Переписка с инокиней 2001-2005гг. Погружение

Переписка с инокиней Фаиной (Флориной Андреевой) 2001-2005гг.

(Из моего дневника.) Флорина Андреева (Фаина в крещении) - это особая, долгая и значительная история. Она наполовину молдаванка, с большими красивыми карими глазами, немного изломанным симпатичным лицом, чёрными волосами и смуглой кожей. Приехала из-под Алма-Аты, поступила на исторический факультет МГУ (искусствоведческое отделение). Познакомились они с Алесей на картошке, сблизились. Флора тогда была очень общительной, со многими тесно общалась. Это тонкое, трагическое, далеко не простое, глубоко женственное существо. Была у неё, по-видимому, тогда цель вырваться из провинции, закрепиться в Москве. Этим объяснялась в ней (по крайней мере, по впечатлению Алеси) излишняя уступчивость, нарочитая мягкость со всеми, большая неискренность. Девушка это умная, очень увлекалась кинематографом. <Между прочим, был у неё роман с однокурсником Сашей Лановым, сыном Василия Ланового и Ирины Купченко. Она была и у них дома, разговаривала с обоими родителями Саши, говорила, что Купченко очень образованная, интеллигентная женщина, хорошо знающая русскую религиозную философию, а Лановой беспросветный атеист <это уже сильно устаревшая информация – 2014г.>. Саша был очень тонким, артистичным и музыкальным юношей, но воздушным, от него нельзя было ожидать защиты и чувства “широкой мужской спины”... Они расстались. Наверное, сейчас та, кто была Флорой, молится и о Саше... январь 2001 года> Вместе с Алесей они хаживали в киноцентр, много ездили по подмосковным городам, бывали в Ясной Поляне, Мелехове, Коломне, Владимире... Постепенно очень сблизились. Флора долго жила у Алеси, благо родители на три года уехали заграницу. Флоре очень не хотелось жить в общежитии. И вот Господь решил призвать к Себе Флору. Сделал Он это так, как часто это делает с женщинами, да и с мужчинами тоже: через несчастную любовь. Она нашла себе работу оценщиком на аукционе антикварных вещей. И у неё произошёл очень серьёзный роман с шефом, мужчиной лет сорока. Дело шло к женитьбе, но против был его 12-13-летний сын. Этого оказалось достаточно для прекращения их отношений. Особенно тяжело было из-за того, что он продолжал быть её начальником. Он дал ей некоторое количество денег, и она смогла съездить в Италию. Так получилось, что Флора попала в город Бари, где она сподобилась приложиться к мощам Николая Чудотворца. По возвращении она попала в санаторий, где должна была восстанавливаться от пережитых нервных потрясений. Потом она некоторое время, несколько месяцев, жила у Васи с Леной, просвещаясь частым общением с ними. (Мы виделись с ними всего один раз летом 96-го года <потом ещё летом 99-го>, и они оставили от себя очень светлое и бодрящее впечатление. Как родные, как будто они живут где-то совсем рядом с нами, и души их, а вернее, их общая душа совсем рядом. Это одно существо, Вася с Леной. Вася Пичугин и Лена Котовская <внучка того самого Котовского>. Они венчаны, но не расписаны: так жизнь у них сложилась. <Уже расписались.> Живут в сказочно уютном гнёздышке на Коломенской, одни. Могучая, дивная духовная и философская библиотека. Полное добродушие. Родственность. Царствие Божие было для нас совсем близко рядом с ними. Трудно выразить эти трогательнейшие ощущения. Но это одно из удостоверений, не единичных и в высшей степени естественных и органичных, одна из вех, путевых столбов или маяков на пути в высшую и единственную реальность Царства Божия.) После этого у неё появилась возможность снимать квартиру, она зарабатывала для этого достаточно денег. Началось её воцерковление. Рядом с её новым домом была церковь, в которой служил и служит протоиерей Димитрий Смирнов. Это известный священник, очень глубокий и в то же время простой, твёрдый и строгий батюшка. Флора слушала его проповеди, долго не могла пойти на исповедь: боялась. Потом страх был преодолён. <В это время мы общались с Флорой, были у неё в гостях, и она приезжала к нам. Давали ей читать «Записи священника» отца Александра Ельчанинова, которые ей очень понравились. Я уговаривал её пойти исповедаться. Конечно, до искренности было далеко. Тем удивительнее был дальнейший поворот.> В Рождество этой зимой что-то коснулось Флоры. Она простояла пять часов, испытывая особенные чувства умиления и любви. В конце мая она позвонила нам и стала предлагать какие-то вещи, которые она раздавала по знакомым. Мы с Алесей опоздали на встречу с ней в метро, поэтому передача вещей тогда не состоялась. А недавно Аня Ермишина, ещё одна (и последняя) близкая подруга Алеси, сообщила нам, что Флора находится на послушании на подвории Новоспасского монастыря. Живёт она там в строительном вагончике, и на все разговоры у неё один ответ: “На всё воля Божия”. Из Алма-Аты, а точнее из деревушки около неё, приехала испуганная мать Флоры. Неизвестно, как сложится дальше жизнь Флоры, но только ясно, что она вошла в спасительное поле, и все эти настоящие события скажутся на ней только целительно и благотворно, а в конечном счёте спасительно. 11 августа 1997 года

(Из моего дневника. Алеся ко мне.) Богородица с флориной иконки очень похожа на неё. <Флора передала нам две иконочки.> Прямо она на меня взглянула. Однажды, прийдя домой <когда Флора жила у Алеси с Яной>, Флора рассказала, что какая-то странная женщина подошла к ней на остановке, посмотрела пристально и сказала: “У вас не лицо, и лико”. Помолись о ней. 19 августа 1998 года

