Рио-Рита, рассказ

                Наталья Пазельская
                Рио – Рита

- Юль, ну, Юля! Придёшь сегодня? …Принесёшь?  Ребята же просят. И так в прошлый выходной дождик шёл. Юль…
- Отстань, Славка! Тебе-то что? Ещё нос не дорос.
- Я не за себя, я за всех, Юрка сказал : «Человек- животное общественное». Я  - общественное.
- Это не Юрка, это Аристотель сказал, животное ты малолетнее.
Юлька шла из булочной по родной улице, размахивая вытянутой линялой авоськой, в которой одиноко трепыхалась сайка. Её сосед – Славик крутился рядом и ныл, не переставая. Знакомы они были с детства, как и все жители этой маленькой улицы на окраине Москвы.
- Ладно, Славик, не ной, если Маринки не будет дома, приду.
- Ура! – завопил мальчишка и, подпрыгнув, клюнул Юлю в щёку.
- Ах, ты мелочь пузатая! –  Юлька замахнулась авоськой и шлёпнула Славку. Булка жалобно пискнула и смялась. Оба помчались по улице. Сайка не успела превратиться в лепёшку – навстречу шла Клавдия Гавриловна, при которой нельзя было вести себя неприлично.
Клавдия Гавриловна работала переводчицей с французского в редакции солидного журнала и очень этим гордилась. Образование она получила ещё до революции, не понимала, как это можно, не знать французского языка, но о своём прошлом не распространялась. На улице она всегда появлялась в маленькой шляпке с вуалькой и чёрных нитяных перчатках, многократно заштопанных. Соседи раскланивались с ней учтиво и даже робко, хотя она никогда не повышала голоса.
- Здравствуйте, Клавдия Гавриловна, - остановилась запыхавшаяся Юля.
- Bonjour, - Юлия, - барышне неприлично бегать за молодыми людьми.
- Он же мальчишка ещё…
- И хлеб нужно заворачивать в льняную салфетку, хлеб требует уважения.
Помолчав, Клавдия Гавриловна добавила:
- У вас красивые волосы, Юлия, но требуют ухода.
Настроение было испорчено. «Барышня» шла и думала: «Что значит, ухода? Я и так их мою «Земляничным» мылом вместо «Банного», а Маринка унюхивает и ворчит.
 В послевоенные годы за пределами Садового кольца всё выглядело совсем патриархально – двухэтажные деревянные дома с резными ставнями и навсегда заколоченными парадными дверями, растянутые во дворе верёвки, на которых сушились голубые от синьки простыни, не очень новые, но очень чистые и накрахмаленные; кособокие развалюхи-сараи для дров.
Отопление в домах было печное, водопроводные колонки  - на улице. Под окнами возле домов в маленьких палисадниках цвели неприхотливые «золотые шары». Никто  не знал и не хотел называть их умным ботаническим словом – рудбекия.
Многоэтажные каменные дома стояли только в центре и вдоль магистральных улиц, переходящих в шоссе – Мещанская улица – в Ярославское, Люсиновская – в Варшавское, Стромынка –в Щелковское…Не было пока ни стадиона в Лужниках, ни МГУ, и Большая Калужская улица не называлась Ленинским проспектом.
Все жители улицы были знакомы между собой, здоровались при встрече, делились новостями. Дружно радовались свадьбам, собирали по квартирам тарелки и стулья, всей улицей провожали в последний путь.
На летние каникулы детей старались отправить в деревни немножко подкормиться. Оставшиеся в Москве подростки тщетно пытались где-нибудь подработать.
У Славки деревенской бабушки не было, отец погиб на фронте, мать работала швеёй на фабрике «Большевичка», с работы возвращалась уставшая и раздражённая. Вставала у керосинки на коммунальной кухне, чтобы сварить  жидкий синеватый суп из перловки или кастрюльку пшённой каши. Славка целые дни проводил на улице и крутился в молодёжной компании.
