Ане Ш

Почему вы не звоните, милая?
Неужели упал я в цене?
Вы такая при мне говорливая
и, наверно, не та в тишине.

В тишине вы, наверно, ровняете
ваши плечи с другою стеной,
и скрипичным ключом замираете,
ибо не для кого струной.

В тишине вам, наверное, без толку
бунтовать и болеть за то,
что ключица у вас как вешалка,
на которой не то пальто.

В тишине вы румянцем не мазаны,
и, наверно, бледны как рука,
что иных пожимать не обязана,
не протягивают пока.

В тишине вы, наверно, причёсаны,
чтобы в зеркале кто-то был
и родство с нарезными берёзами
в ваших пальчиках находил.

Как, скажите, мужчины справляются
с красотой этих резанных рук?
И кому ускорять позволяется
сердца вашего бережный стук?

Расскажите же мне, что за люди те,
Из нейтральной ли полосы?
…а хвосты вы рубить так любите,
что страдают и люди, и псы.

Я не знаю вас вовсе, но всё-таки
вы – эскиз, и, не ровен час,
я смогу отыграть вас нотами,
барабан надорвать о вас;

я смогу разукрасить пёстренько
все места, где у вас нюанс;
Из обрубленных вами хвостиков
соберу я букет для вас!

Но, увы, это всё несбыточно –
я бы мог, ну а вы – увы;
не с руки вам хозяйничать в пыточной,
и меня вам пытать не с руки.

Если б знали вы, птица кулисная,
как я с вами и ночью и днём
говорю и горю, будто близко вы, -
обожглись бы вы тем огнём.

Если б знали вы о пожаре том,
как легко вам его разжечь
и как сложно его затоптать потом, -
то уж верно б не прятались в печь.

Вы не знаете. Вы не ведали.
Если б знали, то вы бы… - что? -
пообедали? ЧТО б вы сделали?!
Полагаю, что ничего.

В вашу грудь уже кажется иней врос.
Ну и мне поделом сгорать.
Эту тайну хранить - не мизинец в нос,
не медяк под вагон совать.

Я не справился. Вот и каюсь я,
вот и каюсь как Дон Кихот,
ведь по сути не к вам, красавица,
но на мельницу был поход.