Пражский Град

             ПРАЖСКИЙ ДНЕВНИК
               
              ГЛАВА ВТОРАЯ

                Вере  Францевне  Пиковой

Мне ночью подарили Пражский Град *.
И он мне не пригрезился, а грянул
аккордом света,
                выдохом органа,
вознесся в небо каменно-стеклянно,
а, может, опустился из тумана
кометой наземь - Божий снебапад!

Предчувствие сковало душу мне
в космически безоблачном пространстве!
И только ветер ночи - ветер странствий,
как парус, простирался в вышине.

Покорно шла, куда меня вели...
Порой казалось мне, что я плутала
в объятьях сводов каменных немало,
прижата притяжением земли.

Не ведая о замысле вполне,
доверилась я опытному гиду -
седой старушке, энергичной с виду,
а в деле - энергичнее вдвойне!

Она сказала: «Вот теперь гляди!»,
когда под небеса меня впустила.
И озарило небо, как светило,
готическое чудо впереди.

В нем было столько духа торжества,
что только «Ах!» - и слез уже не спрячешь.
Сказать по правде, разве не заплачешь
в бессилии – отыскивать слова!

Она мне говорила про узор,
про темных витражей игру дневную,
незавершенность тяжкую земную -
хоть шесть столетий строился собор.

Зачем он приземлился на горе -
нелеп, как птеродактиль острокрылый?
В нем прошлое нечаянно застыло
нетленной мошкой в цепком янтаре.

Взъерошенный по-птичьи на ветру
собор блистал колючим опереньем.
И непонятно, чьим он был твореньем -
ума живого или умных рук?

И сколько их, строителей, числом,
чьи жизни были стройки той короче?
Не удалось им увидать воочью
твоих плодов - святое ремесло!

И мы, когда отсюда в ночь уйдем,
не будем знать, какой мы след оставим,
и если не себя - кого прославим?
Какое поле напоим дождем?..

И в честь кого над миром протрубим
прощальный гимн в сверкающие трубы,
не пощадив обветренные губы? -
Во имя тех, кто нами был любим!

Опять любовь!
                Как умолчать о ней,
когда ведет нас властно за собою
и погружает, становясь судьбою,
в беззвездный мрак или в каскад огней!

И, затмевая даже небеса
высоковольтным северным сияньем,
она - награда или наказанье
за неизжитость веры в чудеса?

Но раз любви над нами пробил час,
то, не завися от ее исхода,
благословим любое время года,
когда, любовь, ты снизошла на нас!

Природой, как стеной, обнесены -
цветением, дождями и снегами -
мы замираем во вселенском гаме
на островке эдемской тишины...

Любовь - всегда незавершенный храм,
его возводим со времен Адама.
И к совершенству тянемся упрямо,
пускай оно и недоступно нам!

...Спасибо, храм, за то, что к Божеству
была хоть на мгновение причастна.
Душа без Бога скорбна и несчастна,
в приметы веря, слушаясь молву.

И человек творящий тоже слаб,
когда, Творцом на труд не вдохновленный,
поспешно он срывает плод зеленый -
не властелин судьбы, а жалкий раб!

Но истина родится в тишине
и, не рядясь в парадные одежды,
приносит нам великие надежды
в пророческом каком-то полусне...

Свободно начинаем мы дышать,
растущих крыльев ощущая силу,
и наважденья нам уже не милы -
в самих себя нам хочется сбежать...

...Теперь, когда сбежала я легко
с холма по Золотому переулку
вдоль крошечных домов
                брусчаткой гулкой
и вдоль стены, взошедшей над рекой,

я Прагу увидала с высоты,
лежащую в огнях и сновиденьях,
в картечи звезд и в россыпи сирени,
раскинувшую веером мосты...

Висел над Прагой месяц золотой,
как будто улетевший с минарета,
и Влтава - тоже огненного цвета -
петляла где-то
                в темноте густой...

Со мною вместе счастлива была
мой добровольный гид седоголовый,
и если я лишилась дара слова,
она повествовала, как могла!

Она собой являла образец
высокого служения и веры
во что-то, что исхлестано без меры
и, может быть, растоптано вконец.

Сочувственно я слушала порой,
хотя уже, отравлена сомненьем,
скептически внимала рассужденьям,
что все опять решит последний бой!

К добру и правде тяготеем мы
напрасно!
                Этот миф давно развенчан.
Но мир без абсолюта столь увечен,
что кажется подобием тюрьмы!

Где правда, что у каждого - своя?
О ней никто не пишет на плакатах.
Культ личности - за атеизм расплата -
сменился скучным культом бытия.

Исчезло и понятье «идеал»,
даже усмешки в нас не вызывая.
И мы от целомудрия зеваем,
привыкнув к откровеньям одеял.

Пришло паденье курса доброты -
она исчезла с площадей огромных
и, робко прячась в уголках укромных,
растит свои незримые цветы.

Но в этот сад есть потайная дверь
для стариков с усталыми глазами,
что ходят где-то, а не между нами,
в своем «когда-то» - только не теперь.

И мы от них все дальше, все трудней
к ним отыскать заветную тропинку,
где каждая примятая травинка
лелеет след ушедшего по ней...

Я полюбила чешских стариков.
Людей прекрасней вряд ли я встречала!
В них доброты нездешнее начало
хранит душа - без лишних пустяков!

И - граждане потерянной страны -
они глядят на нас без укоризны,
как будто в ожидании отчизны,
куда безвизно их впустить должны.

Что ж, эгоизмом зрелости полны -
пока мы рядом с ними, мы моложе! -
как грустно сознавать: стареем тоже
на фоне чьей-то радостной весны.

Но для шедевров постаренья нет.
Века им, как известно, - к украшенью.
И, будучи для смертных утешеньем,
таят они бессмертия секрет.

Тебя я покидала, Пражский Град,
смутив твою ночную нереальность,
и старомодным словом «идеальность»
пыталась величать твой странный сад.

Пыталась в тупиках и тайниках
настигнуть исчезающее время,
для нас овеществленное в тотеме -
в наручных или башенных часах!

Навстречу Праге вышла из ворот,
оставив позади обитель эту,
где, наигравшись с ветром или светом,
так хорошо - на улицу, в народ!

Меня мой гид уверенно вела
пологим спуском вниз -
                туда, где Прага
ждала,
             как недосказанная сага,
но только не дремала,
                а жила!

Жила, бурлила, устали не зная,
забыв про стародавние дела,
звенела перекличками трамваев
и реки пива, жаждая, пила!

Русалка пела, но не из ветвей,
а из кулис прибрежного театра,
где сладко находиться и теряться,
погибнув и воскреснув вместе с ней!

А мимо мчались поздние авто,
светились, приглашая, пароходы,
и лебеди в преддверии восхода
толпились под развесистым мостом.

Вдоль берега искала ива брод,
тревожа дно своей развитой прядью,
и сонные дворцы над водной гладью
водили неподвижный хоровод.

Покоился, как вечность, Пражский Град,
чей зыбкий мир полночных очертаний,
не приподняв свою завесу тайны,
всё звал в ее объятия, назад!

Стремилось сердце соразмерить бой
с курантами на ратуше застывшей,
и Град, свой профиль в небо навостривший,
горел кардиограммой голубой.

---------------------------
*Град  (чеш.)  -  Кремль


 
P.S. Поэма опубликована в журнале "Пражский Парнас" и в книгах