О Гомеровском соревновании Фридриха Ницше

Одно из самых прекрасных, легких, совершенно естественно и прозрачно написанных произведений Ф. Ницше является его ранняя работа «Гомеровское соревнование». Даже без дополнительных исторических деталей видно бытие души грека, которая не мыслила себя без отчаянного желания вызова самой себе и потом окружающему миру. Или наоборот? Мир, может быть, значил гораздо меньше для души «агониста»? В первую очередь нужно было совершить суровое внутреннее преодоление, а затем выйти уже походкой победителя на сияющие улицы Эллады. И тогда в этой походке все окружающие уже словно считывали празднующую душу, сливающуюся с телом, празднующую достигнутое с телом совершенное единство. Оно было выстрадано, но не печалью, а волевым вызовом. Эта душа не болела, она сражалась. Мы видим не болевшего, но выздоровевшего, а добившегося того, чтобы тело и дух устремились друг навстречу другу, желая друг другу – наивысшего, наилучшего состояния, ваяя – под себя, в соответствии со своим лучшим замыслом. Мы видим того, кто заставил дух и тело полюбить свои стремления. И теперь наслаждается их слиянием. Это было не просто, но радость оправдывает усилия.
И вот уже он идет на соревнование. Он полон сил, он радуется возможности поделиться с соперником – радостью своего внутреннего гармонического звучания, пусть он увидит, чего удалось достичь мне, идущему к тебе с такой силой гнева, объятия которого в любом случае освободят его сегодня от неполноты и туманности бытия. Враг – или упавший замертво, или в трагическом ужасе отступления перед талантом – получит в дар – удар фатума. Которому одному суждено рождаться только из радости воли победителя!
 Светит полуденное солнце, морские ветры качают оливковые деревья и несут прохладу, развевают кудри поэтов, успевают выхватить легкий звон из чреватых шедеврами лир. Неподалеку этот же ветер, успевший разогреться, обжигает мускулы атлетов, обвиваясь вокруг горла, уже желая душить их подобно Лаокоону, требует от них вспоминать мифы о самых сильных, тех, кто разорвал оковы немощи и о тех, кто не смог этого сделать, кто стал пленником слабости и бессилия, кто был задушен собственным стыдом и страхом, с кем всегда беспощаден фатум, кем нельзя стать, но лучше умереть в отчаянном сражении… Так начинаются агон за агоном!
Вот звучат великие стихи, души судей взволнованы. Они не показывают виду, но полны переживаний. Они уже знают, кого они наградят, а кто будет оплакивать сегодняшний день, они готовы отдать шедевру лавровый венок, решение принято, им нужен знак свыше, они молят о нем и требуют его одновременно. Но вот звучат другие стихи, и в это мгновение ветер слишком стихает, зной, дрёма и скука – всё это по воле Аполлона – одолевают судей. Им едва хватает сил дослушать сначала одного, потом второго, третьего. Жар усиливается, а торжествующий бог, над которым одним остановилось единственное на небе облако из своего прохладного укрытия подбрасывает под ноги всем слушающим еще пылающего песка и пыли. Довольно! Прохлада и ветер врываются – на голове златокудрого поэта венок победителя! Его стихи гремят и сокрушают – вперед – на многие и многие вечности! Эллада подхватывает победоносные строки, имя храбреца духа незримое божество вместе с побеждающей прохладой и свободой дыхания незаметно вкладывает в ощущающие восторг наслаждения уста живущих ныне, а также и бесконечно грядущих…
И когда на Элладу спускается ночь – победители разных агонов вместе со всеми идут в театр греческой трагедии. Вместе с ними в единой массе зрителей и те, кто уступил сегодня в соревновании. Их души полны бессильной злобы и ненависти, они жаждут мести, но высшая воля истинного, свободного от излишнего сострадания милосердия – теперь есть и для них. На сцене трагедия! Актеры, которые суть живые воплощения воли милосердия, играют беззаветно. Им нужно спасти Элладу от зависти и мести, спасти мир от разрушения. Они уже принесли жертвы музам и богам. Теперь все зависит от них. Зрители взметнулись, и вот убитый герой трагедии – падает по воле фатума. Его смерть неразрешима, его не вернуть и не воскресить. Ужас и безысходность так прекрасны в своей необратимой решимости, что одно лишь мгновение сопереживания ей дает исцеление истязающим себя за поражение ревнивцам. 
 Они тут же вселяют в убитого героя свои измученные натуры, они с величайшей радостью освобождения мысленно несут его, поднимают над собой, и потом - словно держат в объятиях этот миг скорби. В нем проигравшие прощают себя за то, что случилось с ними, успокаивая себя тем, что и они сегодня не были властны над волей богов к победе соперника!
Но что нам теперь до них.
Завтра снова будет агон. И многие смогут восстановить для него силы, очистившись огнем погребального костра трагического героя. И завтра многие смогут победить.
Ницше же оставляет нас среди победителей. Для них трагедия – еще один вызов таланту. Поднять павшего героя из пепла, бросив вызов самому Аиду и Хроносу, и не убояться их гнева лишь потому, что за истинным талантом стоят не менее могущественные божества!