Пепел и цветок
Все цветы, что взошли на былых пепелищах, где фашистский сапог не смог вытоптать жизнь, спасённую нашим солдатом.
Все цветы, что юноши предвоенной поры не успели принести на первое свидание.
Все цветы, что бойцы не смогли положить на могилы своих однополчан.
Все цветы, что освобождённая Европа бросала в том победном году на броню советских танков. И если бы у цветов был голос, они заговорили бы сегодня снова на сотнях языков и наречий. Все цветы огромного зелёного мая.
Недавно моя внучка спросила: «Как нарисовать май?» «Подумай сама», – сказала я ей. И она показала рисунок, на котором солнце распускалось алым цветом.
Я сказала девочке: «Подумай сама», – потому что, когда я думаю о мае, не только цветы и солнце возникают в моей памяти. И детские рисунки я помню иные.
…Хотя май уже бушевал и снега давно отступили, земля не стала зелёной: сквозь плотный слой слежавшейся копоти упорными, но слабыми пучками редко пробивалась трава – тут, там. военный май пришёл тогда на Украину, и я запомнила его так. Над чёрным настилом земли торчит печная труба – всё, что осталось от убитой деревни. Возле полуразрушенной печки, прижимаясь спиной к закопчённым кирпичам, сидит мальчик лет шести-семи, он тоже один в этом пустом пространстве, как одинокая печная труба.
Видимо, память о безприютных холодах зимы прижимает его спину к негреющим кирпичам. Он сидит и что-то чертит палочкой на спекшейся земной гари.
Помню, тогда мы, накормив мальчика, заговорили с ним. Всю его семью убили фашисты, он жил один, питался как мог, чем мог. Мы отвези его в город, устроили в детский дом. По дороге я спросила: «А что ты рисовал?» (На земле была изображена странная горбатая полусфера.)
– Как май пришёл, – ответил он. – Хлеб. На май мамка всегда хлебы пекла. С яблоками.
Для него май не был распустившимся алым цветком солнца, май распускался в его голод-ной, измученной памяти мечтой о каравае. Вкус и форма пирога были лишь воспоминаниями.
Я помню, как в победном 45-м учительница московской школы попросила детей: «Нарисуйте май, нарисуйте самые красивые цветы», на обрывках старого картона, на оборотах титулов старых книг (другой бумаги не было) почти все дети нарисовали одно и то же : цветные гроздья салюта. Для них не существовало цветов красивее, чем эти созвездия в победном небе.
Моя журналистская профессия достаточно помотала меня по свету, я видела и прекрасное, и страшное. Но когда говорят об ужасах войны, я всегда вспоминаю одно и то же.
Я лежу раненая в госпитале, женской палаты нет, меня положили туда, где лежат дети, пострадавшие при бомбёжке. Жарко, хочется пить. Мальчуган на одной ноге (другая оторвана) подскакивает к моей кровати, таща тяжёлый чайник. Другой, лет пяти, забинтованными культями рук помогает ему, держа котелок. Струя не слушается их, вода расплёскивается, а они хохочут, хохочут…
Сегодня я смотрю в окно, где на Чистопрудном бульваре играют мои внучки Катя и Леля, с бульвара звенит детский смех. Они все там веселы и счастливы, потому что есть мир, мама, игры, есть май с флагами, цветами, воздушными шарами. Но я всё равно слышу тот рвущий душу смех в госпитальной палате, потому что если я, если все мы забудем его, мы не сможем отстоять счастье и мир всех детей на всех бульварах земли.
Опять над землёй бушует май. Май, который в нашем сознании навсегда связан со словом «победный». Ради этого мая, этой ПОБЕДЫ по кровавым полям Великой Отечественной про-шли миллионы моих подруг и солдат в серых шинелях. Солдатами были и солдатки, и старики, и дети в дырявых ватниках у станков и плугов.
Гимном нашей Великой Победе звучит сегодня на бульварах детский смех, в её честь распускаются алые цветки солнца на ребячьих рисунках.
Галина Шергова
Написано тридцать пять лет тому назад.
Свидетельство о публикации №119050905036