(Из моего дневника. Алеся ко мне.) Снилась Флора. И так хорошо. Мы приехали к ней в монастырь. Церковь её освятили. Какой-то остров. Всё словно сказочное. Сосны. Вода. Флора улыбается. Вот так. 23 декабря 1998 года

<На рождение Насти. Алесе в роддом.> 30.05.97. <...> Вот нас теперь стало больше. Ты мне позвонила, солнышко, я спал. <Сразу после родов врачи нашли возможность Алесе позвонить домой.> Лёг я где-то без 15 без 10 минут 12. Заснул не сразу. Так что, может быть, встретил рождение нашей доченьки в бодрственном состоянии. <Настенька родилась в 0.05.> Перед тем, как лечь, правило не читал, а прочёл молитву беременной к Богородице (в третьем лице, конечно) и молитву иконе Феодоровской Божией Матери в трудных родах. Это было где-то от без 25 минут до без 15 минут 12 <т.е. в самый разгар родов>. Может быть, ты это как-то почувствовала. Молился я и до этого. Когда вышел от тебя, рядом на улице наткнулся на стенд газетный со статьёй историка об историчности личности Христа. А когда вошёл в метро, то в переходе в окне православного киоска увидел икону мученицы Анастасии Узорешительницы, которую мама сегодня с утра должна привезти тебе. Там же, странно, была и маленькая, меньше той, иконочка Фаины. <Тогда это ещё было странно. Но теперь, когда Флора ушла в монастырь и с ней произошло это преображение... Недавно была у нас в гостях, привезла детский молитвословчик с изображениями семьи, где папа и мама вылитые мы с Алесей, только сказочно преображённые. Действительно, вылитые мы. И у нас там двое детишек мальчик лет шести (неродившийся Глебушка) и девочка лет пяти, светловолосая, голубоглазая наша Настенька. Они ходят в церковь рядом с Кремлём, папа благословляет стол перед тем, как пить чай, детишки молятся перед сном или, пожалуй, после сна, батюшка подвёл их в храме к иконе милостивого Христа, детишки катаются на санках и, наконец, спят под иконой Ангела-Хранителя с родным, милым и тонким ликом. На обложке детишки сидят у заснеженного окошка и читают молитвословчик. Рядом лежит Библия. За окном заснеженные дома и деревья. На задней обложке маленькое заснеженное окошечко, за которым идёт крупный снег и за заснеженными домами видны купола церкви и колокольни. Где-то там, где у Настеньки есть живой старший братик, мы живём, пьём чай, ходим в церковь, такие красивые, большеглазые. И это пришло через Флору. Она и приехала к нам из-за этого молитвословчика, как увидела его, так и поняла, что нужно к нам ехать. Привезла ещё книгу отца Артемия Владимирова “Моя первая исповедь”. Батюшка наш упорно меня первое время называл Артемием и даже один раз разрешительную молитву надо мной прочитал как над Артемием, перепутал (?). Говорит, похож очень. Вскоре после своего приезда Флора позвонила и договорилась с нами встретиться, чтобы отдать нам вещи из своей одежды, которые уже давно нас ждали. Флора раздала их друзьям, когда уходила жить при монастыре. Ане Ермишиной тоже досталось. Такое красивое белое платье в цветочек она нам отдала (не подарила). Как душу свою милую. Я всегда хотел, чтобы у Алеси именно такое было. Платьице ещё одно, домашнее, лёгонькое, живое. Тоже как часть души. Алеся теперь в нём дома ходит. В одной из книжек, которую она тоже отдала нам, оказались вложены её чёрно-белые фотографии: одна детская и две, где она совсем юная, на одной грустный профиль, на другой смеётся, глаза родные. (“Да, Флора очень дорога мне”, говорит Алеся.) Эти фотографии тоже как бы душа её. Такое чувство, что мы как бы в наследство, по завещанию получили эти вещи после её смерти. Флора умерла. Только после её смерти стало возможно такое сближение. Мы сохраним бережно эту часть её души в своих душах. Ведь для нас смерти нет. Флора воскреснет где-нибудь, в какой-то сказочной стране, где все мы будем близки друг другу... Общается теперь с монахами-священниками, со старцами, с епископом Алексием Орехово-Зуевским, тем самым, к которому мы тогда с Агабековым приезжали <в ноябре 1995 года – искать наставления на путь истинный, по совету Сани Митина>. Флора просила поминать в своих молитвах его и братию Ново-Спасского монастыря, в котором он настоятель. А я поминал его иногда и так. Именно с ним, с епископом Алексием, связаны мои первые минуты в Православии. Уходя из его приёмной, я впервые от всего сердца дважды полностью произнёс Иисусову молитву. Настенька теперь каждый день перед сном “читает” с мамой этот молитвословчик, очень его любит, называет “ляли” и уже успела его пару раз порвать, а мама склеить. Не знаю, может быть, Флора (она теперь говорит, что она Фая, Фаина, тётя Фая), может быть, тётя Фая будет важна для Настеньки, может быть, они будут близки. 31.12.98> Сегодня день преподобной Евфросинии (в миру великой княгини Евдокии), жены Дмитрия Донского, которая после его смерти вела подвижническую жизнь, постилась, носила вериги, но никто об этом не знал: она всегда была весёлой, носила пышные одежды с жемчугами. А завтра, 31 мая, день (в том числе) мучениц Александры и Фаины <и Матроны>. <Это также и день рождения нашего батюшки. Между прочим, она рассказала тогда, как, кажется, молодой отец диакон за трапезой там у них сокрушённо сказал такие слова: «Какие же мы все уроды… А вместе – Церковь Божия».>

