Сны о доме

               
        Мне всегда хотелось выговориться, чтобы исчезли мои страхи. Они мешали мне. Я увязала как в болоте в размышлениях. Серой силой они тянули меня в разные стороны. Проглядывал лучик иногда. Тогда  у меня вырастали крылья и я неслась сломя голову в небеса. Мне снились интересные сны, где я летала, оттолкнувшись от небольшого препятствия в виде стены какого-то дома и  неслась высоко над головами  людей,  взмахнув руками и толкая ногами легкий воздух лягушачьими движениями как в воде замедленно. Меня всегда удивляло, а почему никто не видит как я летаю. Немного спустившись ниже, я заглядывала в глаза людей, проходивших мимо. Может я невидимая? И снова взмывала выше. И вот лечу...   над домом в деревне Давыдково. Приземляюсь, вхожу! В доме бабушка Нюра стоит в своей комнате, солнечный свет льется из окон, легкий ветерок полощет тюлевые занавески, а к тому времени дома этого уже не было. Коляскины  теперь жили в новостройке недалеко от метро Молодежная, в полученной  вместо дома квартирке. Я проснулась от того, что резануло по моему сердцу – нет больше дома. Нет корня, который вырвали и никуда не приживили.
       Недолго пожили Коляскины в новой квартире.  После инфаркта дедушка Сережа не работал какое-то время.  Они всегда  вдвоем приезжали к нам. Я училась тогда в музыкальной школе, так дедушка Сережа  живо интересовался моими успехами. Я  играла ему новую польку, а он, полистав самоучитель: –  «Сыграй лучше  «Не брани меня родная», попробуй», теперь «Серенаду» Шуберта» – и я играла бы часами, а он слушал. Он сам играл на баяне какие-то задушевные  вещи, когда мы еще в их доме в деревне собирались на редкие наши  праздники. Музыку он так любил, что устроился работать в институт имени Гнесиной тогда пожарником на сцену. Но недолго проработал. Под  Новый год  28 декабря 1968 года на Торжественном собрании дедушку Сережу  чествовали за хорошую работу пожарника, пригласив на сцену. От  радостного волнения он, протягивая руку,  упал и умер.
        Баба Нюра позвонила нам:  –  «Сергею Михайловичу плохо на работе  стало. мне позвонили, попросили приехать с кем-нибудь из родственников-мужчин. Я сказала, что приеду с племянником», – и они поехали с моим отцом….  Уже в морг.
       Я тогда училась в восьмом классе. Все приготовления длились два дня с похоронами и сами похороны я не видела. Меня  оставили за старшую с сестрами у нас дома. Семь  лет было Гале, одиннадцать – Лене. Они играли в свои игры. Ко мне в тот день приехал друг по даче Быково, где мы один  год  снимали  летний домик и жили всей семьей. Давно деревни Давыдково уже  не было, Москва застраивалась и расширялась. На юг из-за меня теперь не ездили, врачи запретили. В Быково сняли дачу и жили целое лето. Как всегда бабушка и три ее внучки. Папа и мама  работали, на выходные и в отпуск – с нами. Приезжала моя кузина из Полтавы Валя. Ей  было 25 лет, очень веселая, любопытная, побыла какое-то время.  Младшие играли во дворе. У меня свои игры с местными подростками дачниками.  За забором дом Сусловых, где Петя жил у своей бабушки. Бегали мы с ним  купаться на пруды к санаториям, играли в мяч, ходили в кино и всегда   с его другом Михаилом Олифе. Они  были всегда в светлых рубашках и темных брюках и выглядели торжественно , когда я к ним выходила . Было приятно с ними ходить, да просто по улице.  Мама подсовывала мне полтинник на кино, но они не брали. Однажды Петя меня пригласил в дальний кинотеатр, мы шли вдвоем до какой-то другой станции, вроде Удельной, а почему Миша не пошел объяснил, мол, влюбился в какую-то шалаву.
  – Это как? Что значит? – Он не стал объяснять, но был недоволен, почему-то.
