Vanitas vanitatum

ПРОЛОГ.

1.
Фигуры тёмные сандалового древа
Ложатся лепестками белыми на лист,
И, источая аромат таинственный и терпкий,
Становятся кружащими забавами поэта.
Поэт- что тот сандал, исхоженный слезами,
Он весь вода, он смысл земли бескрайней,
Он бабочка, он фавн, он всё, что есть,
Он флейта, он гобой. Он есть и нет его.
Когда приходит с вечером Палач,
С ним он на бой выходит бесконечный,
В его душе- игла, Палач с златой секирой,
И представленье перед нами, здесь.
Паяцы, кто вас дёргает за нити?
Не больно ль вам от этой бешеной игры?
Сандаловые кущи засыпают, как младенцы
Из Городов Несчастнейшего Вифлиема.

2.
Пусть я поэт, но всё ж я понимаю-
Другая здесь игра, не та, что на манеже.
Часы назойливые тянут время,
Чтобы не дать мне кануть вглубь.
От вдохновения зависит ход планет-
Он мерный или нервный. То не нам решать-
Я знаю лишь одно- моих стараний тьма
Не пропадёт, и гордые потомки,
В которых я не верю уж давно,
Прочтут сие, чтобы понять луну
Или развлечь при свете дня невест.
Они слабы, они умны, они достойны
Касаться букв моих, как в тишине ветвей
Касается небес задумчивый орёл,
Спешащий к смерти за царя земного,
Того орла чеканящего в бронзе каждый день.

ЧАСТЬ 1.

1.
Вкушал ли остролист мой конь?
И пил ли я вино в лукулловом пиру?
Кто знает? Кто ответит мне?
Быть может, это сделает Грантэста,
Что вечного житья искал средь нив далёких?
Грантэста- мой учитель, дьявол мой,
Он мне является во сне уже неделю,
То на орле, а то на черепахе,
Которую поймал за хвост своим умом и зреньем.
Грантэста- в мятом армяке парчовом
И в мягкой шапке лисьей на главе.
Грантэста- ты мой друг, как враг,
Грантэста- голова и разум. Где же, где?
Где ты прикажешь мне искать спасенья?
И вновь молчанье, грому что подобно.
Грантэста растворился и проснулся я.

2.
Тут верно есть секрет, что не поверишь алгеброй,
Он- в тонком запахе сандала, в хладе стали…
Иль бронзы? Мрамора ль? Ответ всё ускользает,
Как из сетей ловца пугливый соловей.
Вот слышу мерный стук- похож на цокот он
Копыт коней иль крыл сверчков-
Умелым подчиняет то резцом
Гранита камни скульптор молодой.
Знакомо имя мне его- се Флорио.
Его прославили немёртвые скульптуры,
Что речью сладкой привели в восторг
Синьоров, дожей и пажей.
О Флорио, твой молот- перст судьбы!
А если нет, то как мне объяснить сие-
Из мёртвого случается живое
И говорит с рождённым думающий мрамор.

3.
Я понял, кажется: ты нем, о гений!
Всё скажут сотворённые тобой!
Пускай лишь мраморные статуи они,
Но верь мне- камень не умеет лгать.
Ты, скрытый пологом из каменной пыли,
Твоё дыхание- дыхание зеркал,
Ответь мне: что же есть Природа
И где взрастёт в ней мыслящий тростник?
Ведь камень- это часть природы,
И может быть- честнейшая из всех!
Услышь меня, о лёд солёный века,
Отверзи белые, как аполлон, уста.
Но маятник в колодце утонул,
И время в мастерской застыло,
И статуи молчат, молчит и их творец,
Резец уснул в его руке и видит сон.

4.
Мой сон не то, что сон резца-
В том камень лишь один и пыль веков,
Он длится две клепсидры и ещё одну,
А мой распластан по столетьям.
Мой cон нежнее крыльев махаона:
Чуть тронь материю сию,
Как вмиг прервётся сладостный напев,
И не услышишь этих звуков больше.
Мне видится, что я в сплошном дыму,
Посеян что костром шамана,
И дым тот говорит со мной,
Как Гавриил, отверзнув полог ночи:
«Не то тебя гнетёт, о мысли раб,
Не то тебя уводит от огня,
Не дозволяет видится с родными
И не даёт вкусить воды рассвета».

