Дубленка. Старая сказка на новый лад

      ...Она висела на заборе, возле самой калитки, темно-зелёная, с какими-то диковинными разводами, и чуть поблескивала в лучах низкого зимнего солнца. Митяй невольно прищурил глаза: чистый, нетронутый снег сверкал и переливался на солнце, и глазам, за неделю привыкшим к полумраку прокуренной комнаты, было больно от яркого света. Ещё ночью на улице бушевал буран, длившийся всю неделю, а с утра выглянуло солнце, и теперь жители деревеньки старательно прокапывали в снегу тропинки сообразно своим нехитрым надобностям. Вот и хозяйка дублёнки, очистив двор, пробивала дорожку к трассе посреди улицы, ловко орудуя деревянной лопатой. Митяй вздохнул и затянулся последней сигаретой. Пока была жива мать, он тоже чистил двор и дорожки к сараю, на улицу, к дровнице. Со смертью матери какой-никакой, а достаток стал уходить из дома: постепенно не стало кур, потом Митяй и поросёнка продал - все равно кормить было нечем. Если честно - не продал, пропил с невесть откуда собравшимися местными забулдыгами. Со смертью матери, которую Митяй любил и жалел, ушло самое дорогое, и сама жизнь стала какой-то неприкаянной: матери больше не было, а молодой хозяйкой он не обзавёлся, откладывая "на потом" женитьбу, вот и остался один. В доме было тихо и тоскливо. Никто не встречал Митяя, не хлопотал у печи, и даже словом перекинуться было не с кем. Пару раз купишь "флакончик" в местном магазинчике, а там и потянутся "сердобольные" соседи с больными головами....

      Митяй ещё раз вздохнул. Денег в их почти развалившемся колхозе заработать было трудно, и у него с "бабками" был большой напряг. Сигареты, и те кончились, и голова дико болит. Похмелиться бы, а там он через пару недель отойдёт и пойдёт искать какую-нибудь работу, хотя бы шабашку. С осторожностью крутя тяжёлой с перепою головой, он огляделся, не слишком веря сам в свои благие намерения, но есть хотелось здорово, а ещё очень болела голова, хотя на свежем морозном воздухе было полегче.

       Сделав ещё одну затяжку, Митяй поглядел на молодайку, лихо орудовавшую лопатой в самом дальнем конце дорожки. Вроде незнакомая; приезжая, поди. Такая похмелиться точно не даст: хозяйственная, ишь двор какой чистый, да и сама ладная, и одежка ничего, тёплая. Взопрела в своём толстом свитере, даже дублёнку скинула, на забор бросила, - торопится доделать работу - и домой, чай пить с баранками да конфетами. "Не, с пирогами", - по улице плыл вкусный дух свежеиспеченной сдобы. " У таких и чай с пирогами", - подумал голодный Митяй с неожиданной злобой на ни в чем не повинную незнакомую молодуху. "Ишь, дублёнку-то бросила, жарко ей, видите ли.. Не боится, что ль, что "свистнет" кто? Богатая, видать! Ничего, проучим, не будет дубленками разбрасываться"...

      Митяй снова посмотрел на молодайку, потом на дублёнку. "Хороша! Мех толстый, пушистый, тёплая, видать, и красивая. Ношена, кажись, мало, новая почти. Да за такую в райцентре деньжищ на базаре отвалят - не одну неделю всей компашкой квасить можно". На минуту ему стало жалко непутевую владелицу такой хорошей вещи, но только на минуту - голод и желание опохмелиться взяли свое. Митяй неожиданно для себя самого шагнул два шага до калитки, схватил дублёнку и быстро сунул за полу своей распахнутой куртки, давно требовавшей если не замены, то капитальной стирки и ремонта, и чуть не бегом припустился в ближайший переулок, а потом прочь из деревни.

     За околицей, отмахав с километр, остановился - перевести дух, оглядеться и глянуть на новоприобретение. Над домами вились белые столбики дыма, и было тихо, даже вездесушие собаки не лаяли. Идя дальше уже спокойным шагом, Митяй вытащил наконец оказавшуюся на удивление лёгкой и необьемистой дублёнку и даже присвистнул то ли от радости, то ли от удивления: дубленка и в самом деле была загляденье! Длинный пушистый мех не сваливался. Пошив, да и внешний вид, были просто великолепны. И Митяю опять на мгновение стало жалко разиню-хозяйку.

