Ностальгия по гулагу 22

 «Роль Сталина в истории страны положительно оценили 70% респондентов  «Левада-центра».
Об этом сообщает РБК со ссылкой на данные мартовского опроса социологов. Отрицательно к советскому вождю относятся всего 19% опрошенных. Издание подчеркивает, что исследование выявило рекордный  показатель положительного отношения к Сталину за все годы подобных опросов»

 (Из главных новостей СМИ 16 апреля 2019 года)

 О своём отце рассказывает Николай Владимирович Кузнецов.
Русский писатель, псевдоним - Николай Углов.
Родился и живёт в городе Кисловодске.

 Николай Владимирович своё детство провёл в концлагере.
Не в немецком лагере. В нашем советском ГУЛАГе. Вместе с отцом, офицером Красной Армии.
Десять лет ГУЛАГа отцу дали за то, что он, раненый был в плену.
Подробнее об этом позже.

 Продолжение 7 рассказа Николая Кузнецова об отце.
 Продолжение 6 http://www.stihi.ru/2019/05/06/3360

 «Шло лето 1944 года. Как-то матери не было долго с работы, мы были голодны, сидели на скамейке перед домом, всё глядели в сторону госпиталя, ожидая мать. Уже темно на улице и моё терпение заканчивается. «Пойдём к матери сами», предлагаю Шурке. Он отказывается. Я пошёл потихоньку один, по серпантину поднялся к первому большому зданию. Красивые аллеи, небольшой свет, тихо играет музыка. Меня кто-то увидел, наклонился, спросил, куда я иду.

 «К маме». «А как фамилия мамы и в каком корпусе она работает?»
Фамилию назвал. Меня взяли под руку, долго водили по коридорам, наконец, увидел мать в белом халате. Она удивилась, всплеснула руками, отругала меня, велела подождать, завела в палату. Я от неожиданности опешил, съёжился, испугался, забился в угол. Кругом в белых рубахах и кальсонах лежат раненые, некоторые ходят, другие стонут, третьи забинтованы целиком и лежат молча, не видно лица. Из другой палаты хрипло крикнули: «Сестра, утку»

 Мать выскочила. Мне заулыбались, начали приглашать: «Подойди, мальчик, не бойся». Меня гладили по голове, обнимали. Каждый, видно, вспомнил о своих детях. Мать зашла, позвала, я упирался и не хотел уходить, даже заплакал.
«Мама, мне здесь хорошо. Мне здесь всё нравится». Все смеялись. Бойцы тоже, видно, полюбили меня и просили мать приводить с собой.

 С тех пор я стал почти ежедневно ходить в госпиталь и скоро все раненые знали меня. Любил ходить из палаты в палату, рассказывал что-нибудь, меня постоянно угощали чем-то. Просили рассказать какой-либо стишок, но больше мне удавались песни. Тонким дрожащим голосом, стараясь растрогать бойцов, я вывожу своего любимого «Арестанта»:

«За тюремной большою стеною
молодой арестант умирал.
Он, склонившись на грудь головою,
тихо плакал— молитву шептал:
«Боже, Боже — ты дай мне свободу,
и увидеть родимых детей.
И проститься  с женой молодою,
и обнять престарелую мать».
 
Раненые перемигивались, шутили, но некоторые серьёзнели и внимательно
смотрели на меня,один сказал:
«Песня жизненная. Вся правда в ней. Кто научил? Коля, что ещё знаешь?»
Я, расхрабрившись, начинал:
На опушке леса старый дуб стоит.
А под этим дубом офицер лежит.
Он лежит— не дышит, он как будто спит.
Золотые кудри ветер шевелит.
А над ним старушка, мать его сидит.
Слёзы проливая, сыну говорит:
«Я тебя растила и не сберегла.
А теперь могила будет здесь твоя.
А когда родился, батька белых бил.
Где-то под Одессой голову сложил.
Я вдовой осталась — пятеро детей.
Ты был самый старший,
Милый мой Андрей!»
 
 Красноармейцы переставали улыбаться, молчали, курили махорку, говорили:
- Да ты, Коля, оказывается, талант. Будешь артистом. А вот есть новая песня,
по радио поют часто, не знаешь?
– Про Корбино? Только что выучил, – отвечаю.
– Давай!

«Может в Корбино, может в Рязани,
не ложилися девушки спать.
Много варежек связано было,
для того, чтоб на фронт их послать.
Вышивали их ниткой цветною,
быстро спорился девичий труд.
И сидели ночною порою,
и гадали, кому попадут.
Может лётчику, может танкисту.
У отчизны есть много сынов.
Иль чумазому парню, шофёру,
иль кому из отважных бойцов.
Получил командир батальона
эти варежки-пуховики.
Осыпает их иней, морозы,
но любовь не отходит от них.
Скоро-скоро одержим победу!
Поезд тронется в светлую даль.
И тогда непременно заеду,
может в Корбино, может в Рязань».
 
 Раненые прямо-таки светились, улыбались, а некоторые украдкой вытирали слезу.
А что-нибудь ещё знаешь? Может весёлое?
Я охотно соглашался и под перемигивания, шутки, начинал быстро:

Шла машина из Тамбова,
под горой котёнок спал.
Машинист кричит котёнку:
«Эй, котёнок, берегись!»
А котёнок отвечает:
«Объезжай, я спать хочу!».
Машинист поехал прямо,
отдавил котёнку хвост.
А котёнок рассердился,
опрокинул паровоз.

 Бойцы смеялись, трепали меня по волосам, а я был несказанно горд».

 Продолжение рассказа в следующей публикации.

  06.05.2019