(Из моего дневника. Алеся ко мне.) Флора Великим Постом приняла постриг со своим именем, данным ей при крещении, Фаина. Очень звала нас навестить её, побывать на их службах. Мы хотели позвать её крёстной Сонечки (сначала Таню <Володину-Марсакову, с которой вместе я крестился в 1991 году>, но ей не разрешил муж), Флору не благословил духовник, т.к. за крестницей нужно присматривать (по той же причине нам отказал Максим <Танин муж>). Я попросил Алесю позвонить Фаине в день Рождества Богородицы, 21 сентября, чтобы узнать её адрес; приехать к ней сейчас, с Настей и маленькой Сонечкой, нам очень трудно. Алеся долго отпиралась, говорила, что это неестественно, “ну что я ей скажу?”, но в итоге инокиня Фаина была очень рада её звонку, а ещё больше возможности получить от нас письмо. Не жалей, сестра, о мире, ты ничего не потеряла здесь. Бог сохраняет всё. 17-23 сентября 2000 года

(Из моего дневника. Ноябрь 2000 года.) Мы отослали Флоре-Фаине письмо. Я просил её молиться за нас, как только может молиться монах. Истинный монах – самый родной человек, роднее мамы с папой. И теперь она наша и от нас не отвертится. Такое событие, произошедшее в такой близости от нас, не может не иметь к нам никакого отношения. Это посещение Божие и из него нужно извлечь всю ту пользу, которую оно может дать. Я попросил её рассказать, что говорят им их батюшки; что происходит у неё внутри. Алеся спрашивала, как строится её день, какие у неё послушания, как живёт её мама, так испугавшаяся её ухода в монастырь. Жаль её и радостно за неё, смерть и вступление на путь к преображению. В её ответном письме можно ощутить дух её новой жизни, тот мощный и страшный покой, в который она вошла.
«Здравствуйте, дорогие Алеся и Эдик!
Ваше письмо мне принесло такую радость! И оттого, что вы есть, и оттого, что Господь вас так хранит.
Наш Владыка говорил, что духовно здоровые и нравственные люди спасаются в миру; а мы такие, что там уже не сможем спастись. Поэтому Господь оказывает милость, призывая нас в особые «тепличные» условия для спасения.
Мы тоже живём большой семьёй – Батюшка, послушник Александр (тот, что живёт здесь с самых первых дней), восемь сестёр – монахиня, инокиня, пять рясофорных и одна простая послушница – и паломница из Сибири, которая, если Бог даст, может, останется здесь. На территории ещё живёт человек девять рабочих, но у них своя жизнь. А наша жизнь внешне протекает так: в 5.30 подъём, с 6 до 8.30-9.00 утреннее правило в храме (братский молебен Архангелу Гавриилу, утр. молитвы, полунощница, дневное чтение Апостола и Евангелия и нек. молитвы; по понедельникам акафист Арх. Михаилу, по субботам – Матери Божией); затем в трапезной Батюшка читает «насущные» поучения отцов и обсуждает с нами дела на день, раздаёт послушания; трапезы в 12 и 19 часов; после вечерней трапезы сразу же читаем три канона с акафистом Иисусу Сладчайшему <чтение одного канона или акафиста занимает в среднем 20-30 минут> и вечерние молитвы и просим друг у друга прощенья; спать ложимся в среднем в 11.30.
Особо тяжёлых трудов из-за нашей немощи здесь нет. В основном, занимаемся огородами, территорией, трапезой (по два дня «дежурим» по 2 сестры). Одна сестра почти каждый день ездит с Батюшкой по делам «администр.», строительным и финансовым, она и экономист, и бухгалтер, и строит. инженер. Одна сестра коровница (у нас две коровы), другая – птичница (15 кур, но что-то перестали нестись). Два часа в день читаем псалтирь (каждая сестра в свой день). Дни проходят в заботах по хозяйству, внешне однообразно, но каждый день неповторим и так хочется, чтоб он приближал нас к Богу.
Может быть, когда-нибудь здесь будет богадельня для престарелых нуждающихся в уходе монашествующих. А пока мы только учимся служить Богу и любить друг друга. Конечно, за 2 года, как здесь живут сёстры, набито много шишек, но они нам так дороги, т.к. ими укрепляется наша настоящая любовь. В монастырях обычно строго соблюдается иерархия послушания. Мы пока этому только учимся. Главные вопросы организации нашей жизни решает Владыка (об этом только догадываемся). На деле руководит всем Батюшка, по благодати он разбирается во всём – и в стройке, и в церковном пении, и в курах, и в капусте. Каждый раз убеждаемся, что всё, что он благословлял сделать или «советовал» (по смирению – не приказывая), было единственно верным, т.к. это от Самого Господа. Но, конечно же, послушаться ещё не умеем. Поэтому учимся слушаться и Его, и друг друга. Каждый из нас бывает старшим по несколько дней и решает все организационные вопросы – кому чем заниматься и пр. А Батюшка как самый внимательный и чуткий отец всё держит под своим духовным контролем, особенно – видит состояние каждого из своих чад. Батюшку так все любим, что даже не можем представить здесь никого другого. А он нас, вероятно, любит несравнимо больше, судя по тому, что нам прощает, какие скорби и душевные страдания несёт из-за нас. <Можно представить, что ему приходилось выносить от этих одичавших в холоде жизни и своих грехах женщин…> Бывало, заметит общую усталость и перенапряжение, собирает нас, сажает в машину и везёт куда-нибудь. Так за светлую седмицу мы побывали в Лавре, Саввино-Сторожевском, Пафнутьево-Боровском, Малоярославском, Хотьковском монастырях. В лес за грибами ездили и по округе, и в Рязанскую область (а там и к мощам Свят. Феофана Затворника, и на Вышу, и к святым источникам).
