Три дня, которые потрясли мир

http://www.stihi.ru/2011/10/08/709

Часть II — день второй

    — Ирина Бронеславовна! – Ира повернулась на голос.
    В кабинет вошла их третья сменщица Эмилия Аароновна с Лильком, что Иру  порадовало — значит, можно будет идти домой, отоспаться, смыть с себя всю эту грязь и запах.
     — Сейчас домой, — подтвердила её мысли старшая, — а завтра как штык на дежурство.
     — Лилия Альбертовна, там Джульетта составила заявку на  лекарства и материал, я думаю это срочно. Сами видите: день только начинается, а этому конвейеру конца и края нет, — уже было ясно, что надо экономить средства, потому как зав, говорят, договорился получить необходимое  на складе, но пока не пришла разнарядка никто ж не пошевелится.
    — Он уже поехал подписывать документы. К обеду должен быть. Но задерживаться нельзя. Миля, - так по-дружески обращалась старшая к их пожилой процедурной, - не мне тебя учить. Посмотри пока, что можно сделать, а то молодёжь, сама заешь, им бы только тут сдавать квалификационные экзамены на знание предмета. Что на постах, что эти, как будто не видят какой наплыв, этим мамочкам только дай волю, они тебя забодают своими капризами.
    Старшая, что-то там ещё говорила Эмили, а Ирина между тем  быстренько переодевшись, попрощавшись, проскочила за дверь. Во-первых, устала, что бы ещё выслушивать нотации Лилька, во-вторых, они каждый раз с Джульеттой возмущались — ну как будто себе, честное слово, да и какой там перерасход, когда всё выдаётся в общёрк, а Эмилию в курс дела пусть  введёт Джульетта, хорошо смену сдавать не нужно. Ириша мигом пролетела по ступенькам, не дожидаясь лифта, и вышла на улицу. Запах весны пьянил. Ещё не было этой дневной жары. Ещё только лишь просыпался город, отчего  после мрака отделенческой духоты здесь была чистая благодать.
    — Ира! Ярмолович! – девушка слегка повернула голову, на лестничном парапете покуривали Залман и Барташевич, врачи родильного и её послеродового. Она подошла, может быть что-то нужно, поскольку им ещё тут смену крутиться.
    — Как ночь? – проявили они внимание.
    — Как у всех, — правда, рассказывать ни о чём не хотелось — от женщин уже слегка подташнивало. И в который раз Ира подивилась своим мыслям. Тут же эту фразу выдал Залман:
     —  А меня, честно говоря, уже тошнит от них. Не привык я к этой грязной работе, скреби их, мать их за ногу, то ли дело когда сама рожает, природа на страже моего вмешательства только по минимуму. Да и не мелькают так в глазах, как сегодня. Хочется на воздух от их смрада.
    — Чегой-то ты разошелся, — прервал монолог Барташевич, погасив окурок о парапет, и легко щёлкнув им в урну.
    — А ты бы не разошёлся, говорят, некоторые уже в курсе, линяют, и нам тоже не мешает отсюда слинять, — да, Залман не на шутку не в духе, отметила по себя Ира.
    — Что тут кто может знать? – Барташевич  не поддавался раздражённому тону товарища.
    —  Поверь, что всегда кто-то что-то знает. Ты посмотри на эти чудачества, что тут творятся, и пораскинь умишком. Что-то должно было сподвигнуть Гайдука дать добро на эту экзекуцию. Это ж массовое мероприятие. С его-то нюхом на скорую руку чистить баб, надо иметь основания, — Залман уже начал накручивать сам себя,  ясно было, что возражать ему никто не станет, потому, как о настоящих причинах происходящего  никому толком в отделениях известно, не было.
    — А что Джульетта ваша, слышала что? – внимание вернулось к Ирине.