      Он не был ни злым, ни вороватым, разве что так, по мелочи, - ну там мешок картошки с колхозного поля или курицу соседскую... Так с поля все тянут, а куры и сами в чужой огород забегают. Может, в другое время и не случилась с безобидным в общем-то Митяем такая бяка, но пустой желудок требовал его наполнить, и надо бы "поправить" голову. И, покачиваясь и поминутно застревая в довольно глубоких сугробах на ещё не прочищенной после бурана дороге, он зашагал к ближайшем развилку в надежде встретить какой-нибудь проезжий транспорт, чтоб можно было добраться до райцентра. Глядишь, найдётся покупатель и на его"дОбычу", зима-то ещё не кончилась...

     На нечищеной дороге движения не наблюдалось. И Митяй, уже порядком подуставший, начинал сомневаться в успехе своего"мероприятия", как вдруг впереди показалась старенькая "копейка"-"Жигули". Водитель - тракторист из соседней деревни, ехавший встречать тёщу, возвращавшуюся поездом от родичей из Белоруссии, - почём зря костерил дорогу, погоду и саму тёщу вместе с её родственничками, но все же ехал в город. Вдвоём ехать было веселее, но дорога лучше не стала. Машину бросало во все стороны, движок натужно ревел, и казалось: ещё сто метров, - и "копейка" развалится на кусочки. Вдобавок на занесенной дороге отсутствовали всякие ориентиры, и только чудом да везением (или немалым шофёрским опытом) машина не сходила с трассы. Вдруг её резко повело в сторону, как-то странно качнуло , и она осела в сугроб по самый капот "мордой" вперёд. Тракторист, матерясь, вылез - и провалился чуть не по пояс. Кое-как обойдя сзади машину, велел вылезать и Митяю: "Всё, приехали! Застряли по самое некуда, мать твою! А где я трактор на ночь глядя найду? Тут до ближайшего жилья километров пять пехом да по снегу! Ты хоть дров каких найди. Вон кусты в овраге, а там вон лес. И костерок разведи: и согреешься, и на огонь ехать проще, чем в темноте вслепую, вернуться легче будет". Закрыл "копейку" и пошёл вперёд.

      А Митяю пришлось идти по сугробам в поисках дров. Кусты были совсем жиденькими, так, два прута на квадратный километр. А вот по ту сторону оврага стоял стог сена, не замеченный "водилой", да и Митяй его заметил, подойдя почти вплотную. Ждать подмоги на вызволение "Жигуленка" из снежного плена в ближайшее время не было никакого смысла, и замерзший в своей "рванинке" Митяй с удовольствием зарылся в колкое сено. Стало теплее, но нормально согреться никак не получалось. "Эх, сейчас бы стопочку, все б побыстрее согрелся! И дёрнул же черт с этой дубленкой связаться! Сидел бы дома, в тепле, может, мужики оказались бы пофартовее и не только похавать, но и "поправиться" бы нашли. А я тут по сугробам таскаюсь! ..... Стоп, - а ведь дублёнку и надеть можно! Я вроде тоже не Дядя Степа и толстым никогда не был, да и не с чего, а что бабья - так кто ж её видит в стогу посреди поля!" Удивительно, но дубленка оказалась Митяю практически впору, даже застегивалась на "молнию" - и кто скажет, бабья она или это мужской полушубок! Но тепло в ней было - ну почти как у печки сидишь. И незаметно для себя он задремал, уютно устроившись в стогу.

        Митяй проснулся от звонкого детского крика. Немного поворочавшись, он выглянул из сена - и неожиданно для себя столкнулся с необычным, даже жутким : МИР ИЗМЕНИЛСЯ!! Нет, по-прежнему светило солнце и была зима, но все вокруг стало просто огромным! Даже травинки (он понимал, что это травинки ) стали походить скорее на бревнышки, чем на солому. Земля, укрытая снегом, была так далеко внизу, что немного кружилась голова, как будто он стоял на краю обрыва. А совсем рядом с ним оказалась огромная голова в вязаной шапочке, на него уставились огромные - будь они озерами, утонуть можно, - глаза, и уже слышанный Митяем голос, тот, что разбудил его, возбужденно затараторил: "Пап, а пап, смотри - тут в сене лягушка! И не спит, глазами хлопает! А ты говорил, что зимой они обязательно спят. Давай её с собой возьмём, маме покажем, а послезавтра я её в школу отнесу, у нас там зооуголок есть!" Где-то поблизости басовитый мужской голос прогудел : "Ну что с тобой делать! Ладно, пострел, забирай свою находку!", - и к остолбеневшему от неожиданности Митяю протянулась рука в варежке, схватила - и он провалился в тёмную и душную нору.