По выходным ребята собирались на танцы. «Пятачок» был у Юркиного дома. То ли расположен удобно, то ли Юрку побаивались – он занимался боксом в спортивном обществе «Трудовые резервы». Порядок на площадке соблюдался строго  - не курить, не материться и не грызть семечки.
Но вот музыку могла обеспечить только Юлька. Она приносила патефон и три пластинки.
Спускалась сухая тёплая ночь, слегка раскачивался на столбе уличный фонарь под алюминиевой тарелкой, сладко и нежно тянуло мёдом от цветущих лип.
Ребята стайкой стояли в сторонке, девочки, оживлённо и нарочито громко болтая, танцевали друг с другом, оставляя на асфальте белые следы от начищенных зубным порошком тапочек. Никому не хотелось, чтобы на площадке появлялась Марина.
Отец Юли и Марины обожал музыку, сам хорошо пел, знал даже арии из опер. Однажды пошёл на рынок со старшей дочерью покупать ей какое-никакое пальтишко, но не устоял и уговорил её купить патефон. И три пластинки -  больше у продавца не было. Мать, увидев покупку, только вздохнула – ещё год на пальто копить, а старое уже два раза перелицовано.А Маринка решительно заявила: «Раз вместо моего пальто, то патефон мой!»
Марина всегда была отличницей и активисткой, в институт поступила без труда, получив диплом, была направлена на работу в Райком комсомола.
Она уже в институте возглавляла комсомольскую организацию и была членом Бюро райкома.


3
Юльку старшая сестра постоянно воспитывала и доводила до слёз придирками – то тройки в дневнике, то чулки неаккуратно заштопаны, то пол плохо вымыла… Особенно попадало младшей за кудряшки – на ночь девочка накручивала волосы на самодельные бумажные папильотки, заменяющие бигуди. Сама Марина носила причёску гладкую с тяжёлым пучком на затылке, что, впрочем, её нисколько не портило – обе девушки были красивыми.
Летом Юля смело распускала косички, густые светлые волосы рассыпались по плечам, делая девушку ещё привлекательнее. На танцах Славка ревниво следил за тем, чтобы  никто Юльке не уделял больше внимания, чем нужно, на его взгляд. Способ прекратить назойливые ухаживания у него был давно отработан.
Пластинки, которые приносила Юля,  были выучены наизусть.  Одна с песнями Леонида Утёсова – «У Чёрного моря» и «Мишка», на второй – сладкие волнующие танго – «Брызги шампанского» и «Цветущий май». Под музыку третьей пластинки танцевать было нельзя, но слушали её хотя бы раз за вечер непременно. Славка, в обязанности которого входило крутить ручку патефона и менять пластинки, каждый раз гордо объявлял: «Чайковский Пётр Ильич, «Сентиментальный вальс». Никто не возражал, все слушали с удовольствием.
Изредка на «пятачок» приходили чужие ребята, но никто не задерживался надолго. В очередной раз заявился высокий тощий парень в розовой шёлковой тенниске. Славка тут же про себя обозвал его «дылдой». Оценив обстановку, «дылда» презрительно скривился: «Ну, и лабуда! Вся Москва уже Рио-Риту танцует и Петра Лещенко могу достать. «Чубчик», «Всё, что было»… На костях. А тут колхоз «Красный лапоть». Деревня дремучая.» 
Юрка слегка толкнул парня плечом: «Слышь, ты, городской, пойдём потолкуем». Несколько ребят двинулись за ними следом. Парень больше не появился, но ребята скисли и начали расходиться по домам.
- Юль, давай я патефон понесу, женщинам нельзя тяжести таскать, - старался развеселить Юлю Славка.
- Юрка сказал или Аристотель? – ворчала расстроенная ЮлЬка. – Я сама, грохнешь ещё.
- Юля, а что это «дылда» сказал «на костях». Это как?