Вообще, Батюшка и мы сами называем себя «детский сад», причём – младшая группа. Ведь столько прощают и так нежно заботятся и лелеют, как о нас заботится Господь, пекутся только о малых детях. А т.к. совсем младенцы ещё сознательно не грешат, то мы и получаемся – младшая группа детсада. И это несмотря на то, что все разных возрастов и разных прожитых до монастыря жизней (от 25 до 75 лет, от балерины до диспетчера отопления Белого Дома). По словам Владыки – «мы в раю». Слава Богу, иногда отрезвляемся мыслью о том, как тяжело и тревожно сейчас жить людям в миру, и как надо недоумевать, радоваться и благодарить Бога за то, что пока нам даётся такая относительно беззаботная и спокойная жизнь. Наверное, это аванс, чтобы пока так укрепились и воспитались наши немощные души. Дай Господи нам силы обрести Тебя и не оставить Тебя, пройдя через всё страшное, что придётся пройти в будущем ради Тебя! Сейчас нам невозможно представить, как перенести лично муки и страдания и не предать Бога! Только теплится в сердце надежда, что Сам Господь и изберёт нас на это, и укрепит, и даст силы, и приведёт к Себе.
А пока мы мучаемся только от самих себя, от пороков и страстей, гнездящихся в наших больных сердцах. Это относится ко мне, т.к. о других этого не могу знать. Страшновато говорить, но это и есть пока вся моя внутренняя жизнь. Как хочется видеть Бога и быть с Ним!!! Но пока не могу сказать, что хоть чуть-чуть вижу Господа, даже боюсь это говорить. <«Чистые сердцем Бога узрят». У кого очищается сердце, у того постепенно запечатлевается в глубине лик Христов. Человек начинает ощущать, что за всей этой жизнью, случайным сцеплением её событий, стоит Он, невидимо, но явственно пребывает рядом, близ, смотрит в душу – Господь. И всё становится спокойно и ясно. И нет никакого страха, а только любовь и доверие. И каждый человек оказывается Его посланцем в твою жизнь, то есть ангелом, вызывающим благоговение и любовь, ангелом, послужить которому – радость и честь. Всё светлеет, молитва пронзает насквозь, сердце живо откликается на малейшее дуновение жизни, сила и радость пронизывает существо, а ты становишься всё тише, всё кротче, всё послушливее и безответнее. При этом теряя ощущение себя, ощущая себя ничем, пустым местом, при исчезновении которого ничего не изменится, но зато с огромной силой и отчётливостью созерцая Бога. 1 декабря 2004 года> У кого-то это дело всей жизни. Поэтому пусть лучше моя внутренняя жизнь останется при мне и не омрачает, или как можно меньше омрачает Божиих людей. А пусть их озаряет Свет Любви Божией, которая проявляется во всём и на каждом нашем шагу, при каждом нашем вздохе и даже до вздоха! И слова батюшек и Владыки в общем передавать может не иметь смысла, т.к. они говорят только «конкретным людям в конкретный момент». Владыка не благословлял людей записывать на плёнку его проповеди и беседы, т.к. это тоже таинство и духовно значимо лишь для тех, кто слушает их «здесь» и «сейчас». Поэтому так сильно трогают и постоянно удивляют эти насущные слова. Для меня это реальное чудо Божие. И тому, чему нас учат, учат и вас ваши полноправные учителя – Сам Господь, Его угодники, батюшка ваш. <Это правда.> Я же не имею никакого права вас учить, т.к. сама не научилась. Но как хорошо, что мы есть, и что пошли такими путями, и что над нами такой ощутимый Покров Божий!
