Полцарства за могилу

Пробираюсь в твою голову, а там вечно перегоревшая лампочка.  Ты как в заключении, в темнице.  Вонючее сырое подземелье.  Свечи плохо разгоняют густой, почти осязаемый мрак.  Он навис сверху, а внизу, на каменном полу сидишь ты, фосфоресцируешь белизной, как человеческий череп с зелеными впадинами глаз.   Мокрое подземелье твоего сознания.  И вызволить оттуда тебя никто никогда не может, разве что на площадь, где рубят головы.  Но от тебя осталась одна голова и еще кое-что.  Твои мужские достоинства меня не интересуют.  Меня интересуют твои человеческие недостатки.  Небезразличен ты мне.  Но я не из сострадания, и не по слабости воли здесь.  Не печалься, Аста Маняна, ко мне даже из сострадания никто не приходит.  Хотя вчера мне показалось, что…  Знаешь, что я ему написала?  В боковом поле моего зрения распускаются гнусные цветы, вроде астр.  Я сияю.  Правда, красиво?

Посижу с тобой.  Ты любишь описание гардеробов.  Я в темно синем платье в белый горох, в просторном длиннополом пиджаке и с сумочкой Шанель, красного цвета, через плечо, на тонкой золотой цепочке.  Волосы убраны в гульку.  Хорошо, так уж и быть, распущу для тебя.   Ты бледен, как смерть, а я придаю твоим щекам фруктовый оттенок. 

Что за тон?  Повеселее хотела…

Хотела поблагодарить тебя, но не за пятьсот стихотворений, а за рекомендацию просмотра сериала «Игры Престолов»!  Маньяна, я закончила первый сезон. Теперь я знаю кто такая Санса Старк, и тот карлик, Питер Динклэйдж – бесподобный актер!  Сидеть и ждать его появления на экране.   

Послушай, мой немой корреспондент.  Ты должен понять, что обманывать нельзя.  И играть с чувствами других людей нельзя.  Пользоваться тем, что кто-то малокомпетентен, и не способен прочесть «маленький шрифт» подстрочного замечания, сноски, тайный шифр крипто, в силу когнитивной близорукости – нельзя.  Можно и нужно иметь тройное дно, но не играть с людьми.   Милый мой, против шерсти причесанный ветром лес – раскуроченная кора деревьев, мохнатая зелень хвои, три волосинки на лысине.  В сосновом бору бороды заикаются кузнечики.  Шумят сосны, снег на земле, в нем чернеют проплешины...  Подумать только, когда-то я писала с тебя Аполлона.  Послушай…  Твоя мимикрия под пейзаж инобытия не работает.  Ты блистательный поэт, но работа поэтов нести в мир любовь, красоту и справедливость правды.

Ты всегда будешь в моем сердце.  Мой старший брат.  Любимый брат.  Февральские практики без заголовков.  Ты знаешь, что я единственная кто помнит, что в них написано?  Мало кто знает, что вчерашние стихи: «Привет из Сталинграда-на-Дону» и «Мой батя повторял» – перепевы ранних «Привет» и «Диванный истребитель».   Но это ничего не меняет, Маньяна…  Сходство важно, не только когда вынимаешь из спального комода два носка.  Еще важно родство взглядов.   А тебе моя рука всегда будет холодна.  Безликая рука.  Как на указательном столбе.  Поглажу по твоей белобрысине.

Какую услугу ты ему оказал.  Любовь должна быть со страхом потери.  С немного трясущимися коленями.  Я не перестаю трястись…

Маньяна, Маньяна…  Еще хотела написать, что твоя страсть не анималистичная, а зоологическая.  Медвежий тип.  Ты хочешь, чтобы я написала о том, как ты будешь мной обладать.  Пять стихий.  Но этого не произойдет.

Тебе я напишу так… 

Давай ты войдешь в меня?..

(Ты обнадеженно приподнялся)

Войдешь и...  пройдешь насквозь, как призрак? 

(Осунулся, помрачнел)

Не смотри на меня так траурно! У меня не двоится в глазах.  Только один. 

Я тоже в заточении, с той разницей, что в моей темнице пробито окно.  А за ним голубое небо.  Персиковое дерево, и развеваются на ветру детские рубашки.

Кому придет в голову
проверить, что охранник
в сохранности