    — Я спрашивала. Но куда она не звонила -  никто по телефону ничего говорить не хочет. Может в ординаторской вам скорее что-то станет ясно? — прикинула Ира, где только и можно просветиться по поводу нестандартной ситуации, — у нас уже лекарства на исходе, говорят, мол, транжирим, не знаю, как они сегодня будут выкручиваться, а завтра к моей смене, должны подвезти, Лилёк говорила: Журид поехал выбивать превышение лимита.
    Было видно, что и сестры знали не больше, чем все сегодня. И мужчины потеряли интерес к Ярмолович.
    — Кто-то говорил, что вроде в газете то ли вчера, то ли позавчера была заметка, — вспомнил Барташевич.
    — Да видел я уже эту заметку, на последней странице, что-то типа происшествия на энергоблоке. Но ты мне ответь, какое такое происшествие, что я вторую смену чищу эти …, —  и Залман выругался, он всегда отличался неуживчивым характером, ничему не верил и посылал эти порядки куда подальше, но видно это бессменное  — считай сорокачасовое  нахождение в неизвестности, его окончательно вывело из себя. Он уже докуривал вторую сигарету, забывая сбрасывать пепел, который тем временем иногда запорушивал форму.
    Ира, почувствовав, что она лишняя, потихоньку не прощаясь, повернула к остановке.
     — Ир, а у вас там холодненького ничего не завалялось, а то от этой теплой воды тошнит не хуже чем от баб-с, — повысив голос, вдогонку спросил Залман.
    — Да, спросите у Джульетты, она там замораживала кубики льда, - и на этот раз Ира не сказала: до свидания, им было явно не до неё. Впрочем, и ей было дело только до холодного душа и чистой простыни. И спать, спать, не думая, зачем и почему эти женщины попали на абортацию.
    Кроме того, радовало, что её вся грязь, на которую намекал Залман, в целом её не коснулась, процедурная всё ж далека от этих проблем со стерилизацией операционной, сдачей абортированного материала, всеми этими криками и стонами. Женщина ведь женщине рознь, одна терпит да молчит, а другая закатывает истерику, будто персонал персонально виноват в её болях. «Надо бы нам было стоять тут сутки, если бы не все эти утечки да аварии», — думала Ириша, наслаждаясь воздухом, как вином.
    На переходе её подрезала скорая, летевшая в центр, и Журид, рассмотрев свою процедурную, произнёс:
    — Вот за что не люблю все эти должности, так за то, что нельзя вот так снять халат и, прохлаждаясь топать до дома. Только и думай, что да где. И с тебя потом же и спрос, будто кто-то вникал в суть, когда надо было принимать решение. А эту вчера Исаакович почистил, как курицу, а сегодня, смотри, как с гуся вода, - автомобиль между тем  уже миновал стройную одинокую фигурку, однако  Илья Михайлович, все распалял себя.
    Тут ещё с утра благоверная ушла на работу специально ни свет, ни заря, громко хлопнув дверью, и не прикоснувшись к плите. Илья сразу за женой встал, побродил по комнатам — дети ещё спали, поэтому демонстративный жест супруги его сильно раздражал. Выйдя на балкон, он осмотрел дворик, всё было как всегда тихо. Где-то выгуливали собак, кто-то тащили малышей в садик, молодёжь под велением времени пробежалась на стадион. Да, многие начитались этой оздоровительной литературы. Бегом от инфаркта. Короче никому не было дела, до каких-то там атомов, которые гуляли среди этих деревьев и домов. Никому, кроме тех, кто уже был в курсе. Крысы уже бежали с корабля. И Илью выводило из себя только то, что Гайдук никак не мог пробить отправку их семей. Может и первый уже слинял, о чём переговаривались за плотно закрытыми дверями кабинетов. Но гадай не гадай, а надо идти на работу, вникать во все эти неурядицы, как-то всё разруливать.
    И ещё раз, чертыхнувшись на жену, которая  закатила ему вчера настоящую истерику, что вот и не мужик, и не отец, и в целом, у нормальных людей дети уже вне области. Что ты этой дуре бабе скажешь, их вон полное отделение. И если вникнуть во все перипетии духу не хватит. А жизнь, дери её одна. И ему вспомнилась одна из вчерашних.