Ваша семья, Васи с Леной и ещё две похожие на вас пары с детьми из наших прихожан для меня представляются как бы частью целого мира в общем мире всех православно живущих людей. <Эти слова несколько покоробили меня. В них как раз ощутилась слабость любви Фаины, и я ей об этом написал. «Холодок, которого не должно быть». А она потом звонила и просила прощения за письмо, чем Алесю сразила наповал. Но не меня. Это не значит, что я люблю так, как надо. Нет, я-то как раз очень плохо люблю. Но Фаина должна научиться любить так, как надо. И это не значит, что я её учу этому. Нет. Просто я тоже хочу любить. И поэтому так ей написал.>
А о том, что Эдик может стать священником, уже просто думать радостно! Всё это в руках Божиих, но и в ваших. А думать радостно! <Начиная с 18-19 лет человек десять, я однажды подсчитал, десять разных человек! – говорили мне, что я буду священником, или что мне хорошо бы быть священником. Из их числа могу припомнить сейчас Таню Володину, Аллу Александровну Андрееву, Юрика Чичкина, Свету Наумову, Серёжу Матанова, и даже батюшка поначалу говорил об этом. Священства добиваться грех, тем более что потом батюшка стал всё активнее меня предупреждать о тяжести этого пути, а потом и о негодности моей к нему. «Что такое священник? – говорил он. – Это святой. Вот берётся человек, и приводится к святости из того состояния, в котором он находится. Приводится в соответствие с внутренним своим содержанием. Скажем, до больницы. Или до трупа. Вот и получается священник». Таким образом, мне на этом пути могли бы грозить несладкие вещи. Ещё он говорил, что быть священником значит нести на себе горе других людей. Это не воспарения. Это распинание себя ради других. Да и не священство главное, не в этом спасение. Спасение во Христе. Христос в сердце. Через молитву, таинства и добрые дела. Перенесение страданий и скорбей, доброе терпение обид и напраслин, клеветы человеческой. Познание своей глубокой греховности, негодности, покаяние, сокрушение сердца, самоумаление до самоисчезновения – вот тогда приходит Бог на место «само» и «себя» в твоё сердце. 1 декабря 2004 года>
О маме своей давно не знаю, надеюсь, что она любима и хранима Господом. Сама же толком ничего сделать для неё не могу, как лишь стараться жить здесь ради Бога, что у меня пока не очень получается. Поэтому, наверное, и тяжело моей маме, т.к., видимо, у неё душа Божьего человека. <У всех нас, пришедших в Церковь в юности, большие трудности с родителями, прожившими жизнь вне её. У кого-то больше, у кого-то меньше. Везде ругань, обиды, слёзы. Надо бы радоваться, что дети к Богу приходят. А как радоваться, если сами без Бога? Сами, бедные, в болоте живут, в страхе и суете, унынии и отчаянии, и детей своих там же хотят видеть. А ведь это их единственная надежда – дети, пришедшие в Церковь. Не могут с благоговением и доверием, с терпением отнестись к переменам, происходящим с нами. Всё ведь не быстро, не скоро, а иногда и болезненно происходит. И так трудно идти по этому пути без всякой человеческой поддержки, но не идти нельзя. 1 декабря 2004 года>
Сегодня мы все были в Кремле. Нас возили на «выставку» «Христианских реликвий». Там были такие великие святыни: волосы и млеко Матери Божией, кровь Господа; части древа креста, колонны бичевания, Мамврийского дуба; гвоздь из тех, которыми распинали Господа, страстные святыни Христа – отдельный большой мощевик; мощи Александра Невского, князей Владимира и Михаила Черниговского; Феодора Стратилата и др. святых. Ходили по Кремлю, многие из нас как дети ходили. Затем в нашем монастыре служили молебен с Акафистом Матери Божией «Всецарице». И Владыку встретили в мон-<асты>ре – это редкость, чтоб он не был сильно занят. Такая милость Божия.
Простите, если что-то сказала не так, чего-то не сказала. С любовью вспоминаю вас и радуюсь за вас. Помоги и сохрани вас Господь! Прошу ваших молитв и желаю вам, чтоб любовь Божия не угасала и укреплялась в ваших сердцах.
Простите недост. инокиню Фаину.
P.S. Называть можно просто Фаина. <Алеся спрашивала, как нам теперь к ней правильно обращаться.>
Поклон Васе с Леной и Ане Ермишиной.»
Вот такое письмо нашей Флорушки – инокини Фаины. Надо ещё ей написать – чтобы пронзительнее молитва была.

<Поздравление Фаины на Рождество.> Дорогие Владимир, Александра и детки!
С приближающимся праздником Рождества Господа нашего Иисуса Христа!
Со вновь обретаемой благодатью этого великого события; с новыми надеждами и чаяниями в деле нашего спасения; с новыми душевными силами и последующими духовными «открытиями»! Желаю, чтобы всё это мы приняли от Господа и всё без остатка отдавали Ему. Желаю, чтоб в нашей с вами жизни оставалось всё меньше и меньше лишнего и всё больше и больше истинной чистоты и полноты.
Сохранения и укрепления любви в вашем маленьком ковчеге.
С любовью и благодарностью за молитвы
нед.<остойная> ин.<окиня> Фаина

<Письмо Фаины марта 2002 года.> Здравствуйте, Эдик и Алеся, да ваши маленькие детки!
Простите за столь долгое «ленивое» молчание. Конечно же, отговорки, что ничего особенного не происходит – это одни отговорки. А видно, как оглянешься с благодарением и вниманием на происходящее, как всё удивительно премудро и благоугодно устраивается в жизни.
Вот случай с моей мамой. Ведь она спустя три года, после моей поездки к ней и её первого Причащения Святых Тайн, снова поломала здесь на подворье эту же ногу. И как это случилось! Первые несколько дней она жила в нашей келье. А после возвращения м. Елизаветы (моей соседки по келье) из больницы, Батюшка благословил маму на 2-й этаж в келью с пожилой трудницей (коровницей) Татьяной. Удивительно скромная, молчаливая и благодушная женщина из рязанской деревни. Она последнее время помогала по хозяйству нашей общей знакомой – бабе Оле, к которой каждый год Батюшка с кем-нибудь ездит то за грибами, то за продуктами, но главное, видимо, за духовными наставлениями. Баба Оля знает нашего Владыку ещё с тех пор, когда он преподавал в Лаврской Академии, и она была молодой паломницей. Теперь она оказалась восприемницей трёх богоугодных сестёр-стариц. Владыко любит бывать у неё и посылает к ней некоторых своих «детей».