      Отчаянно барахтаясь и пытаясь выбраться, он куда-то лез, вроде бы вверх, а его нещадно трясло и раскачивало, и поэтому продвигаться почти не получалось. Постепенно болтанка уменьшилась, впереди вверху забрезжил свет, и Митяй почувствовал знакомые запахи солярки, мокрой овчины и тот характерный запах, присущий старой, не однажды ремонтированной технике, и понял, что находится в кабине трактора. Впереди потихоньку бежала дорога. Мальчишка - пацан лет двенадцати - показавшийся ему великаном, сидел рядом с ещё более огромным мужчиной, - отцом, наверное, - управляющим махиной трактора. Глянув на свои руки, Митяй закричал от ужаса: вместо них - лягушачьи лапы! Но и крик тоже не получался: то ли квак, то ли стрекотание, в-общем, совсем как у лягушек. Был бы он бабой - точно б в обморок грохнулся. Но, помня, что он все же мужик, попытался взять себя в руки - или в лапы? - и понять, что же такое с ним случилось. Спит он, что ли? Но уж больно неправдоподобный сон тогда. Наркоту он и не пробовал никогда, только слышал, что от неё, бывает, "крышу рвёт" и всякая чертовщина кажется. Но не ел и не пил он уже давненько, вон как в животе бурчит и губы совсем пересохли! Так что ж с ним приключилось?

    Тем временем трактор подъехал к окраине деревни, остановился, и пацан, спрыгнув, помчался домой с Митяем в рукавице - показывать матери свою находку. Лягушке удивились, но дома держать запретили категорически - вот только жаб в доме и не хватало! Огорченный пацаненок нехотя поплелся в школу, по дороге похвастался друзьям-одноклассникам, - так что в школу лягушку сопровождала целая стайка мальчишек. Всем вместе оказалось гораздо легче уговорить сторожа, деда Петровича, пустить их в кабинет биологии, дабы поместить в зооуголок нового жильца. На счастье ребятишек, их учительница биологии тоже была в классе - мастерила новое наглядное пособие, и для новичка быстренько нашёлся новый дом - пустой аквариум, - в который поместили ёмкость с водой и кучку камушков и ракушек, насыпав на дно мелкого песка для устойчивости "террариума", куда и был помещён новый житель под восторженные крики пацанов.

      Мальчишки, доделав вместе с учительницей пособие и повесив его на стену, вскоре разошлись по домам, и Митяй остался один. В классе было ещё светло, и он огляделся. Класс как класс - парты зелёные, доска, учительский стол. Угол комнаты возле окна занимал зооуголок, в котором жили два хомячка, морская свинка, ворона со сломанным крылом, черепаха, а ещё в двух "домиках" спали уж и ёжик. Возле стены, вдоль ряда парт, стояли два старых книжных шкафа и шифоньер. На маленьком столике в углу - плитка и чайник; видно, учительница часто засиживалась в классе допоздна. А на полке одного из книжных шкафов стояло маленькое квадратное зеркало. Митяй, заметив его, обрадовался: хоть можно увидеть себя, зеркало ведь не врет. С трудом выбравшись из своего аквариума, он добрался до шкафа с зеркалом, залез на парту и оказался почти напротив зеркала. Но оно стояло чуть выше и с наклоном, поэтому увидеть себя в нем Митяй не мог. Он попробовал подпрыгнуть и во время прыжка заглянуть в зеркало, но это время было слишком кратким, да и сконцентрироваться на задаче было трудно. Поэтому после нескольких попыток он оставил эту затею и стал искать какой-нибудь другой способ увидеть свое отражение. Добравшись до столика, с немалыми усилиями вскарабкался на него, оттуда - на шифоньер, и, наконец, на шкаф. Но это было только полдела: зеркало стояло внутри, на полочке, а дверца была прикрыта. Митяй поискал вокруг: из своего опыта бобыльего хозяйствования он знал, что на шкафах наверху могут пылится годами самые неожиданные предметы, как правило, сунутые туда хозяевами впопыхах, а потом попросту забытые. И, действительно, на соседнем шкафу лежал обломок указки, как раз самый кончик её, и причём подходящей длины. Митяй, которому этот обломок казался длиннющим копьем, кое-как дотащил его к нужному месту, с неимоверным трудом поднял и засунул в щель между шкафом и не плотно пригнанной дверцей. На его счастье, замок не был закрыт и дверца открылась. Теперь оставалось залезть на полку. Чувствуя себя по меньшей мере альпинистом-скалолазом, работающим без страховки, Митяй, ежесекундно рискуя свалиться и сломать себе все, что только можно, спустился на полку - и вот он уже возле зеркала, вот уже заглядывает в него.

