Семь смертных грехов

Коридор протяженностью липкого плотного марева.
Стелется запах мерзкого, душного, кислого гарева.
Обезличенных масок ухмылки, приветствия голоса',
Смотрят бельмом неподвижные, ледянящие глаза.

Мрачная комната плесенью, багровым бархатом стол,
Треском поленьев полыхает в камине гудящий огонь.
На сукне том белеют азартом игральные белые кости.
На коврах извивание тел, канкана содом,
Восхваляющий жгучую похоть, сладострастие злости.

По углам копошится в тряпье дремавшее жуткое нечто.
Не зевай, разорвёт тебя в клочья мучительной смертью.
Во главе восседал там безбровый, расскидывал карты,
Вспоминая униженных, морщил лоб свой,
Скалился гадко, ехидно, пресладко.

Напряжённо двигал скулы лица.
Ах, как ему шла пробегавшая тень подлеца.
Обдумывая лживое веселье,
Потягивал неспешно пахучее воровское зелье.
На помощь тьму призывал,
Томясь исчадьем, руки мял, потирал.

Субличных образов набит в той комнате облезший гардероб.
Из века в век они бесовский скачут хоровод.

Тщеславный, горделивый самодура лик,
Вонзающий в перечущих холодный ядовитый ненависти штык.

Завистливый, позеленевший, крошащий ближнему в припадке зубы
"Да попади, ты, пропадом"- сипит, облизывает искусанные губы.

Заплывшей мордой поросячих глазок, слюнявая обжора
Урчит, обсасывает пальцы, поглощая всё без разбора...
Ох, как споро.

И искуситель- змей блестит холодной бронзой чешуёй.
Безумный свальный грех прельстил его забавною игрой.

Крик, яростный оскал, готовый рвать зубами плоть
И пить сырую кровь из сердца,
Рычащим хохотом гиены, приказывает всем раздеться.

Дурной повеса пляшет, идиот.
Предавший за гроши Искариот
Звенит мошной, кривит свой алчный, щербатый рот.

Печальным рылом рожа отравляет всё вокруг, 
Унылым видом призывает-
"Жалей, жалей меня, мой друг".

Нет здесь раскаяния,
Нет воли.
Сие представленное прокляли Боги.

Желанье грязи жило в паху,
Набатом звонило, как на духу.
Потеряно, когда и кто кем рождён,
Нещадными демонами...
Мир поглощён...