Жизнь прожить... рассказ

- Я, Михалыч, прекрасно знаю, что ты весьма критически относишься  к моим умственным возможностям. Даже не спорь - Кузьмича не обманешь.

- Да ты что, Кузьмич, - сказал, оправдываясь, Михалыч. - Я наоборот всем и всегда ставлю тебя в пример: вон, мол, Кузьмич - ума палата, правда, живёт, как...ну...энтот...

- Ааа... То-то и оно. Искренности в тебе маловато да и хитрости тоже, понимаешь, не полные закрома. Ты, как древнегреческий охлос, только вершинку во всём видишь, а чтобы окунуться в проблему или...или какую там тему...у тебя "голубчик, мало тяги", как сказал бы дедушка Маршак.

- Всё-то ты знаешь. Интересно, откуда?

- От верблюда... Вот скажи мне: чего это лошади спят стоя, а коровы лёжа, а? Ты ж, непросвещённый класс, не знаешь, а Кузьмич...знает.

- Ну и почему?

- Почему? Хороший вопрос, и ответ должен быть тоже не хуже. Лошадь - животное культурное, а корова...лучше погожу. Лошадь, когда за ней уход и хорошая кормёжка, в дерьмо спать не ляжет, оттого она всегда чистенькая и аккуратненькая: любо-дорого посмотреть. А корова, она, бряк в дерьмо: утром встанет вся в своих же лепёшках - никакой, понимаешь, культуры. Хоть корми, хоть пои, хоть чисть каждый день - она всё равно всегда будет...ну, сам, поди, понимаешь своим коротким мещанским умом.

Кстати, Михалыч...к слову сказать: у тебя рублик лишний в кармане не завалялся?

- Рублик? Не знаю...Полсотня есть.

- Не-не-не... Где я тебе столько сдачи возьму? Была бы у меня полсотня, стал бы я у тебя клянчить.

- Щас гляну, - открывая кошелёк, сказал Михалыч. - Нету, Кузьмич, хоть тресни. И полсотни нет... Вот...сотня есть.

- Я же говорю: сдачи где я возьму почти сто рублей?

- А зачем сдачи? Бери всю: потом как-нибудь вернёшь.

- Неет, Михалыч. Так никак не пойдёт. Ежели я возьму у тебя сотню, то получится, что ты - есть самый, что ни на есть, провокатор.

- Это почему? - удивился Михалыч.

- А потому. Дашь ты мне рублик, я пойду и куплю хлебушка, а ты...ты, как бы подталкиваешь меня на нехорошее дело. Понимаешь? Напряги свой мещанский разум.

- Ты чего, Кузьмич?.. На какое такое нехорошее дело!? – возмутился Михалыч.

- А как же? Бери, мол, дорогой товарищ Кузьмич, сотню и купи себе чего-нибудь выпить...

- Подожди-подожди: я такого не говорил. Ерунду-то не надо городить!

- Я и говорю - охлос.

- Какой ещё...этот...овёс?

- Овёёс...ха-ха-хаа! Темнота ты беспросветная. Ха-ха-хаа!

- Хватит ржать! И...и не стоит выпендриваться! - повысил голос Михалыч.

- Хочешь, кое-что разложу по полкам? Сколь за это дашь? Я тебе объясню, а ты больше мне, думаю, никогда ни копейки не презентуешь. Но, как человек в меру честный так и быть...пойду на неоправданный риск. Ну как?

- Тайну что ль какую раскроешь? И почему в ущерб себе? – претворяясь непонимающим, спросил Михалыч, хотя, о чём будет речь, сразу догадался.

Михалыч и сам давным-давно знал о хитростях собирателей рубликов и мог бы рассказать, если надо немало таких случаев. Когда Михалыч одно время жил в рабочем общежитии подобные истории происходили там каждое утро. Публика в "общаге", как называли общежитие сами проживающие в ней люди, была самая разнообразная. Собирателей копеек - тогда в ходу были ещё копейки - жило в общежитии вполне достаточно. Они стояли с протянутой рукой чуть ли не на каждом шагу.               