    Учительница математики, как он потом выяснил, почему-то проникшись к ней сочувствием. Выловила его на коридоре, видно, как специально караулила, и начала просить толком объяснить, что же произошло. Он и не собирался проводить экскурс во вчерашний день, но у неё были такие расширенные зрачки от всего происходящего, что заглянув глаза этой девицы, испытал вдруг жалость, хотя чего их жалеть. За жизнь ещё столько абортов предстоит, что каждую не нажалешь. Но эта черноглазая  как-то неожиданно возможно даже для себя самой вцепилась в рукав заведующего, как будто ища защиты. Илья, чертыхнувшись, только паники ему тут не хватало, не стал звать  кого из персонала, а вспомнив занятия по психологии, начал успокаивать молодую женщину. Благо она лежала не на коридоре, что привлекало бы слишком много внимания, потому как за этой сценой наблюдали все эти его вновь прибывшие, надеясь что-то разузнать. Журид проводил больную до кровати, попутно отвлекая её посторонними темами. Она оказалась молодым специалистом — учительницей математики в сельской школе. 
    — Вот видите, вы же интеллигентная женщина. С высшим образованием, а уподобляетесь этим дояркам, да телятницам, — если бы его сегодня спросили, почему он выбрал именно такие профессии для примера, Илья бы ни за что не нашёлся с ответом, а тогда это подействовало, всегда нужно найти струнку на которой докажешь человеческое превосходство над окружающими, и на таком базисе создашь любую надстройку, — как же вы столь не сдержанны. Тем более учительница. Вас ведь тоже готовят по психологии. Зачем же создавать ситуацию, неконтролируемой агрессии.
    — Это выглядит как агрессия? — не поверила учительница, но уже более спокойным голосом,  то есть он достиг желаемого, она сбита с толку. "Значит, ты идешь верно", — похвалил он сам себя.
    — Ну, неужели вы сами не почувствовали, каким тоном сейчас заговорили, и между прочим с заведующим  отделением, да ещё привлекали к этой  некрасивой сцене внимание больных, которые между прочим находятся в более трудных условиях на коридоре, чем вы на отдельной кровати, прямо у окошка. Здесь и воздух заметьте более чистый и прохладный, — Илье Михалычу уже самому понравилась роль хорошего земского врача, которая, глядя на эту девушку, ему рисовалась в воображении.
    Вероятно, так и должен был разговаривать его любимый чеховский персонаж во время эпидемии, когда только ты и можешь быть для кого-то надеждой  и опорой. Но действительность, как всегда откорректировала его речь, что случалось довольно часто, к досаде Журида. Он, ведь, всё никак  не хотел замечать, что глубинка начала столетия и его сегодняшняя жизнь — это арии, как он любил подначивать баритон Гайдука, из разных опер.
    — Та цэ тольки так здается, што ё чым дыхаты, мы ж тут задыхаемось, - за спиной доктора, кто-то остался неравнодушным к его речам, и Журид повернулся на голос: молодая хохлушка, взопревшая, с растрепанными волосами, сидела, прислонившись к стене. Живота заметно не было, только горбленные плечи и руки, бесцельно поглаживающие этот несуществующий плод, несколько бросались в глаза. 
    — Вам же намного лучше в палате, чем тем на каталках в коридоре, можете выйти и проветрить палату, — резонно заметил Илья, — почему нужно закупориться на все замки?
    Но хохлушка ничего не ответила, за, то вступила в разговор её соседка:
     — От я то и кажу, а одна плача по корови, другая по мужыку, что хотел сына, а то две девки,- тоже напевно, по-украински. Жиденькие волосы говорившей были упрятаны под тонкий гарусовый платочек,  не смотря на жару — женщина не расставалась с привычным атрибутом  многих деревенских жительниц, и, обращаясь ещё к кому-то в палате, добавила, — а хто тут ведае можа сын, а мо девка.
