Интервью в журнале Тропы

Интервью

http://журнал-тропы.рф/2019/04/25/интервью-с-синтайси/

Подборка синтайси

http://журнал-тропы.рф/2019/04/27/синтайси-2/


1. Расскажите, пожалуйста, когда и как Вы впервые соприкоснулись с литературой.


Мне бы хотелось начать ответ со слов «получив образование в области драматургии и литературной критики, пятнадцать лет я посветила исследованию лингво-стилистического подхода и вкусовых принципов французской поэзии XX века», но ничего подобного со мной не происходило.  Мое знакомство с литературой ограничилось вечерним курсом английского языка, где мы проходили Шекспира, Вольтера, – вечерним, потому что дни отводились под изучение точных наук.  Стихи мне казались не более, чем удобным приспособлением для эффектного вступления в эссе: поставил в заглавие цитату и уже «красиво».  Однако, классическую прозаическую литературу я читала взахлеб с детства – иногда с фонариком под одеялом, с позднего вечера и до раннего утра, до петухов, или свиста чайника, чтобы быть точными.  Все изменилось внезапно.  Я попала в аварию, после которой долго не могла прийти в себя, не столько в физическом отношении, сколько в психологическом.  И тогда, я, все еще не зная о склонности к непрерывному писательству, начала читать.  Чем больше я читала, тем меньше думала о «повергнувшей меня горькой участи», а потом и сама начала делать наброски.  Так зародился мой дебютный роман «Вспять Реки ДНК», издательство Либерти Паблишинг, Нью-Йорк.  Стихи стали главным, чуть ли не жизнеобеспечением космического корабля сознания, летящего сквозь пурпур звездных брызг.


2. Как произошло ваше знакомство с «поэтическими дневниками»?


Поэтические дневники, или «синтайси» представил Леонид Фокин (поэтический псевдоним Алексей Фомин) в группе Психоделика или Три де Поэзия на литературном портале «Стихи.ру».  Созданная им площадка являет собой неисчерпаемый источник образовательной информации, емкий водоем, и представляет возможность для интерактивных практик, путем стихотворных диалогов с другими писателями.
 

3. Есть ли поэты, которые повлияли на Ваше творчество? Что вас вдохновляет на создание своих произведений?


Моим поэтическим кумиром была и остается Марина Цветаева.  Мне импонирует не только пыл и беззаветная страсть, но и неземная музыка ее стихов.  Александр Грин, Иван Бунин, Владимир Набоков, Уистан Хью Оден – мои любимые писатели.   

Из современных поэтов мне бы хотелось выделить двоих.  Жиль Де Брюн – амплитудная поэзия, от обволакивающей нежной лирики до остро-сабельной сатиры, философский поиск, вдумчивое и спокойное владение речью и, вместе с тем, постоянная способность удивлять.  Незаурядное писательское мастерство – в поэзии и прозе.  Если сравнить Жиля с сердцем, то это колоссальная механичность, трепетность, и кровоток.  Грусти в его стихах тоже с лихвой.  Жиля Де Брюна много – он будто и не человек вовсе, а целый народ.

Павел Бетач – troubled soul, искореженное шрамами лицо, а если быть совсем откровенными, то и не только лицо.  И сердце, и все остальное – грубые шрамы, за которыми скрывается хрупкая, беззащитная душа.  Бетач никакой не народ, а один человек.  Одно окаянство, во многом «исаянство», ибо его поэзия переплетается с творчеством Валерия Исаянца.  Бетач это уникальное владение фонетикой речи.  Его поэзия не столь глубока, сколь музыкальна.  Он композитор.

Оба поэта – великаны.  А я, – маленькие хоббиты, восходящие в гору, над которой клубится туман.  Что там таится?..  Первый поэт – восхищение и восторг, а второй – призрак убитого принца.  Вызывает ужас, но от него никуда не деться, он мерцает.


4. Есть ли параллель между формой хайбуна и европейского «свободного стиха»?


Безусловно есть.  И та и другая форма свободного стихотворения, иными словами свободные от силлаботоники, или еще они называются белыми стихами.   Хайбун возник в Японии задолго до поэтического раскрепощения Европы, в XVII веке, и впервые документирован у Мацуо Басе.   Графически хайбун записывается как прозаический текст, где в конце пишется хайку – трехстишие из нескольких слогов.  Хайку, словно из параллельного мира, и потому придает голографическую объемность произведению.  Европейский белый стих пишется с разбиением на строки разной длинны.  Давайте, попробую привести пример.

Хайбун (синтайси):

Ночью, неподвижность предметов – мебели, картин, и времени чувствуется особенно.  С моим появлением комната оживала.  И почему-то виделась мне картина в раме – классика петербургского сквера, с небом приятной, весенне-облачной тревоги и облегчения.  И за окном светало, медленно качались деревья, зеленея.  Но моя урбанистичность растолкала локтями видение утопической идиллии, бесцеремонно явила себя видением вращающихся по кругу, как карусель машин.  Машины – в бесконечном, беспричинном вращении по мокрому асфальту темной, погруженной в дремоту парковки.  Разноцветные, но гармонирующие между собой, как печенья-ассорти.  Мрамористые грани небоскребов, стоящие над ними, формирующие кость города.  И над миллионами светлых окон, также миллионами темных, над изумрудными фонарями, серпантинами скоростных трасс, аллеями, парками, глотающим слюну облаков покосившимся фонтаном, над всем этим – в тихом экстазе сверкал месяц.

Стало не до песен,
с фанатичностью страсти не справляется
проза


Европейский стих:

Ночью, неподвижность предметов – мебели, картин,
и времени чувствуется особенно.
С моим появлением комната оживала.
И почему-то виделась мне картина в раме – классика петербургского сквера,
с небом приятной, весенне-облачной тревоги
и облегчения.
И за окном светало,
медленно качались деревья, зеленея.

Ну, и так далее…


5. В Ваших текстах часто встречаются пейзажи и фигурируют предметные детали. Насколько сильно на Вас влияет окружающая действительность?


Я замкнута по природе своей…  Но нахожусь в постоянном поиске утраченного рая детства.  Что-то я устала писать.  Можно я просто стихотворение оставлю?  Благодарю за интервью…

Стебли ровные лаванды,
ледяной росой вода.
По стеклу зеленоваты,
листья – легкие суда.
Небо серо, сущий Лондон,
как подвалы в темноту,
угловаты, грубоваты
молодые сны несут.
Постоялыми дворами,
одинокая бреду,
вижу петли ста дверей,
но не теплую твою.

Чай Ерл Грей, тихонько грейся,
в чашке небо или пол,
полыхает Бетельгейзе.
Где ты мой далекий дом?
Появляйся поскорей,
тенью в привокзальный сквер,
здесь и ветер сам иззяб,
дождь слепой, по капле пей.
Одинокими мирами
спотыкаюсь и бреду,
комкаю в руке своей –
фотографию твою.
Петли лясы трут дверей,
тени темные в толпе,
так бывает иногда,
погибаешь, например.