Так вот, мама, зайдя в комнату, где спала Татьяна, вдруг, как ребёнок, раскапризничалась: «Не буду здесь спать, как дурно пахнет и вообще уеду завтра отсюда» Конечно, первые дни всё на неё действовало крайне болезненно: и наша форма, и чтение за трапезой (особенно про мученические подвиги), и весь уклад жизни. На следующее утро Батюшка предложил взять маму в Москву, чтобы «развеялась», а я просто в мыслях не согласилась с этим, и он, чувствуя моё настроение, сразу же предложил: «Ну, пусть пофотографирует – погода хорошая. И когда к вечеру мы возвращались из Москвы, сёстры сообщили, что Нина Сергеевна сильно упала (кстати, первые на помощь пришли коты). Вызвали скорую. Мама сама Батюшке призналась: «А ведь мы Вас не послушались, что не поехали в Москву». Оказался перелом шейки бедра, что в этом возрасте бывает часто. Дошло до операции. Сейчас, оказывается, в травматологии главное – быстрее поднять больного на ноги, чтоб не залежался, т.к. «нет возможности» ухаживать за ним – видимо, особенность нашего времени. В большинстве случаев вставляют специальные протезы – штыри, пластины и пр., чтобы кости срастались без смещения; а через год их вынимают. У мамы оказалась индивидуальная непереносимость наркоза (который ввели), была клиническая смерть, четыре дня в реанимации. Но милостию Божию, всё пережили. Почти всё время мы с сёстрами, чередуясь по суткам, дежурили возле неё. Благо, одни наши благодетели (которые повенчались в нашем храме) нас предупредили, как надо за ней ухаживать и дали кое-что необходимое для этого; их мама лежала в этой же больнице, в таком же возрасте и с таким же переломом.
Благодаря этим дежурствам мама и узнала сестёр, и смогла оценить тот общий благоговейный и богоугодный настрой, к которому призывает нас жизнь в обители, по сравнению с общим настроем окружающей действительности. Она на глазах убеждалась в чём-то сама, лично, без чьих-либо посторонних усилий, а самим провидением Божиим. И рассказала об этом Владыке, когда он спросил: «Ну что – понравилось Вам болеть?»
Теперь она у нас, выходит, «затворница» – сидит целыми днями в келье (т.к. ходит на костылях и с опаской), латает всем дырки, что подклеит, что починит, когда поможет на кухне – в общем, «праздного» времени нет. Татьяну уважает и жалеет, видя её тяжёлый труд и смирение. Несколько раз уже причастилась Святых Таин. <Потом в телефонном разговоре Фаина к этой истории добавила ещё одну деталь. После этого перелома врачи сказали, что Нина Сергеевна, мама Фаины, должна лежать на особом ортопедическом матраце. В поисках этого матраца специально ездили в Москву, объездили все возможные места, где надеялись приобрести матрац, но тщетно. И совершенно случайно, кажется, послушник Александр узнал, что они ищут, и сказал, что по счастливой случайности именно такой матрац у них в обители есть и используется в качестве обычного матраца в одной из келий. Каково же было всеобщее удивление, когда выяснилось, что матрац был в келии этой самой коровницы Татьяны, на той самой кровати, на которой отказалась спать Нина Сергеевна…>
В остальном жизнь идёт своим устанавливающимся «монастырским» чередом. В общем, всё то же, но появляется какая-то естественность, тишина и спокойствие в её внешнем проявлении. А в наших действиях больше стало внутренней согласованности и слаженности; видимо, потому, что «отболевает» самость. Во всяком случае, невидимая живительная сила нас к этому подводит. Сестёр вот уже три года держится около семи человек; кто-то уходит, кто-то приходит. Батюшка служит, Александр пономарит; трое рабочих, которые «удерживаются» здесь, живут и трудятся как настоящие монахи, хотя некоторые имеют семьи. В общем, живём в некоем райском монашеском поселении.
Ещё в нашей семье такие жители.
Кот Гаврик – старожил, живёт здесь с первого лета, почти с самого начала. О нём говорили: «Смотрите – какой страшный, где они таких находят» (котёнком он был рахитик). Пережил больше двадцати котов и кошек, перебывавших на подворье. Может, потому, что был очень пугливый и осторожный, да и часто уступал другим – пришлым котам свою лежанку и еду. Теперь он «мед-брат». По его появлению у кого-либо из сестёр уже узнаём, что ей плохо (или физически, или душевно). Бывало, приходил даже к тем, кто «не любит» котов, когда им было плохо, или приходил заранее, до болезни. Когда кто-то лежал, болел, он не отходил целыми сутками, «дежуря» в ногах на кровати. Второй кот, который появился примерно год назад – Му-Му (т.к. его хотели отвезти, т.е. как бы утопить, но оставили). А впоследствии он оказался «ответственным» за коровник, и батюшкино ему имя оказалось пророческим. Он даже внешне имеет сходство с коровами – беленький, с чёрным хвостом и ушками, пухлый, упитанный и нежный на вид, как коровка. Они его даже облизывают, а он у них дежурит большую часть своего времени. На днях произошёл такой случай. Одна послушница собиралась ехать с Батюшкой за ветврачом, т.к. одна корова тяжело заболела. Му-Му весь день спал у батареи на кухне, вдруг поднялся на третий этаж, будто «чувствуя», что она долго собирается, «покричал» возле её кельи и после её слов «иду, иду, сейчас», спокойно вернулся на своё место у батареи. А утром с ней же вместе, сидя на кормушке (коровьей), «лечил» эту корову, т.е. «помогал» делать ей укол и пр.
Этот Му-Му был приёмной, но удивительно заботливой мамой третьему, младшему коту – Дымку, он у нас «голубых кровей», т.е. породистый. Но ловит крыс и мышей «напропалую» и к тому же очень ласковый.