Каким образом они попали на житьё в общежитие, никто не знал: скорее всего числились в какой-нибудь одной из многочисленных строительных организаций, но работать и не думали, поэтому, чтобы иметь возможность покупать спиртное, они собирали копейки-рублики в общежитии, на автобусных остановках и... Выгонять их из общежития никто не собирался - кто о них помнил-то? - а они жили и горя не знали, шагая по жизни в качестве тунеядцев.

Михалыч не собирался докладывать об этом Кузьмичу, поэтому далеко не один раз прикидывался ничего не понимающим деревенским мужиком. Для него встречи с Кузьмичом были хоть каким-то развлечением. " Нехорошо, конечно, но с Кузьмича не убудет", - оправдывал себя Михалыч.

- Чего там с секретом-то? - с видимым равнодушием спросил он у Кузьмича.

- Погодь-погодь... Такие решения - не самое простое дело.

- Понимаю, - кивнув головой, сказал Михалыч. - Так и быть: разменяю сотню, и...пять рублей будут твои.

- Пять? - Кузьмич пытался выказать безразличие к услышанному, но лицо его заметно просветлело. - Пять...оно, конечно... Только тебе, Михалыч, больше никому.

- И я, Кузьмич, никому... Чтоб у меня язык отсох, если что. Хочешь, поклянусь?

- Уже поклялся, мещанская твоя душа.

- Нет...я правда - никому, - заверил Михалыч хитроумного собеседника.

- Вот, Михалыч, смотри: у нас в селе таких, как я, ну...наберётся, наверное, штуки три. Так?

- Не знаю. Тебе, полагаю, лучше известно...эээ...сколь вас таких.

- Тройка - не больше. А поезжай в райцентр, а? Там в каждом парке и сквере из-за кустов рука протянута: "Дай, мол, копеечку...в смысле, рублик". Чуешь разницу? То-то и оно. Я, как почти честный человек, говорю тебе, можно сказать о том, что никому никогда в протянутую руку ничего не клади. И что получается?

- Что?

- Получается, что я в какой-то мере свой бизнес ограничил. Ты теперь мне фиг с маслом дашь, а не рубль. Слава Богу, что вас охлосов цельное селе. Хватит мне на хлебушек.

- Значит, говоришь, никому ни копейки не надо давать?

- Никому. Ни шиша.

- Но тогда получается, что и тебе не надо давать?

- После пяти рублей... Мы же с тобой договорились... Встретимся, пожелаем друг другу здоровья, и...гуд бай, май френд!

- Чего-чего? Ты меня, Кузьмич, не путай.

- Я и говорю: темнота.

- Какая ещё к чёрту темнота? Буду я, скажем, у магазина с мужиками да бабами стоять, а когда ты подойдёшь, скажу, значит, "Здорово", и всё?

- Ну да. Чего тут непонятного-то, друг мой мещанского происхождения?

- Неплохо придумал. Некоторые мужики тебе по рублику непременно сунут, а уж Катька, та, тем более твои ручки весьма щедро позолотит, и только я, как последний дурак: "Здорово, Кузьмич. Фиг тебе, а не рублик". Так что ли?

- И что тут такого? Ты сейчас пятью рублями откупишься от мзды раз и навсегда. Всё, как положено. Мы же с тобой договорились?

- Мы-то, может, и договорились, а кто ещё об этом ведает? Все тебе по рублику дадут, а Михалыч, как последний жлоб... Да...да ты, Кузьмич, хуже последнего провокатора!.. Это...кем ты меня перед сельчанами хочешь выставить?

- Никем. Наш договор, он, дороже денег. Не стану же я об этом всем докладывать? Правильно? Тогда моя база совершенно опустеет...в смысле, касса. Вроде, мужик ты, Михалыч, умный, а такого простого дела не понимаешь.