5.
Где правда в этом сне? А где же ложь?
Я не умею отличать, простит мне Бог,
Пшеничных колосков от желчных плевел,
И потому-то маюсь день и ночь.
Но вот прервался сон, прервалась дыма речь-
И предо мной пустыня… Я- Меджнун,
И надо мне с зверями говорить,
И газели слагать, молясь одной лишь деве.
Но деву ту не видел я ни разу,
И говорят мне птицы, что она умна
И так красива, что и сам визирь
В глаза ей не глядит, устало пряча очи.
Но повторю: я не поэт! И мне газель чужда,
Как чужд сонет и бейт, и я кричу:
«Кто эту шутку разыграл со мной?
Кто издеваться вздумал над душой моей?»

6.
Молчит песок, молчат кусты, трава
Молчит, занесена песком и пылью.
А я среди пустыни- наг и бос,
И некому мне голоса подать.
И вновь меня одолевает сон,
И продолжает речь усталый дым:
«Жизнь такова и участь такова
Любого, кто в пустыне, кто один.
Глас вопиющего в пустыне-
Слова сии ты слышал, верно, часто-
И вот теперь один, совсем один,
Ты заблудился и проголодался».
Раскрыть глаза не позволяет ветер-
Он снова давит мне на веки-
И сон нейдёт, бессмысленна борьба
Сойти с ума велит мне солнца круг.

7.
Ну вот и помешательство настало!
Мне кажется, его я и искал-
В нём познаётся суть, материя предмета-
Любого цвета и любой длины.
Пустыня и песок- и зиждется надежда,
Что обратится солнце вспять, и ветр,
Хватая с глав холмов солёный зной,
Устроит в той пустыне дождь…
Впервые с дня Потопа
Над мёртвой почвой развернётся небо,
Колючим облаком укрыв свои глаза,
И разольёт по воздуху потоки
Живительной росы, дарованной Единым.
И каждый куст, растущий в этом пекле
Свой голос обретёт и возопит:
«Спасибо, Вседержитель- и прощай!»

8.
Вода… божественный предмет,
Но мыслящий тростник, питаясь им сто раз на дню
Не бегает вокруг, не поспешает он
Узнать, в чём тайна этого предмета!
Но почему? Ведь азъ есьм вёдра,
И вёдра проливаются на нас,
А мы их ждём, как «веди» после «буки»,
Как после ветра ждём жару- и так по кругу!
Круг- тайнам всем ответ, фонарь в ночи,
Мне говорили, что Земля кругла,
Но я не верил им, безумный дух, не верил,
Что может круг обозначать всю жизнь.
И лапы мельницы, и спицы колеса
Вращаются, вращается и мир,
И воды вместе с ним, но корень
Есть у тростника, растёт он недвижим.

ЧАСТЬ 2.

1.
Писать- легко! Читать- труднее,
Понять- есть высшее из благ!
Но Боже мой! Как мало нас таких-
Живущих пониманием, а не слухом!
Я слышал об одном безумце…
Он, кажется, хотел понять природу,
И, возомнивши себя богом тростниковым,
Влачил свои усталые глаза
По беспросветным палехам пустыни.
И что же теперь? Как дальше
Вести мне, братия, мелодию сию,
Что сплетена из верб и терна?
Ответ, мне не сыскать.
Да и не нужен он! Тому,
Кто горем всё поверил, а не ритмом,
Не надобен ни смысл, ни очертания!

2.
Я брёл меж Вавилона с Вифлиемом-
Не помню уж теперь, да и никто не помнит как-
И утром встретился мне на дороге плотник,
В подвал свой жалкий волочивший доски.
Он мне сказал, что доски эти- кораблям,
И в них легионеры побредут на Север,
Чтоб бросится, как на собак медведь,
На племена солёных и зелёных скал.
Смеялся столяр тот и говорил,
Что много видел в жизни он лишений,
Но не было ему не страшно и не грустно,
Ведь Бог был с ним- как ты не назови его-
Бог вёл его по каменным дорогам,
По кромкам берегов отвесных и утёсов.
И вот теперь он сед, и доски эти
Ему поможет обработать сын.

3.
Был поражён я речью его ясной,
Такой, что солнце светом заслоняло,
И солнце становилось мягким, как трава,
И не казалось больше факелом на лобном месте.
Пытался я отверзнуть свитков веки
И плотнику на буквы указать,
Но рассмеялся плотник, как дитя,
И мне сказал: «Ты, верно, друг-прохожий,
Богат, как Крез! Да что там Крез!
Богат, как сами недра горни,
Раз можешь помещать всю жизнь
На загорелом теле этих свитков.
Ты, верно, только утром без короны,
А в дни субботние ты ходишь в ней по залам,
Рабов сечёшь трёхглавой плетью
И судьям доверяешь унии?