     Из холодной зеркальной глубины на него смотрела зелёная лягушка, с немного поблескиваюшей влажной кожей, лупоглазая, тяжело дышашая после трудного "восхождения". В душе расстроенного Митяя словно что-то оборвалось: он так надеялся, что все с ним происходящее - просто какой-то странный, сказочный сон, что он сейчас проснётся и все будет по-прежнему. Но он смотрел в это зеркальце, до которого с таким трудом добрался - и вот на тебе, лягушка! Он никогда не считал себя красавцем и в зеркало глядел, когда брился, да и то по какому-нибудь важному случаю, но сейчас он больше всего на свете хотел увидеть в нем свои рыжеватые нечесаные вихры, карие глаза и нос картошкой. И отчего-то противно щипало в носу, а слезы так и наворачивались на глаза. Да за что ж ему такая напасть! Всю оставшуюся жизнь жабой жить,- а ведь ему всего двадцать девять, живи да радуйся. И как теперь, скажите, ему радоваться? Да и живут лягушки не как люди - по семьдесят-восемьдесят лет, - а всего по два-три года. Так что ж теперь получается: почти всю жизнь, считай, уже и прожил? Господи, за что ж ты так? Неужели за то, что он этих лягух никогда не любил и при всяком удобном случае давил? Или за пьянку, дескать, чем долго жить алкашом-пропойцей, лучше коротко - лягушкой? Или за ту дублёнку, что у молодайки увёл? Митяй аж похолодел: а разводы-то на дубленке были точь-в-точь как на его лягушачьей коже! Эх, чуяло сердце, не надо было с ней связываться, - вот теперь и расплата!

      Много времени просидел Митяй возле шкафа с зеркалом, горько оплакивая свою нелепую долю. Когда за окнами совсем стемнело, на улице зажглись фонари и косой луч света, пробежав комнату, буквально упёрся в сидящего на парте Митяя, он вдруг почувствовал, что начал стремительно расти и парта под ним приняла обычные размеры. Глянул на руки: его, обычные, человечьи, с давно не стриженными ногтями и царапинами! Бегло ощупал себя: руки, ноги, голова и все остальное - его, родное! Глянул в зеркало - рыжие вихры и нос картошкой! Он снова человек! В груди волной поднялась и прокатилась радость, и Митяй чуть не пустился в пляс.

      Он прошёлся по сразу ставшему тесноватым классу, выглянул в окно. На улице было темно, сыпал лёгкий снежок, и под фонарями стояли жёлтые конусы из танцующих снежинок. А в классе - тепло и тихо, тихонько возятся спящие хомяки, и жизнь снова кажется прекрасной... Митяй задумался. Это что же получается: днем он - лягушка, а ночью - человек? Ну прямо как в сказке про Царевну-Лягушку, только в мужском роде. Он теперь что-то вроде Царевича-Лягуха? В эту ночь он - впервые за много дней после смерти матери - долго не мог заснуть, все лежал, ворочался, и думал о превратностях жизни. Приключись с кем такое - да ни за что б не поверил!