- Простого, говоришь? Я бы так не сказал. Просто оно, может, и просто, да только не очень понятно. Не могу же я вот так в сторонке от людей стоять. Не по человечески это.

- Я, Михалыч, - твёрдо сказал Кузьмич, - никому ни-че-го не запрещаю: дадут - беру, а коль бить начинают - бегу. Хочешь - дай, не хочешь -  не обижусь. Главное, ты мне сейчас не забудь пять рубликов отстегнуть, а таам...

- Раз обещал - получишь. Щас, вон, в магазин зайду, разменяю сотню, и, как говорится, держи и распишись, - сказал Михалыч и, оглядываясь по сторонам, вошёл в магазин. Кузьмич довольный собой ликовал: враз пять рублей, а? "Как это Михалыч на такое решился? - недоумевал он. - Завтра всё равно рубль даст,  никуда он не денется. Тоже мне архитектор мудрых размышлений. Я, было время, не таким носы утирал. Даа...- вздохнул Кузьмич, - было время".

Чем он занимался по жизни никто в его родном селе не знал. Никто из его односельчан и представить не мог, что он, Василий Кузьмич Рыбкин, несколько лет работал в партийных структурах областного разлива.

Родителей он тогда забрал к себе, но, увы, старость не пощадила их, и он, Василий Кузьмич, остался один. Жена, когда ещё были живы его отец и мать, не поладившая с родителями Василия Кузьмича из-за их, как она выражалась "деревенской тупости", ушла к одному из его коллег.

Василий Кузьмич с трудом, но перенёс  столь непростое обстоятельство. А дальше...дальше всё пошло...к "чертям собачьим", как выражался он после хорошего возлияния. Новое время перемололо все его планы и стремления. Гулял Василий Кузьмич долго и жестоко. В конце концов он плюнул на всё, продал квартиру и уехал на родину.

Денежные реформы вовсе не пошли ему на пользу. Хорошо что ещё успел привести в надлежащий порядок родительский дом. Когда подошла пора уходить на пенсию, у Кузьмича, как теперь его величали в селе, в кармане и была только вошь на аркане. Пару последних лет перед пенсией ему ничего не оставалось, как откровенно побираться.

Теперь, будучи пенсионером, Кузьмич иногда по привычке, а более всего из интереса посмотреть, как поведут себя односельчане в подобной ситуации, нет-нет да и мог попросить у них рублик, хотя совершенно в этом не нуждался. Но привычка всё равно давала о себе знать, чего он, конечно, не мог не понимать. "Что ж, - думал Кузьмич, - видно такова моя судьба. Не даром говорят, что чем выше подымешься, тем больнее упадёшь".

- А Михалыч молодец, - шептал Кузьмич, дожидаясь появления Михалыча в двери магазина. - Силён мужицким умом. Пытается развлечь себя, болтая со мной... Эх, Михалыч-Михалыч... Ладно, посмотрим, что будет дальше... Агаа, показался, милый мой Михалыч. Интересно, какую мысль он начнёт развивать? Молчать, разумеется, не станет, иначе у него случится прогул...в смысле, день без развлечений. Ну что ж...держись, Кузьмич.

"Нервничает, - глядя на приближающегося Михалыча, который то и дело крутил головой, - думал Кузьмич. - Ничего, ему это полезно... А мне? А ведь я ничем не лучше его, а, пожалуй, много хуже. Набрался в своё время амбиций, а когда сунули в дерьмо носом, скатился на нет. Что ж ты, господин хороший, блистающий речами да болтовнёй о справедливости, не сумел сдержать удар, когда тебя твои же коллеги - чёрт бы их  побрал, - с которыми ты за эту справедливость дрался, как лев, и пал на колени...в фигуральном, конечно, смысле, но всё ж..
               