    — Вот видите, — повернулся к той самой черноглазой Илья Михалыч, — что будет, если каждый начнёт выплёскивать наружу свои чувства. Кому буде легче?
    — Но вы должны нам что-то объяснить, что вы нас собрали как стадо, какое, и, ни слова зачем, почему? Мне очень нужно было его родить, понимаете вы, — учительница всё пыталась снова заглянуть в глаза врача, но тот решил больше на эту удочку не клевать, ситуация  могла действительно выйти из-под контроля.
    — Не стоит демонстрировать своё превосходство этим женщинам. Как можно говорить во всеуслышание – стадо. Это же унижение человеческого достоинства. Вы понимаете, где находитесь? — Илья ни в коем случае не хотел выпускать инициативу из своих рук, ибо заведись одна паршивая овца, и конец, им любой будет не указ, — Вы понимаете, как это по-хамски звучит?
    Женщина между тем явно начала терять суть происходящего, и другие в палате тоже видно было переменили политику, неодобрительно посматривая на смутьянку. Подумаешь, интеллигенция деревенская, кому тут легко, чтобы выпендриваться, и называть коровами, так примерно потёк  разговор. Увидев, что понят и одобрен, Журид снова повернулся к пациентке, и червь совести, шевельнулся в его груди, он-то понимал, что и почему говорил, а дивчину жалко. "Так и заклюют, если продолжу" —  понял он, и уже более спокойно поинтересовался:
    — Как Вас зовут?
    — Нелля, — девушка уже не искала с ним встречи глазами, сидела, как и все, будто опущенная в воду, порыв её прошёл, и видимо женщина смирилась, -  я ж никого не хотела обидеть, вы же понимаете.
    Что он там понимал, осталось за кадром. Но порядок был восстановлен.
    Женщины стали снова потихоньку обсуждать свои нехитрые истории: потерпев неудачу выяснить у доктора  что-то по ситуации, они перешли к обычным в таких ситуациях  жалобам — почему их никто не смотрит, и не дают лекарств на постах «хоть бы от головы», Илья как обычно пообещал, что сестры будут впредь внимательнее, и вышел из палаты.
    Сейчас по дороге на работу он думал, девчонка, в общем-то, права, все мы тут стадо, которое никто не собирается толком просвещать. «И не аукнется им это никогда?» — спросил сам себя Журид. Ведь, творится, по сути, беспредел, но внутренний голос подначил: Вот ты же первый и  творишь, «но -  возразил он сам себе, - жить надо, надо вывезти детей, жена, конечно права, однако,  вывозить нужно довольно далеко, а на всё про все не хватает ни сил, ни средств». Это ж  не поездка в выходные, и кто его знает насколько растянется вся катавасия.      
    Работа прям с утра встретила чередой неприятностей:  не хватало материала, лекарств, было пару кровотечений, несколько человек с сахарным диабетом, одна с пороком сердца и все сыпалось как из рога изобилия. Журид поткнулся к Гайдуку, но у того свои дела: делай как знаешь и не мешай. А как знаешь? Кому будешь описывать суть происходящего в деталях. Это ж  не валидола попросить на складах. И он решился  ехать в облздравотдел. Если делать, так хоть что-то в рамках адекватности.
    Выходя из своего отделения, Илья заметил, что санитарка перебавила хлорки в воду для мытья пола: и так дышать не чем, так тут ещё запах химии. Он попробовал найти её и отчитать, но той видно на всё уже чихать:
    — А что мне делать, какая тут санитария, когда в туалет зайти не можно. Вот и сыплю хлорку, как старшая сказала.
    Заведующий понял бесполезность нагоняя,  махнул рукой и вышел. Лилия Альбертовна между тем, слышавшая весь разговор, нисколько не посчитала себя виноватой, бороться за чистоту надо всеми доступными средствами — не хватало инфекции какой при таком столпотворении. И она пошла к Эмили, передохнуть и попить чего холодненького.