- Да переписывают пластинки на использованные рентгеновские плёнки и продают за бешеные деньги.
- А где эту Рио-Риту взять можно?
- Где, где? На Арбате в магазине можно купить. Там знаешь, сколько музыки! Только нам не по карману. Вот на трамвае проехать сколько стоит? Три копейки. На метро – пять. А пластинка – целых четыре рубля, а есть даже по четыре пятьдесят. Прикинь. В жизни не накопить!
- Ни фига! Четыре рубля ? – обомлел Славка, - Надо думать.
- Ага, давай, индюк думал-думал…
4
- Ну, Юль! Вот скажу Клавдии Гавриловне, будешь знать.
Через несколько дней радостный Славка ждал Юлю на улице:
- Смотри!
На немытой ладошке лежали деньги.
- Где взял, добытчик? Украл? Уши не оборвут? Или ещё хуже.
- Обижаешь, Юля. Уши мне самому нужны. Понимаешь, я хотел у ребят собрать, а нету ни у кого ни копья. Тут Ритка Фоминская, ну , знаешь, в очках такая,  у неё батя -  «шишка»  в каком-то «ящике»…  Юль, как это, « в ящике»? … Ну, вот, Ритка говорит: «Это про меня песня, раз Рита. Надо у отца попросить». Ага, прям, так он и разбежался!..  Юля, а это вообще песня?
- Слав, короче можно?
- Ну, мы пошли к отцу, Ритка хотела, чтобы я сам сказал. Вообще-то  говорила она, я рядом только стоял. И отец отвалил целых четыре рубля без звука! Во, даёт! Такие деньжищи!
 Славка просто захлёбывался от счастья. 
- Славик, ты такой молодец!
- А поцеловать?
- Слушай, ты не наглей, а то схлопочешь.
- А я и не про тебя вовсе, это анекдот такой есть про корову.
- Ах, про корову!?
И он получил очередной подзатыльник, не успев на сей раз увернуться.
В магазин ехали, волнуясь.
- Юля, а Ритка , когда меня к отцу водила, я думал, у них квартира отдельная, с ванной, а они тоже в коммуналке живут. Так у них в комнате рояль стоит настоящий, полкомнаты занимает. Александр Иванович, оказывается, на рояле умеет играть. Он поиграл немножко, так здорово. Вот бы научиться! Только у нас рояля нет, а он всё равно в нашу комнату не влезет. Там даже второй диван самый маленький не влезет, я на раскладушке сплю. Нормально. Только вставать рано приходится, а то матери через раскладушку не перелезть. Ещё у них приёмник настоящий стоит, ящик такой здоровый, и зеленый огонек внизу светится. Юля, а у вас есть приёмник?
- Нет, Слава, когда война началась, было приказано все приёмники сдать.
Да всё равно у нас был старый, по нему один треск только, не разобрать ничего.
- Зачем сдавать-то?
- Не задавай глупых вопросов. Знаешь, сколько в Москве шпионов было.
- Да, ладно! Враки всё это.
- Может, и враки. Но папа приёмник даже обратно возвращать не стал. Кстати, машины, мотоциклы и велосипеды тоже надо было сдать.

5
- У вас что, машина была?
- Не зли меня, я похожа на буржуйку? На две улицы одна всего была машина, у Бутько, он директором гастронома работал. Я даже один раз сфотографировалась с его «Победой» рядом.
- На буржуйку ты не похожа, это печка такая, я у дяди Коли в мастерской видел. И вообще ты самая красивая в мире.
В магазине на полках было такое множество пластинок, что они даже растерялись. На разделителях были надписи - «классическая музыка», «русская народная», «зарубежная эстрада» и другие.
- А Рио-Рита у вас есть? – наконец спросила Юля молоденькую, но очень важную продавщицу.
- Помешались все на Рио-Рите, как будто других пластинок нет. Вон возьмите «Ландыши». Гелена Великанова поёт.