          Ребята, с которыми мы играли в волейбол, видели, как Петя на меня смотрел и подтрунивали над ним: – «Прячься!» –это  они мне.  Меня  прикроют, а ему: – «Наташа ушла со «Зверюгой» – и показали в какую сторону. «Зверюга» – это местный парень, он  иногда играл в волейбол с нами и поговорка-присловье у него на все была –« У-у-у зверюга!», о чем бы он не рассказывал: холодная вода или злобная собака, или когда мяч не поймает. А  Петя – бегом   домой,  на велосипед и за мной. Я бесхитростная была всегда, и ему все через забор потом рассказывала.  Написала  в письме об этом своей однокласснице Гале Мантровой,  она ответила, а подписала письмо, будто от мальчика — от  Мантрова Г. Когда Петя спросил от кого  письмо получила, я показала конверт, но тут же успокоила, что это подружка написала и почему написала  объяснила. Петя попросил ей больше о таком не писать. Не надо. Я согласилась. Мне странными казались такие наши отношения. Как и  странно, когда  мимо нас проходил Валентин Никулин. Ему  далеко к своему дому идти, и мы затихали, провожая его долгим взглядом, пока он не превращался в крошечного человечка на нашей широкой улице, и вдруг  сворачивал как  исчезал. Потом вспоминали какой-то забавный эпизод из фильма «Три толстяка», много раз пересмотренный. И неподражаемого доктора Гаспара Арнери, который только что совсем обыкновенным прошел по улице перед глазами на экране обычной жизни.


      Как-то вышла на улицу, а она пустынная, как необитаемая. Зашла напротив на дачу к Гале, которая часто с нами играла в волейбол, она была чуть старше –  8 -й закончила. Дача у них большая, в глубине сада дом со светлой верандой, где она расположилась с вязанием на широченном диване в высоких подушках, накрытая пледом. Чашечка кофе, журнал мод, темные очки на небольшом журнальном столике, здесь же листок из отрывного календаря. Она попросила его ей подать. Перевернула его и углубилась в изучение на несколько секунд. Протянула мне, заинтриговав, мол, смотри какой я свитер хочу связать. В руке она держала образец  двухцветной вязки похожей на простую или шотландскую резинку, а между проглядывал другой цвет: с бело-молочной стороны вязки видны оранжевые прожилки, а с оранжевой — светлые вкрапления, интересней когда  растягиваешь.
Она советовалась со мной, мол, белый или оранжевый свитер сделать, поворачивая вязку то одной, то другой стороной. Оранжевый был приглушенным и ненавязчивым цветом, ласкающим и даже обволакивающим, или завораживающим и я сказала,  что белым лучше вовнутрь, и она согласилась.
– «Дочка, у тебя гости?» – я поздоровалась, вытаращив глаза на небольшого роста ее папу, в очках с толстыми стеклами, поминутно поправляющими их на переносице, горбатого, с длинными ногами которые еле передвигал, опираясь на костыли, – «Скоро обед!» - и исчез, оставив меня в недоумении. Мне как-то никогда не приходилось видеть такого уродца. Галя не замедлила с  объяснениями, мол, его отец  маленького любил  подбрасывать и ловить, а раз подбросил и не поймал...
      Зашла Галина мама, которая мне показалась возрастом много-много старше для мамы, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, сказала: – «Галя, обедать. Приглашай  гостью к столу,( я отказалась, сказала что обедала) а мы поздно обедаем, ждем папу. Проводи тогда гостью». И мы за ней вышли, прошли мимо круглого стола в тени деревьев накрытого к обеду, аромат борща разносился и за забором куда я вышла. Много позже я не раз бывала у Гали и на даче, и в Москве на Басманной разок. Она довязала свой свитер и чаще в нем в холодное время ее я видела. Мама ее — врач, н старшая сестра училась на химика, ученые степени были и у папы и мамы. И спокойствие, и тепло их дома  согревало душу. Что никогда не хватало мне в нашей семье. К Пете в дом и даже во двор я не ходила.  От его громогласного радио, мне было дурно. Или он крутил бесконечные интермедии  Аркадия  Райкина, и меня из поля зрения не выпускал. Когда я выходила, он догонял меня на велосипеде. От него я впервые услышала, что жену надо выбирать, посмотрев на ее мать. И это я пропустила мимо ушей.

