На Неве

Спецназовский манекен
восставший из седых пен,
напор компетентен.
Негодование волны,
я Афродита, а ты
в моем каждом стихе,
на Неве, на Неве.

Жизнь не пьется как горячий глинтвейн,
раскурочены тем или сем,
маковым закатом небосклонам лечь,
да только не нам тот алый свет.
Не глинтвейн и не кагор.
Вино существования – любовный спор,
горит, бросает искры на
поколение там, где Анна и Командор
послание напишет. 
О том, как пригубили,
не заплатили.
Битым часом рылись в снегу – мгновение,
наследили.
Костер в снегу горит
пламенем ледовитым. 
Высоко – черные кроны.

Эстетики феномен
необъяснимый, как крен
в рапире, в рапире.
Без травмы нет красоты,
я раненая, а ты
непокаяние воды
на Неве, на Неве.

Приветственные клики, грозный глас
из довольной толпы не для нас.
От недопонимания стойкий стресс.
Имею кланяться достоинство, честь,
без планов
матримониальных чет,
ибо брак
все та же игра chess,
а я не играю.  Я пилот – военный jet,
во имя настоящей любви тот лес.
Лети со мной, согласись.
Здесь музыки передоз,
пить твой
питерский дождь.
Ели в снегу стоят лохматы,
потекут струи тая,
даты
до судной платы.
А пока, рэпперские ласки баттлы.

Кубика Рубика красивый mess,
цветнее чем горный асбест,
тот белый, а свойства – жесть,
отрава не радуга, а однотонная месть
дести,
писчей бумаги грубейшей,
которую никому никогда не прочесть.
Мой язык пестр,
твой поток скор,
Москва не верит слезам, а Питер
суррогатным листам!
Том о любви толст,
как слой снега, плотный,
ведущий к тебе по следам.
Сквозь диковинный полусон,
непроизвольный стон,
без знаков, погон,
в неустанной безумной погоне,
со стихами, подпетыми
после зимним летом.
Мы надеваем черные капюшоны,
отпущенные с неба влюбленным.
Чтобы
в пленительный унисон
биться в длительных спазмах,
сидя на твоих коленях.

Спецназовский манекен
восставший из седых пен,
напор компетентен.
Негодование волны,
я Афродита, а ты
в моем каждом стихе
на Неве, на Неве…