      И потекла для Митяя новая, непривычная двойная жизнь. Днем - лягушкой - он смирно сидел в своём аквариуме, терпел, когда ребятишки брали его в руки, иногда "пел песни" по-лягушачьи. Ночью - человеком - ходил по школе, знакомился со школьной жизнью, правда, в темноте; думал о жизни, о людях, с которыми его сводила судьба. И постепенно как-то само собой сложилось, что очень часто в этих мыслях появлялась учительница его класса, "биологичка" Валентина Ивановна - молоденькую добрую и весёлую девушку любили в школе все: и ученики, и педагоги, и даже старенький ворчливый сторож Петрович видел в ней только хорошее, хоть любого другого запросто мог и отругать. Симпатичная, невысокая, ладная девушка понравилась Митяю не на шутку, да разве в этом кому признаешься, когда ты человек лишь наполовину? И он сидел, глядел, слушал, а сам все думал - что же он может сделать для неё, чем порадовать?

       А зима была холодной и снежной, в окна дуло, да и щелей в старых рамах было достаточно, так что Валюшин (так Митяй звал про себя свою "хозяйку") тёплый свитер не спасал её от холода и сквозняков. Председатель давно обещал заменить эти рамы, но прорех в школьном скудном бюджете было предостаточно, и до каких-то там рам руки просто не доходили. А Митяю было жалко часто простуживающуюся девушку. И он решил сам немного поправить дело: высмотрел, куда школьный плотник, он же сторож и истопник, дед Петрович прячет свой инструмент, ночью подобрал в подсобке нужные для ремонта доски (по школе ночью он ходил свободно, дед-сторож из котельной раньше семи утра не появлялся) и подлатал две самые разбитые оконные коробки. В классе сразу стало теплее, и Митяй радовался, глядя на повеселевшую "биологичку".

       В школе по-прежнему не хватало хороших умелых рук: не закрывались двери, со стен сваливались полки по причине отслуживших свое гвоздей, сьеденных ржавчиной, плохо грели завоздушенные батареи... Митяй, видевший это и радовавшийся каждой улыбке своей "биологини", старался сделать для неё все, что умел. И в маленьком классе на втором этаже сами собой чинились поломанные парты и начинали работать не закрывавшиеся прежде замки, а по школе поползли неясные слухи. Некто неизвестный и невидимый делает добро для школы, но почему-то только в одном кабинете. Неужели там завёлся эдакий странный Барабашка - не крушит и ломает, а, наоборот, - все чинит? Спрашивали и деда-сторожа, и учительницу - те только руками разводят: никого не видели, ничего не знаем. Дед Петрович даже следить пробовал за невидимкой, да все безрезультатно. Правда, кое-кто из сельчан, возвращаясь домой поздно ночью мимо школы, видел какую-то тень в окне второго этажа, да мало ли что с пьяных глаз померещится?

      А зима понемногу поворачивала на весну: ослабели морозы, в полдень капало с крыш, и прилетели вороны, улетевшие на зиму поближе к городу, и грачи начали строить гнезда. Ещё немного - и вскроется речка, а на полях на взгорках появятся проталины. И Митяй загрустил: весной ребята хотели отпустить на волю своих переживших зиму земляков-питомцев, и ему - лягушке - никогда не увидеть больше радостной улыбки "биологички" Валюши... Но однажды ночью, в начале апреля, в школе случился пожар: "коротнула" розетка в учительской с включённым в сеть холодильником. Старая проводка не выдержала - и скоро жаркое пламя лизало стены и окна. Незнакомый мужской голос вызвал пожарных, но ещё до их приезда к школе сбежались соседи-сельчане. Спасали из пламени школьное добро, прорубали прорубь на речке, тащили воду из колодцев и огнетушители. Работали дружно, стараясь уберечь хоть что-нибудь. И никто из них даже не обратил внимания на незнакомого молодого мужчину с растрепанными рыжими вихрами в старом линялом прожженом свитере..

      В начале лета жители деревеньки Ростокино были взбудоражены новостью: Митяй Тишков, сын умершей прошлой осенью Настены и пропавший куда-то в декабре, вернулся! Да не один - с красавицей женой, учителькой Валентиной из Семенихина! А познакомились они на пожаре в ихней семенихинской школе. Митяй-то за ум взялся, хмельного в рот не берет, а уж руки-то у него умелые - и впрямь золотые! И зовут его теперь Дмитрием Сергеевичем. Сам председатель ему предложил в МТС место и в школе на полставки "труды" у мальчишек вести. Не иначе, чудо с парнем случилось - ну совсем другим стал! Хотя, поговаривают, есть у него секретная шкатулочка, а в ней какая-то ветошка обгорелая - с того школьного пожара....

Ирина Бидинкова, 2008г.