4.
Перед тобою кланяются все:
И книжники, и весь Синедрион,
И римлян легион, и сам тетрарх,
И даже кесарь, будучи у нас,
Тебе протягивает мощную десницу»
И вдруг я погрустнел. И солнце скрылось
За гору лысую, как череп узника,
И закатились очи, заходили руки
И выпал прочь из них мой ненавистный свиток.
«Я не богат, столяр… Ведь всё что есть во мне-
Три языка, три тысячи трактатов
Боль, страх и ненависть ко звёздам и царям.
Я не сидел на тронах и диванах-
Моим пределом была лавка у хоров-
И постигая суть седых наук
Я позабыл о человеческом навек».

5.
Молчание- мерило всякой мысли,
В нём постигается природа измышленья,
В молчании скован мир наш был,
В нём и погибнет он однажды, обреченный.
Молчал мой плотник- только головой
Качал, как конь перед эквитом.
Затем он улыбнулся вновь, со мной простившись
Ушёл к себе, чтобы освободить
Таящиеся в древе корабли.
А я остался ненавистен-
И сам себе, и миру, и другим мирам,
Что кроются в ночной тиши пустынь и пашен.
Мне не хотелось спать и не хотелось есть,
Но более всего мне не хотелось,
Чтоб не нарушить равновесие своё,
Касаться свитков мудрых и учёных книг…

6.
Но где моё спасение сокрылось?
Раз не в учении, то значит- во грехе…
Очищен буду я в юдоли наслаждений
И принят миром сим, как первый средь последних.
Не думая уж боле ни о чём
Я стопы повернул свои в обратный путь
Чтобы добраться сквозь туман и ночь
До города грехов и вечного порока.
Я шёл недолго- был попутный ветер,
Луна мне освещала путь,
И звери хищные вдруг расступились разом,
И вот я оказался у ворот…
Ворота были красные, как кровь-
Из меди, из свинца и ртути,
Привратником был трёхголовый пёс-
Он пропустил меня, подмёл мне путь хвостами.

7.
И вот я за воротами, за стенами,
И развернулся предо мною город мой.
Его глазами не увидишь-
Лишь только зорким сердцем разглядишь.
Весь город этот- смрад и дым,
Курящийся от мертвенной земли.
И не растёт там ничего, за исключеньем
Горчащих винных лоз и табака,
Что ластится к ногам, подобно мертвецу.
И я пошёл по улицам, мощёным черепами
И рады были мне сидящие за праздничным столом-
Они дрались, кусались и кричали:
«Приветствуем тебя, прозревший в темноте!
Ты в Мёртвом Городе, а значит, ты спасён!
Ты нам теперь и друг, и брат- садись же
И кубок подними во славу Сатане!»

8.
Так вот чей город это? Сатаны?
Того, что пал под дланью Божьей?
Хоть и не видел я его, но много прочитал
О нём из старых мудрых свитков.
Он чернь земли, он тень в полудне,
Он- горечь вин и табака!
Он- боль, он- грязь, он- смерть!
И за него поднять мне чашу?
Поднять мне чашу за того,
Кто пращуров моих низверг на твердь земную,
Кто распластал Иерихон под звуки труб,
Кто руки вёл с оружием и ядом?
«Да»- крикнул я- «В богах спасенья нет!
Налейте чашу, виночерпии с рогами!»
Хлебнул из кубка я, но ядом оказалось
Вино из Города за Мёртвыми воротами….

ЭПИЛОГ.

Ты удивлён, читатель вдохновлённый,
Что так прервался начатый рассказ?
Ты, верно, жаждешь знать, что было дальше…
Но разве это важно так?
Я обойтись хочу без лишних откровений-
Герои повести моей почили уж давно-
А череп, как известно, молчалив,
И не возьмусь я за него вступится.
В закатных фресках вижу лики я-
То лики отражаются земные,
А это значит скоро ночь, и мы
Отправимся в постели, чтоб проснутся завтра
И с новой силой броситься в пасть дню-
Заботам или праздникам- кто знает?
И, возвратясь домой в цветочный час заката
Вновь провернуть движений колесо.