Овчарка пёс Малыш нам достался от нашей единственной постоянной прихожанки бабушки Александры (твоей, Алеся, тезоименинницы). Она, выходит, представительница и молитвенница за всю округу – маленькая улыбчивая бабушка (в молодости прошедшая фашистский концлагерь). Её домик стоит у самой опушки леса, на краю деревни; и рано утром, и поздно вечером, и в темноту, и в непогоду она идёт через пустынную деревню в храм. Видно часто, что она за всё с радостью благодарит Господа. Поэтому и Малыш от её собачки тоже добродушный и «простой» собачонок. Когда недавно «гуляла собачья свадьба», они все устроились на «его территории», у бытовок рабочих, ели из его мисок. А позже «невеста» занимала его будку (она была кавказка), а он оставался на морозе. Вообще, на редкость чуткий к проявлению любви пёс – если вовремя не накормишь, или «намешаешь» ему еду «как попало», или надолго оставишь его без внимания, он начинает «грустить и унывать», перестаёт есть.
Куры привезены от бабы Оли, племенные, с хохолками и «бакенбардами», разных цветов. Их уже два стада – старшее и молодое.
Коровы тоже породистые – холмогорские, из племенного совхоза. Это уже вторые коровы. Первые были простые, но хорошие. Заболели, и их поменяли. Коровы – Кнопка, Снежка и Маня – все с разными характерами. Одни «с юмором», другие – спокойные. Ещё три телёнка. С коровами, оказывается, иметь дело очень сложно, особенно, если заболевают. Так что, пока это послушание не наладилось, оно сейчас в центре внимания и о нём больше всего разговоров. А когда что-то «отлаживается», оно перестаёт быть заметным. Но, слава Господу, уже второй год едим настолько вкусное молоко, творог, простоквашу, сыр и масло, что никто из нас никогда не ел ещё ничего подобного – всё своё и самое «настоящее». Мама сразу удивилась, как хорошо мы питаемся. Вот тебе и монастырь! Мы благодарим Господа за всё и осознаём, что всё это посылается исключительно ради нашей немощи.
К стыду своему, о богослужении пишу в конце! Ну вот так пока получается. Прихожан в храме бывает мало, а мы, по возможности, идём на службы все. Поём иногда трое, иногда четверо и пятеро сестёр. Бывает на клиросе от двух до шестерых человек. Постепенно, проходя через настроения и взаимные «терпения» приходим к спокойным и хоть и в небольшой степени, но благоговейным службам. Получается, что молимся в храме, как в скиту, и, возможно, всем это по душе. До храма дорожка такая короткая! И вся жизнь как бы сливается в единое целое, всё имеет общее значение и единый главный Смысл. А все наши скорби и тяжбы, надеемся, только выявляют и усиливают этот смысл жизни, а сами проходят. Слава Богу!
Простите!
Всего вам самого доброго!
Благодарю за письма и поздравления! С любовью! ин. Фаина
<Все благодатные вещи в этой жизни имеют тихий, как бы обыкновенный характер, благодать же Божия просто присутствует в них, как бы поверх, и в то же время глубоко внутри. Всё остаётся прежним, земным, знакомым, но в то же время всё уже иное, имеющее иной смысл и значение. Часто бывает при этом, что осознаётся это уже позже, через воспоминания, задним числом. Так бывает после трудных и длительных посещений храма, после тихого и спокойного общения с православными людьми. Так бывает и со всей жизнью, когда она получает благодатное освящение свыше через молитву и храм, всё уходит в тишину, и изнутри постепенно вызревает глубокая и радостная Тайна. И так же тиха бывает тогда смерть, и она становится вхождением Домой, в вечный покой и вечную радость. 12 декабря 2004 года>

<Из листочка Алесе в роддом, где она лежала с родившимся Колей.> 13 августа <2002 года>, 13.47. Только что звонил Фаине <у нас есть телефон её подворья, но звонит туда Алеся раз-два в году, чтобы поздравить Фаину с Рождеством или Пасхой; не потому, что мы не хотим с ней общаться, а потому, что степень её погружения в духовную жизнь значительно большая, чем у нас, и так просто честнее: может быть, только в эти великие праздники наши души действительно могут как-то соприкоснуться; а кроме того, у нас разные пути, разные духовные «крыши»>. Мелькнула мысль, что они могут кушать, но так ведь это не беда – мне только пару слов сказать. Сначала было занято. Потом трубка поднялась, были слышны голоса, но долго никто не подходил. Потом приятный и родной женский голос сказал: «Здравствуйте». «Здравствуйте, Фаину позовите, пожалуйста». – «Это я. Перезвоните, пожалуйста, попозже, у нас трапеза». – «А мне только на пол минутки. Это Владимир, тот, который Эдик. Помолитесь о нас, пожалуйста, у нас родился сын». – «Как хорошо. А как назвали?» – «Николаем. Он родился накануне рождества Святителя Николая, 10 августа». – «Как хорошо». – «Да, вот так, ну, до свидания». – «Всё время помню о вас», сказала она весьма хорошим, замогильным тоном, весьма преданным. – «А мы – о вас. До свидания». – «До свидания». Такой разговор. Надо будет её навестить, попозже. Я там тихонечко так побуду. Помолюсь, потружусь. И возьму её сердце себе, тоже потихонечку. Она невеста Христова, значит, моя, ибо уже не я живу, но живёт во мне Христос, и во Христе я повенчан и с нею тоже. Так есть, не по плоти и не по душе, а по духу, ибо в духе вы с нею одно.