Не захотел быть приспособленцем, видишь ли. Вот и получил. Ничего. Я теперь снова на  ногах. Пусть не богат, но на жизнь хватает... А ведь в селе-то,  наверное, думают: вон, мол, Кузьмич пенсию получает да ещё и побирается. Может...может даже хапугой каким-нибудь называют, а я всё собранное с тех пор, как ушёл на пенсию, отдаю соседу-инвалиду. Ему живётся много труднее, чем мне. Еле передвигается мужик, и никого у него из родных нет. Много ли соберёшь в селе, но если добавить немного своих, то, вроде бы, и ничего. А ведь когда я куплю соседу хлебушка, сахарку, а иногда каких-либо лекарств, у меня на душе становится светлее.

Получается, что и я не зря живу на белом свете. А уж что обо мне думают люди...Пусть что хотят, то и думают и говорят: рты никому не заткнёшь".

- Держи, Кузьмич. Обещал - держи, - подавая пять рублей Кузьмичу, сказал Михалыч. - Ты только никому ничего не говори, ладно?

- Спасибо, Михалыч. Хороший ты человек, хотя и мещанин. Сколько знаю тебя - нисколько ты не меняешься: всегда добрый, бесхитростный и совершенно не жадный. Давай, отменим договор. Какие могут быть меж нами договоры? Будем считать, что я не очень удачно пошутил. Ты ведь тоже жил в городе в общаге, а таам... Я, кстати, тоже немного в общаге пожил.

На нашем этаже двое мелочь "стреляли". Только выйдешь из комнаты, сразу: "Дай, копеечку". "Нету, - говоришь, - на тебе три рубля". Не берут, потому что три рубля отдавать надо, а, скажем, пятнадцать копеек - не в счёт. Вот и ты предлагаешь мне полсотню. Хорошо, что я просто, хотя и наивно, тебе объяснил что к чему. В общем, обойдусь я без пяти рублей.

- Да ты что, Кузьмич? Я ничего такого даже и не подумал...ей Богу! Извини, что я такой, не очень...ну...недотёпа. Держи, - умоляюще глядя на Кузьмича, сказал Михалыч. - Все в селе знают, почему ты не отказываешься принимать рублики. Просто, понимаешь, молчат, как ты выражаешься "мещане".

- Извини, Михалыч. Глупости всё это. Какие вы мещане? Нормальные...замечательные люди, которых я, честно скажу, уважаю...всех до одного... Вот так.

- ПонЯл... Ты меня только не выдавай, ладно?.. Поговорить с тобой, Кузьмич, одно удовольствие. Умный ты человек. Я, кстати, знаю, что к тебе за советами ходят многие сельские. Не простой ты человек...ей Богу...не простой... Нам бы такого, как ты, главой сельской администрации... А договор?..забудем. Бес с ним. Пойду я: старуха, поди, заждалась, - сказал Михалыч, и вытерев рукавом нечаянно выступившие на глазах слёзы, быстро зашагал в сторону своего дома.

"Вот же, люди, - вздохнул Кузьмич, - а я ведь ничего и не подозревал. Тоже мне - умник. Может, и хорошо, что так вышло? А что если... предложить пану голове создать фонд типа благотворительного? Неет. Дудки. Не хочу. Мне что, спокойная жизнь надоела? Всё. Точка. Пусть всё, как есть, так и идёт. Снова доказывать да убеждать в мои-то годы. Не дай Бог, не успеешь дело довести до логического конца - будут люди вечно нехорошими словами вспоминать. Нет уж. Хватит. Много чего предлагал, а как случилось...никто...совершенно... Не-не-не...

Петька, болезный, поди заждался меня, а я тут болтаю то с Михалычем, то с самим собой, а время-то идёт. Куплю-ка я ему сегодня пряников:  пусть полакомится. А с порядками в селе нехай другие управляются". - окрылённый такими размышлениями, Кузьмич уверенно направился в сторону магазина.