    Процедурным было, как и всем некогда, поэтому передохнуть не удалось, но Лилия посидела с десяток минут в прохладе и тишине. Сегодня снова выписывали всех кого можно. Снова суетились мамочки, девочки готовили малышей, а эти обречённые,  кто как наблюдали за приготовлениями. Видимо, всё ж многим не терпелось и своего родить честь по чести, да не судьба.
    — Там у тебя девочка на коридоре в самом углу Галочка, черненькая вся такая, так ты её переведи куда получше, — вошла в кабинет Эмилия, — я с ней поговорила, хорошая такая девчонка, за плохую не попрошу.
    Лилёк ничего не ответила, только подумала, как это бывает, что вот одним до других дела нет, а еврею до еврея за всегда. И, вдруг, она подумала, что окажись на месте Мили, тоже попросила бы за своего. «Может потому, что нас мало, нам есть друг до друга дело, ведь, если бы отцу не помогли уехать с Поволжья, кто знает:  как бы сложилась её судьба, а так у неё все на загляденье, нечего жаловаться, дети пристроены, сама и с домом, что отцу продал кто-то из своих немцев, и с работой, да и в целом своим надо помогать», —подытожила Лилёк, и пошла, посмотреть, что там можно сделать.
    Тем временем из приемного покоя везли передачи, и Лилия Альбертовна подивилась на изобретательность «девушек», кто-то видимо нашёл родственников в городе, и палаты начали заваливать трехлитровыми банками с берёзовым соком.  Конечно, от березы там было мало, скорее водичка с лимонкой, но зато не эта водопроводная, попахивающая как всегда ржавыми трубами и  хлоркой, потому как единственное и незаменимое средство борьбы с микробами — дешево и сердито, что хлорка, что этот берёзовик.            
    Лиля переложила «ту чернявеенькую» в палату с северной стороны, прямо к окошку, но так что бы сквозняк при открытой фрамуге не попадал на девушку.
    — Ничего больше не нужно? — поинтересовалась на прощание.
    — Мне бы обмыться, — девушка выглядела робким и неуверенным существом.
    — Когда тебе на стол?
    — Не знаю, пока молчат, да и доктор меня только сегодня первый раз осмотрел, — девушка явно не любила привлекать к себе внимание, —  никак нельзя?
    — Я придумаю, только позже к вечеру, когда уляжется суматоха.
    — А мне нельзя ли тоже? — как обычно бывает: сразу возникли желающие.
    — Ладно,  возьму двоих, только ни гу-гу, не предусмотрено, пока, не хватит сил уследить за порядком.
    — У кого в палатах умывальники, можно и без душа, но у нас кран срезан, говорят неисправность в канализационной системе, — пояснила женщина, со второй кровати.
    — Ничего, ждите спокойно, вам тут нормально. А если что нужно, то подходи не стесняйся, — и Лиля вышла в коридор.
    Женщины за её спиной слышно было познакомились и стали, как и все потихоньку, обсуждать своё положение. Хотя в целом  обсуждать было не чего, ни одна ещё на аборте не была, так, что поделиться впечатлениями с другой не могла.
    — А меня, наверно, мужик теперь бросит, он же и женился только из-за ребёнка. А так пойдет по своим бабам шастать, у него ещё там зазноба в другом поселке есть. Да и родственникам его я не по нраву. Мог взять и побогаче.
    Вот что тут ещё обсуждать кроме бабской горькой доли.
    Только после обеда Илья попал на прием в обком. Все звонки, какие надо были сделаны, машина пошла грузиться. А он пытался, пройдясь по кабинетам прояснить ситуацию. Действительно, слухи оказались не слухами: семьи всего руководства уже были эвакуированы. Мало того, нашлись смельчаки, которые и сами выехали с семьями. Директора крупных предприятий резервировали пионерские базы и лагеря на Черном море, в Прибалтике. Стараясь под это дело тоже вывести свои семьи.
