Человек несчастный

       Ты боишься людей. Они ходят не сами, а в броне и с таранами своих богов. Если бы ты их рисовал, ты изобразил бы каждого с огромной башней на голове. Или в страшных масках. Христос человечный, милостивый тысячекратно подменен решительным, топчущим. Вообще до подлинно человеческого трудно добраться, люди всегда выставляют вперед рога, механизмы всякого рода и ходят в сущности непомерно раздавшись. Почти ни до чего не дотронешься не обжегшись, не нарвавшись на реакцию. Это оттого что люди очень нежные внутри, они первым делом запираются.

                В.В. Бибихин.Узнай себя.


       Нет, не нежные - слабые. Если бы они были сильными в настоящем, им потребовалось бы меньше оград.
       Нежность также редка среди людей, как и ум, поэтому в конце Бибихиным подобрано неправильное слово, и слово "беззащитность" не подойдёт - потому что какая же тут беззащитность, когда кругом одна сплошная защита?
       Парменид подобрал правильное слово, Парменид уже за много веков до нас сказал это правильное слово, вот что он сказал: "и в груди их правит беспомощность".
       Вся сила таких людей именно внешняя, внешне приобретённая, а всё что касается в них настоящей человечности оставлено "без помощи" - без доступа к нему.
       Лишь открытое способно быть разделённым. Лишь разделённое становится и при том, становится уверенно, открытостью. Одно поднимает другое и составляет человечность. Обрати этот процесс вниз - закройся и прерви тем самым соразделение, событие - и ты неминуемо получишь через некоторое время вот этих, так называемых, башенных людей, для которых настоящие , открытые люди - всегда "безбашенные".
        Закрытость - отсутствие проникновенного "вместе", а отсутствие этого проникновенного "вместе" - дурная брошенность на самого себя. Поэтому в каком-то смысле про таких людей можно сказать, что это не они сами навесили на себя кучу злосчастных оград, а мир, в котором они живут таким способом - налип на них - навалился на них всей своей тяжестью и они не справились с ним в своей изоляции и не в состоянии стряхнуть его и выскочить из-под его мусора. Такие люди носят на себе весь "непереваренный мир", и порой, они и хотели бы от него освободиться, да не в состоянии. Как днище корабля, обросшее ракушками, их души обросли чужеродными, неприсвоенными элементами, согнулись под непомерной тяжестью и сузили свой горизонт.

        Конечно, сами про себя они думают, что они как раз нежные и добрые, и хорошие, и только мир поганый, скотский и во всех отношениях дурной. Куда легче - ТАК думать. Ведь думать, вообще - затрачивать колоссальную энергию - и даже разобраться в своей судьбе - не хватает сил. Обманываться в этом случае - экономить энергию. Однако из таких "экономящих энергию" мир высасывает всё больше и больше, пока они не подозревают об этом и думают, что самосохраняются. Их низкоэнергетическая тактика - более -менее удачна, верней - случайна, их стратегия зато - необходимо провальна. Это - тонущие корабля Титаник, они хватаются за всё, что могут достать. Однако же на поверхности этот процесс выглядит прямо обратным образом - человек может попасть в лодку и бить теперь всех окружающих веслом по голове, чтоб близко не подплывали к его "спасению".
Я хочу сказать, что для таких людей - принципиально тонущих людей - возможны лишь два варианта: либо действительно утонуть в кровавом месиве, либо вцепившись зубами в глотки других плавать на поверхности.
       Это "человек ненайденный", имеющий два типа своего выражения (чуть не написала вырождения, что тоже подойдёт): первый тип - "несчастный"; второй тип - "дикий зверь".
       Поэтому когда мы боимся людей, мы боимся вот этих "диких зверей", тех же, кого уже понесло по дороге явного несчастья, мы жалеем. Но последние имеют свой подлинный облик, поскольку им не хватает уже никакой энергии даже на самозащиту - на огромную стену "брони" и они теряют её и становятся "открыто падшими" - бомжами, стариками, калеками, сумасшедшими.

       Но мне осталось ответить на один вопрос, который мне обязательно зададут по ходу моего рассуждения и наблюдения, я уже предчувствую, предвосхищаю этот вопрос. Хитро улыбаясь и ожидая что же я отвечу, меня обязательно спросят: "А что же вы считаете, что в нашем мире вообще можно прожить безо всякой брони? Как же мы будем защищаться от этих "диких зверей" что бродят между нами?", подразумевая конечно же, самих себя не такими "дикими зверями", а вот теми самыми "нежными" и "ранимыми" (ввиду отсутствия всякой саморефлексии). Но знаете, что я вам скажу? Я вам скажу, что даже средневековый рыцарь, чья жизнь непрестанно и неустанно проходила в сражениях, походах, турнирах и замковой, феодальной борьбе, иногда всё же снимал свои латы и именно поэтому они назывались доспехами, которые НАДЕВАЮТ. Надевают на простое человеческое тело - мужественное тело, но порой и СНИМАЮТ. Вы же свою "броню" не в состоянии снять никогда - ни тогда, когда вы приходите на природу, чтобы отдохнуть и раскрепоститься, ни тогда, когда вы ложитесь в постель с понравившимся вам человеком, и даже ни тогда, когда вы обращаетесь к своим детям, даже тут вы давите и воспитуете их своей "бронёй". Так что же это за "броня" такая, которую никогда НЕ СНИМАЮТ? Быть может, это и "не броня" вовсе, не только "броня" и не просто "броня", а это уже сами вы - изуродованные и покалеченные?
       Броню одевает сильный человек, сильный не мускулами, а своим бытием, своей открытостью миру, для того, чтобы снять её в нужный момент и быть тем, чем он в действительности является.
       Свободный человек одевает и снимает броню свободно - "пойми никогда не поздно снимать броню" (А. Башлачёв). Но как может снять свой панцирь черепаха, если панцирь и есть её тело?