдруг да судьбой мне пристало

 Девчонке в глаза посмотреть.

         А вдруг я сумею добраться

       До вас, дорогие друзья!

        Авось, да увидимся братцы,

        Нет, ныть с полдороги нельзя.

Не стоит справлять панихиду

 По тем, кто еще не в гробу

 Кто может какаю – то гниду 

Прижать в переулке к столбу.

Не будем тоске поддаваться

 Про совесть и честь толковать

 За жизнь, земляки, надо драться

 Чтоб жить, надо жизнь побеждать!

Ничего себе стишок получился! Шпала даже записал его на листке бумаги, захваченном в вагончике. Матерый кусище поэзии: все по делу. Не то что там розы – мимозы! В журнал, конечно, не примут, не напечатают – пафоса нет: «Гаврила был примерным мужем» к примеру, или «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…»  Ху*ня какая то а пролазит! «Им всем сейчас нужны такие выраженья, сравненья чистые, полет воображенья!...» Короче, изысканно, возвышенно нужно всякую поебень нести. Писаки несут и их публикуют.

  Воспевают какое то блюдство: пятилетки за 4 года с новогодними елками в цехах мартена в июле, про председателей колхозов пиджаками тушащих горящие комбайны, расстрелы кулаков за утаенные три колоска пшеницы за пазухой… Вообще такую муть! Обычнейшая тоскливая жизнь народа, партией задавленного, ограбленного и поставленного в стойло вместо рабочего скота: вкалывай пока можешь, а нет – на живодерню!

БлЭдское существование. И его воспевают всякие там «пролетарские писатели» с полутора классами образования Церковно – приходской школы или рабфака. Делающие в слове из трех букв, две из которых Х и У ошибки. Демьяны – Бедные, Ивановы - Голодные, Петровы – Обосранные, Сидоровы – Несчастные... Высасывают на заказ партийных лидеров из пальца какие то мексиканские страсти в стакане воды: «Трудно жить на свете, пионеру Пете, бьет его по роже, пионер Сережа!»

Пролазят в члены союза писателей и всю жизнь потом ни Х*я не делают, а денежки получают! Выбиваются в президиумы, в народные академики, выступают на симпозиумах – как Ферзик. Отдыхают, восстанавливая подорванное здоровье, после непосильных трудов по году на Канарах, Каннах, Ривьерах, Сейшеллах за государственный счет. Дают для поднятия вдохновения балы на тысячу приглашенных халявщиков.  И простому, воспетому ими народу – труженику во сне не снилось что жрут и в каких замках живут Бедные, Обосранные и Несчастные!
 
У нас в стране все писатели: Ленька Брежнев в это же самое время «Поднятую целину» пишет, а его секретутка «Спущенные трусы». А Шпала чем хуже?

Витькиному произведению потом дело все таки нашлось. Да еще какое дело! УГОЛОВНОЕ. У него нашли вышеприведенное стихотворение и приобщили к делу в качестве доказательства противуправных поступков и злодейских умыслов! На процессе зачитывали! И судья долго допытывался: какую такую «гниду» Гроздев намеревался прижать в переулке к столбу и как часто делал это за время путешествия. Словом получилось по декабристам: «Если в России язык может довести до Киева, то перо до Шлиссенбурга». Шпала распинался – доказывал лядям, что это поэтический образ такой, состояние души…