    Журид несколько раздосадовался. Какие могут быть последствия, толком ясно не было. Но что ситуация внештатная здесь уже никто не сомневался. Сколько это продлиться тоже пока не ясно. Но чем быстрее покинешь область — тем лучше, все, что ему удалось понять досконально.
    И отсюда он направился прямо к Гайдуку, пусть как хочет, но семья должна выехать. С отпуском для жены он договорится потом. Многие так делали. Некогда было заниматься формальностями. Гайдук пришел с полчаса спустя, как Журид оккупировал его приёмную, по дороге для верности прихватив главврача роддома, той тоже было кого отправлять на «большую землю». А женщина есть женщина. Она как фурия набросилась на начальство, благо, защищая здоровье своих детей, так что на это надо как бы делать скидку, но зная нрав Софьи Александровны, никакой естественно скидки делать не стоило, она ж любого мужика заткнёт за пояс, если захочет. Её уже сколько раз пытались направить на вышестоящую работу в облздраотдел. Но та не сдавалась: тут ты себе царица, а там ты пешка в чужой игре. Так что Журид подкрепил свои силы оригинально и недвусмысленно, настроив перед этим Софу на конкретную цель. Требовался самолёт. И место хотя бы на лето, для всех заинтересованных лиц. А заинтересовать им было кого. Но самолет и жильё ещё должны были быть как-то проплачены, это ж не хозрасчётное предприятие, а бюджет, но если мы не найдем эти деньги пенять будет не на кого. Атака Софьи с угрозой приобщить к делу соответствующие силы возымела действие. И всю оставшуюся часть дня Журид и Гайдук потратили на утряску формальностей, на перевод средств, на телеграфные переговоры с южной базой отдыха, и обрастание связями для надёжности всего мероприятия.
    Вечером Журид уже не пошёл в отделение. Как-нибудь обойдутся, в конце-то концов, не железный. Он знал о проблемах с питанием, с лекарствами, о случаях непредвиденных осложнений при операциях, но тех было много, а он был один, и уже и так сделал всё, что смог, и для семьи, и для больных. Он тихо и спокойно решил пройтись по вечернему засыпающему городу, всё такому же безмятежному и мирному. Однако Журид уже нюхом чувствовал, что где-то немирно и неспокойно. Раз уж отголоски достигли его ушей, а он всего какой-то завотделением, значит где-то идёт грозовой фронт. И ещё неизвестно кого затянет в свои сети. Он зашел в пивной бар, что делал крайне редко, пропустил там кружку пива, послушал, о чём говорят люди — никто ни сном, ни духом не слышал об аварии. Они были как инопланетяне для него, уже не сомневающегося что счетчик Гейгера, о котором ему когда-то рассказывал один друг брата, мичмана на подлодке, ведет отсчёт этих жизней. Слегка захмелев, Илья вышел под ночное небо, чистое, с множеством звёзд и созвездий и ещё раз подумал — всё что могу. А всё проклятая литература, ухмыльнулся он. Не влюбись в этих врачей, беззаветно служивших делу, может, стал бы большим человеком, и не я сегодня искал бы деньги и самолёт, а они бы сам искали меня.
    Новый рассвет вставал над городом, выспавшимся под крылом неба, насмотревшимся снов, нацеловавшимся по улочкам и домам, укачавшим своих детишек, собиравшимся начать ещё один апрельский день.
    И только люди, шедшие на первую смену на молокозавод, недоумённо погладывали в сторону рядом расположенного роддома. На высоте третьего этажа, на железной пожарной лестнице болталась какая-то белая тряпка. Как флаг, трепыхающийся на ветру. Кто-то, из прохожих подойдя ближе, все ж таки рассмотрел, привлекший внимание предмет.
    Он долго стучался в запертую дверь приёмного отделения роддома, пока заспанная дежурная открыла её и спросил:
    — Ну и стоило так стучаться, чай не пожар?
    — Нет не пожар. У вас там женщина повесилась.