            Когда лето кончилось, Петя Суслов обо мне вспоминал обязательно по праздникам и в день рожденье. Нам тогда по пятнадцать было. Приезжал с подарками или скромным букетом цветов по сезону. Звонил по телефону, предупреждая о визите. Это  было приятно.  В тот день, когда хоронили дедушку Сережу, мои сестры из любопытства сновали через проходную комнату, где мы сидели с Петей, то на кухню, то в туалет, то снова на кухню, хихикая возвращались.  Галя фразу бросила тихо: – « А Петька-то с усиками!» – этим  нас с Петей насмешила, а сама  закрывалась в маленькой комнате, потом снова выглядывала. Или  чуть подглядывала пока, наконец,  Петя не ушел. Вскоре приехали наши. Накрывали  стол  помянуть покойника. Больше молча сидели. Баба Таня спросила, мол, кто так жадно хлеб нарезал таким тончайшим листочком, обхаяв мои старания.  Дядя  Витя  предложил ей взять два куска, а лучше  три, если большому куску рот радуется.  А  я довольствовалась малым.
        Вскоре баба Нюра  разговаривала  с папой о том, что ей хотелось пожить с нами, а в ее  квартиру прописать бы меня, но папа не согласился. Рано еще, говорит. А через год было уже поздно. К  лету 1970 года бабы Нюры не стало. Она тяжело болела всю весну. Рак ее быстро прибрал. Накануне ее смерти мне приснился  их дом в Давыдкове. В  нем я уже никого не нашла.
        Дом мне еще несколько раз снился пустым перед  смертью моей бабушки и папы, даже перед смертью моих свекрови и свекра, и моего мужа. Царствия им небесного покойничкам.  Как будто дом предупреждал о несчастьях. Мне было даже страшно засыпать одно время потому, что смерть за смертью – уходили каждый год, но в последний раз, когда я работала уже в частной школе « Личность», приснился этот дом под  огромным стеклянным куполом. Он был  каким-то низеньким, жалким, опустошенным, выжатым что ли? Похожим  на обыкновенный макет. Я об этом часто вспоминаю. 
         
       Мама долго вдовствовала, почти двадцать лет. Перед ее смертью мне  приснился покойный отец и мама уже в моей квартире, где мы все вместе жили долгое время. Покойный отец приснился живым. Он  лежал на спине на полу, завязывая шнурки на ботинках, притянув колени к груди и мне говорил, что они с мамой скоро уйдут. Это было в ноябре. О сне я рассказала сестре Гале, которая за мамой ухаживала. Мама лежала с июня, но ни чем как будто не болела. Просто слабела. 15 ноября родился мой внук Георгий. Милый Гоша. Кесаренок. Целый месяц я каждую ночь вставала к нему, чтобы передать потом его на кормление под бочок к  невестке, пока ей после операции  нельзя было его поднимать. К маме заезжала нечасто. Но после сна этого поехала и настояла , чтобы ее окрестили перед смертью. Так и сделали: на 1 декабря Галя  договорилась с батюшкой, что жил этажом выше, только во время крещения мамы  я работала. Имя  при крещении дали Калерия.  Вместо ее красивого  –  Камилла. Батюшка не нашел в своем календаре имя Камила, а в моем календаре  я нашла  это имя  с одним «л» – 31 мая. И дядя Витя говорил, что есть в мае, ему их мама, наша бабушка рассказывала, хотя в то времена  не крестили. Только бабушка была крещеная. После тяжелой болезни и Леночка где-то за городом крестилась, а мы удивлялись. В новом веке и мы к вере пришли с дядей, тогда и маму хотели приобщить, но Галя не разрешила, у нее особое было к этому отношение. Крещение ее было одновременно с ее мужем Игорем и дочкой.  Крестной  для всех была их общая знакомая, о которой Галя часто говорила мне по телефону, но я никогда ее не видела. Лет на десять-двенадцать или больше старше молодых,поучала, наставляла, обожала  их дочку, дом для нее и ее семьи всегда был открыт. Но когда та разводилась со своим мужем, обратилась с просьбой к Игорю, мол , помоги, по присутствуй, когда  за своими вещами приедет, чтоб ничего моего не прихватил.
