Онуфрий-охотник

.


Из жёлтых лис сошью я Желтолис
и завернусь в него;
и в лес войду, боясь лишь одного –
           Онуфрия-охотника.
Зато все колобки – мои!
Румяные тефте́ли из пшениц отборных!
И я наемся колобками,
и съем всех колобков,
и, наконец, наемся до́сыта…
И Заратустру перечту…


Из серых волк сошью я Сероволк
и завернусь в него;
и в лес войду, боясь лишь одного –
           Онуфрия-охотника.
Но уж зато все Шапочки – мои!
Все Красны Шапочки с корзинками – мои!
И я наемся Шапочками,
всех их съем с корзинками,
и, наконец, наемся…
И руку расчешу на Заратустру…


Из бурых косолапиков сошью Медведко
и завернусь в него;
и в лес войду, боясь лишь одного –
           Онуфрия-охотника.
И стану отбирать всю репу у крестьян!
Вершки! И корешки!
Вершки и корешки! и грабить на дорогах!
И весь овёс я отберу и съем!
И стану сыт –
впервые стану сыт…
И налистаюсь Заратустры…
И наизусть его!..



        А что ж Онуфрий?



Я взял иглу и нить
и в лес вошёл, чтоб шить,
и напоролся на Онуфрия!
Он сидел на пне развязно…
Ножами
он поддевал тушёнку из четырёх жестянок!
Он – пожирал!
Он желваки и кадыки имел, как чёрт!
Он желваками рассылал по лесу нестерпимый жмут! и жмыль! и жымп!
И кадыки его ходили, как верховный чёрт на случке!
Он – …  и  …     Не понятно ли?
Он – саркофаг египетский.


Он,
пожрав тушёнку,
бросился на лис, волков и медведе́й!..
И мелкою зверушкою хрустел,
и птицей!
И кабаны, без чувств, валились в пасть его,
но он лишь распалялся и прибавлял,
и в раже обкусал себе все щёки, полоумный!
вплоть до плечей своих!
и до колен своих!


И он отрыгивал по всем своим каналам…
и, грех сказать, – по неканалам!..
И я…
я всадил в него иглу.
И через сонныя артерии – наверчивал свою иглу.
По часовой! и против! и как верховный чёрт на случке!
И я наверчивал её – до тяжести вселенской.
И вытянул на волю нить всех погибших –
к жизни!
И вдыхал по каждой бедной шкурке, пёрышку, чешуйке – жизнь!



        И чем же это закончилось?



А вот, чем:

Лисы – нанесли колобков:
ржаных, пшеничных и рисовых!
И вино «Шардоне» для чаю! и чай!


Волки – с фабрики «Красный Октябрь» конфеты «Красная Шапочка»,
Волк Абрикосов – бабаевских «Белочек»,
Зубов – чачи кувшин к десерту!


Медведи – ничего не дали.
Но стали учить лазать на дуб и весело петь.
Пока учили,
медвежонок Андрюша выкатил бочку мёду, а бабушка – бочку пива!


Кабаны из-под оного ж дуба нарыли княжьего платья!
Сафьяновых сапожков! Венцов самоцветных челам радости!
Амфору бражки из Сиракуз!
          (с античными пузырьками, в которых движение к свету)


Птахи из чащ – траву Утешенье Желудка
от местного лешего Гауфа;
сам Гауф – капусты кочан и жимолость, и бруснику!


Кот лесной и петух – фисгармонию расчехлили;
лось – контрабас;
зайцы и белки внесли барабаны и грянул весёлый пир!


Все сидели князьями!
Кушали вилками – будто мы в «Метрополе»;
пили чашечками вприкуску – будто мы депутаты;
а уж плясали – что и костёр подъял языки до звёзд, неся им наше веселье!
Месяц ясный –
сыпал то меди нам, то серебра;
и звенела та медь-серебро, как чистые колокольцы!


Никогда я так сытно не ел!
Со времён Мировых Революций – так мило и сытно не ел!
Так важно и дружно, много слушая и смотря, и внимая!
И вот, наконец, наелся, стал сыт.
Раскланялся, расцеловался,
вдел в шапку иглу и…
как завтра утром проснусь –
тогда уж, по тихой раннице, по первому солнышку, и Заратустра…




А Онуфрий-охотник растерял не только себя,
но и самый ничтожный помин по себе.
Вон он – собирает тени в сыром овраге.
Да только мы теперь – ни полслова о нём!





                конец



.