- Не надо «Ландыши», нам Рио-Риту.
- Четыре рубля, между прочим, а наши -  по два пятьдесят. Деньги давайте. И пластинку.
- Какую пластинку? – удивились ребята.
- Продаём только на обмен -  сдаёшь битую, покупаешь новую.
Шли по Арбату, громко возмущаясь: «Ладно, приёмники, а пластинки битые кому нужны?»
- Юля, где мы разбитую пластинку возьмём? У нас и так только три, и разбить нечего.
- Вообще-то, Слав, есть у нас дома ещё одна пластинка, новенькая, ни разу не ставили. «Речь В.И.Ленина на … съезде комсомола». Не помню, каком. Но…  Маринка узнает, голову оторвёт.
- Так она сроду о пластинке не вспомнит! Хотя… голову жалко. Что делать будем?
- Славка, не гони коней, дай  подумать.
Через несколько дней они снова стояли у того же прилавка. Протянули продавщице слегка надтреснутую пластинку.
- Целая же совсем, её ещё слушать можно.
- Вот и слушай сама, если хочешь, умная больно, - осмелел Славка.
И они получили Рио-Риту.
- Юль, ребята обалдеют! А «дылда» сдохнет, если появится! Юля, а музыку эту тоже Чайковский написал или кто?
- А я знаю? Тут только ласточка нарисована и написано «Апрелевский завод».
- Да, на заводе вроде музыку не пишут.
Дома Юля сразу открыла патефон, покрутила ручку завода и осторожно опустила тяжёлую головку на блестящий крутящийся диск. Зазвучала мелодия яркая, ритмичная, весёлая. Хотелось смеяться, петь, танцевать… И слушать снова.
  Пластинка зашипела на последнем круге, музыка закончилась. Юля оглянулась. За спиной стояла Марина.
6
- Ну, выкладывай – что? где? когда?
Выслушав, взорвалась: «Ты что творишь, сестра? Совсем сдурела? Меня из райкома тут же вышибут, если узнают! Нам на конференции эти
пластинки дарили, улавливаешь? Речь Ленина. Балда ты, балдой и останешься. В кого только такая уродилась?
Назавтра все втроём они снова шли на Арбат.
- Опять за Рио-Ритой? – узнала их продавщица.
- Помолчите, товарищ продавец, - сурово начала Марина. – Вы вчера совершили недостойный поступок, а ещё комсомолка, скорее всего. Не боитесь с комсомольским билетом расстаться?
- В чём дело? Я…
- Молчите! Речь вождя мирового пролетариата в мусор! Дальше объяснять или сама допрёшь? - перешла на «ты» Марина. - Иди, ищи быстро пластинку, пока я добрая.
Испуганная продавщица нырнула в подсобку и через некоторое время вынесла пластинку.
- Вот. Она же треснутая, заикаться будет.
- Кто заикаться? Ленин заикаться? – снова загремела Марина.
Швырнула на прилавок пластинку с Рио-Ритой.
- Деньги давай.
- А как же… Я же кассу вчера…
- Это уж твоя забота, говори спасибо, что легко отделалась.
Возвращались молча. Первым  начал Славка:
- Юля, мне деньги Александру Ивановичу отдать?
Девушка молчала.
- Юль, не плачь! Я вырасту, женюсь на тебе и куплю десять или даже сто пластинок самых-самых… И Рио-Риту. Вот те крест! Не плачь только.
- Да не плачу я, отстань, -  сдавленным голосом ответила Юля, и слёзы брызнули у неё из глаз.
Марина остановилась. Внимательно посмотрела на ребят.
- Давайте сюда ваши деньги, я вам эту пластину в райкомовском киоске куплю. Там даже дешевле. Сдачу верну.
Славка застыл с открытым ртом. Юлька удивлённо смотрела на сестру, хлопая мокрыми ресницами