И те согласились. Игорь вернулся аж на следующий день. Что-то в оправдание рассказывал, что пришлось сидеть всю ночь ее охранять, а бывший в дверь ломился, но Галя не поверила, выгнала мужа. Когда любишь – веришь, я думаю. Я  по телефону с ней тогда говорила и защищала его, убеждала как не виноват, разбирая его оправдания по полочкам. Тогда был жив мой муж и он меня поддерживал, мол, нормальный мужик, что они так на него? Поддержки  со стороны матери я не нашла: все было преподнесено и разжевано в ужасном свете –  прощать нельзя! Припоминая, что когда-то в командировках был, и теперь есть кому ему писать и благодарить, на ходу придумывая за что. Подробности по телефону выслушивала, а что сделаешь? А ему-то куда  было идти?  Жена  и подтолкнула к ней, и та приняла. Развелись. Квартиру  разменяли. У Игоря вскорости с той сын родился. Галя обиду держит до сих пор и с каждым годом прибавляет вины ему, дочь выросла без отца, даже деньги на дочь не брала с бывшего мужа, мама тайком ездила, но Гале не говорила, если сама не могла с ним встретиться просила меня.  В ужасных  противоречиях воспитывалась девочка?! Мне это было не понятно. Пока жива была мама, ох и не просто ей было в таких отношениях.  Теперь девочка выросла, отличница, с высшим образованием, волевая, красавица, замужем, сын родился. И вот: развелась! Не было примера, какая должна быть семья. Это я о настоящем времени и с большим сожалением. Но это их жизнь, свою голову  не приложишь… да и в каждом дому по кому...

         В Новом году я навестила маму, она лежала спокойно, в полудреме, ни на что не жаловалась,  проснется, спросит меня, мол, кричит ли малыш? И снова заснет, а проснется опять про Гошу спрашивает. Мы тихо с сестрой разговаривали тут же. Когда мама снова проснулась, Галя покормила ее  йогуртом и спросила, что еще она хочет. Спать, спать, только спать. И уснула. Это было в последний раз 5 января, когда я ее видела живой. Звонила на следующий  день, и на Рождество. Мама все так же спит, сказала сестра.
          После Рождества , восьмого января  к вечеру мама уснула и  во сне …. ее не стало.
        Сны снятся каждому. Или кому попало не снятся? Ведь это душа улетает на какое-то время, расставаясь с телом. А может у кого и взлететь не в силах, или там не принимают? И не спится . Может от мыслей? И навязчивые сны бывают,  и пророческие. А бывает проснешься и ничего не помнишь: где была, что видела? – может ничего и не снилось?   А покойнички часто снятся, но ни о чем не предупреждают.  Леночка, Царствия ей небесного, часто снится , но больше молча, как просто присутствует, то в дверном проеме стоит, то где-то по пустынному месту куда идет, или стоит, или сидит и в сторону смотрит. А недавно во сне я почему-то с маленьким своим сыном будто  посреди какой-то площади его  руку в рукав куртки  помогаю сунуть, кругом народу... и вдруг Лена  подходит с вопросом, мол, что меня не дождались… А я ей:
– « Мы же на виду –  не прячемся.   Ты  же нас нашла?!» – уже Три года  как Лены с нами нет и дядя Витя уж год как на небесах. И муж так же снится, как живой и рядом, Царствия им Небесного всем покойничкам. Они с Богом  и … Слава Богу! Сейчас и не знаешь кому лучше.

         Теперь я  утратила способность волноваться. Мне наплевать на все конфликты в моем окружении и далеко за ее пределами. У меня нет интереса обсуждать или осуждать кого бы то ни было. Себя не корю. Все идет своим чередом, все правильно.
 Мне хочется беспричинно улыбаться всему на свете: утреннему солнышку, звездному небу, любопытству  малыша, как чему-то забавному, красивому, светлому! И благодарить , что это все есть у меня. Спаси-Бог! Только иногда снится звонок, разбудит, а за дверью нет никого. Значит  какая новость на подходе?… интересно?!