5 - Дворцовые игры

Каждый дом в сердце праздничной Праги
претендует на званье дворца.
Я на улице в ранге бродяги -
все брожу от крыльца до крыльца.

И невольно по гладкой брусчатке,
как в музее,
                робею ступать
и не смею войти без оглядки
в эту каменную благодать.

Архитектор - творец безымянный! -
мне велит замереть в немоте,
поклоняясь эпохе туманной,
бессловесной ее красоте.

Да, застывшею музыкой верно
называют ее знатоки!
Та мелодия лечит от скверны,
не касаясь ни лба, ни руки...

Та мелодия слух не ласкает,
но, лаская блуждающий взор,
от себя уже не отпускает,
как в игру, вовлекая в узор.

Сдобный крендель барокко - опасен!
Так и просятся прямо на зуб
гипс и мрамор, береза и ясень,
аппетитно изогнутый дуб!

Притаил рококо в завитушках
чьи-то стрелы и хищный прищур -
знай, что целит в тебя простодушно
не дитя, а пухлявый Амур!

Кудреватые эти забавы
я оставлю лукавству и лжи.
Красота не влияет на нравы -
ей милей переделывать жизнь.

Наделяет счастливца везеньем
с ней всегда обращаться «на ты»
и ему позволяет с почтеньем
стать владельцем самой Красоты!

Но, вдаваясь в причуды барокко
и в излишества рококо,
фугам готики следую строго -
пусть научат дышать глубоко!

Пусть научат меня вознесенью
над утесами темных веков,
где парят только души в смиренье
среди ласточек и облаков...

И отныне, спустившись на землю,
неразумно больна высотой,
я дворец как жилище приемлю,
где могли бы пустить на постой.

Попытаю бродяжьего счастья
у надменных парадных дверей -
я хочу до дворца достучаться,
притворившись на время своей.

Суету забываю у входа,
быт меняю я на бытиё.
И уже проступает порода,
затмевая холопство моё.

Вот и шлейф мой целуют ступени,
повторяют меня зеркала,
позади меня фрачные тени
вырастают подобьем крыла.

Губы робкие прячу за веер,
смелый взгляд посылаю в толпу,
где несется услужливый ветер,
для меня расчищая тропу.

Стану я притворяться усталой,
пусть поймают меня на зевке,
когда вихрем метнется из зала
скользкий шлейф, подчиняясь руке,

чтобы где-то у дальней колонны
с чьим-то взглядом до дрожи скрестясь,
я могла подарить благосклонность,
не вступая в опасную связь!

Чтоб читалась в лице неслучайно,
в парк иду ль, в экипаже ли мчусь,
чуть заметная грустная тайна -
результат воспитания чувств...

Все мне мило: дыханье рояля,
прихоть танца, румянец зари,
когда, ночь отгорев, потухали
свечи белые и фонари...

Свет, меж тем, становясь безучастным,
так безжалостно разоблачал
неприличные шрамы несчастья,
неприкрытую маской печаль.

Но внезапно очнувшись от дремы,
возвращаясь в уныние дня,
оглянусь на пустые хоромы -
те хоромы, что не для меня...

Я сегодня врывалась бесстрашно
на ледовый холеный паркет.
Так ли важно,
                что я невальяжна -
от косынки до сношенных кед?

И меня холодит позолота,
та, что грела хозяев дворца.
Повседневные злые заботы
выражение стерли с лица.

Тщетно я тяготею к величью -
нет, не вписываюсь в интерьер!
Чересчур современна обличьем,
не имею приличных манер.

И глядят на меня, осуждая,
чувством избранности полны,
те, которым я вечно чужая, -
в тесных рамах с фамильной стены...


                1997 г.     Прага