<Из ответного листочка Алеси из роддома.> 13 августа/02 … Соприкосновение с Фаиной действительно запредельное, словно сон…

<январь 2003г.> Дорогие Владимир, Александра и детки!
Поздравляю вас с Великим праздником Рождества Христова и со святыми днями!
Продолжения, сохранения и приумножения мира, любви и согласия вашему богохранимому семейству.
Пусть звезда, указывающая путь ко Спасителю, никогда не меркнет перед вами. Пусть ваше поклонение Господу будет вечным. И пусть вечными будут Его милости к вам!
С любовью
и просьбой о молитвах!
Недостойная инокиня Фаина, с сёстрами и нашим Батюшкой.

<лето-осень 2003 года, в ответ на письмо Алеси с описанием нашей ситуации после запрещения Батюшки в священнослужении, наших ощущений и желания оставаться с ним> Здравствуйте, дорогие, Владимир, Александра и детки!
Очень прошу простить меня за столь долгое молчание в такой тяжёлый для вас период жизни! Не в оправдание скажу только, что написала вам большое письмо, но, Слава Богу, не отправила. В нём было много осуждения и малодушия. Высокоумничала и сравнивала вашу ситуацию с тем, что происходит у нас. А время прошло, и всё почти разрешилось, и пока совсем не так, как я предполагала. Оказалось, всё нужно перетерпевать <это точно>, пережидать и во всех смущениях, тягостных ощущениях подозревать виновность своего сердца. Не знаю, как разрешается ваша ситуация, но, вы сами по-христиански понимаете – Кем она послана и для Чего. Наверное, знаете и вспоминаете много случаев, когда ревностных угодников Божиих гнали их же братия по вере и пр. (Когда поднимали целые монастыри, а их изгоняло священноначалие, а потом и собственная братия, как прп. Феодора Санаксарского.) Даже батюшка Николай с острова Залит говорил своей келейнице, что его будут много поносить. (А немыслимо представить, за что, как и почему?)
Очень хочется, чтобы всё разрешилось благополучно для спасения души, вашей и вами любимого Батюшки.
В любом случае, из каждой ситуации, есть два выхода: или в погибель, или во спасение. Дай, Господи, нам силы всегда выходить ко второму, с рассудительностью, смирением и благодарением. Конечно, это трудно настолько, что зачастую нужно буквально умирать. Но кто быстрее принимает руку Божию, тот быстрее и воскресает.
<На этих словах стоит остановиться и осмыслить их. Внутри каждого из нас угнездилось много недолжного, несветлого, недоброго, о чём чаще всего мы не догадываемся, иногда не можем распознать природу своих чувств и наклонностей, иногда же они сидят столь глубоко в нас, что проявляются крайне редко, как потревоженные змеи. Но именно это и есть моменты, когда мы можем их заметить и познать свою болезнь. Страшнее всего считать себя совершенно здоровым или незначительно больным, когда ты в плену у врага и можешь просто погибнуть. Познание своей греховности, нечистоты, некрасивости – величайшее благодеяние нам со стороны Бога, которого удостаиваются в этой жизни далеко не все. Недолжное глубоко укоренилось в наши души. Да и как оно в нас заходит? Целиком нами овладевая. Что происходит на работе, перед лицом соблазнов, в испытаниях и искушениях, страхах, суете? Мрачное чувство целиком охватывает тебя, нет сил его сбросить, невозможно. Ну и что? Самовлюблённый человек привык действовать! Прямо сейчас! Раз я так чувствую, значит, так и есть! И ловушка захлопывается. Мрачное ощущение действительно становится твоим, и в своё время неизбежно вернётся с большей силой, как сюзерен к вассалу за данью. А надо было переждать, не делать скоропалительных выводов, не торопиться с решениями, подождать прояснения, и тогда уже решать, или уж, по крайней мере, если нельзя ждать, решать по памяти лучших, более светлых моментов и состояний. Человек смиренный знает, что в душе его может быть что угодно, что она проходной двор, немощная, нечистая, падкая, жалкая. Эка невидаль – мне плохо, или я хочу чего-то плохого, или я злюсь. А что ещё можно было от меня ждать? Но это не значит, что я должен открывать рот и произносить чёрное, злое, лживое или просто унылое, бессильное слово. Я подожду, и милостью Божией отползу подальше, на свет, всё пройдёт, отступит, тогда и подумаю, сделаю все необходимые выводы.
Многое в жизни нужно просто пережидать, претерпевать. Иногда это кажется невозможным. Ну да, для человека невозможно, но для Бога-то всё возможно. Верь в Бога и не верь в мрак, и мрак отступит, а ты сохранишь себя в целости. Возможно, что-то и отомрёт. Ну, и ладно. Туда ему и дорога, ещё Бога за это возблагодаришь. Так-то мы, грешные, к Нему и топаем, по болотам да по топям. И дело как раз в том, чтобы признать руку Божию в происходящем, признать горькое, но лекарство во исцеление души. Чем быстрее склонишься перед Его волей, тем быстрее отболит, быстрее и глубже будет исцеление. Иначе ведь озлобишься, рана злобы останется на душе.
И чем с большей силой сейчас ты противишься воле Божией о себе, тем глубже и решительнее, и бесповоротнее потом тебе придётся её принять, чтобы не погибнуть. Ты не хочешь быть ортодоксом? Тебя всё тянет на духовную «клубничку», боишься себя в чём-то ущемить, потерять простор, «свободу духа», другие религии? Что ж, пеняй на себя, наглотаешься тины, сам прибежишь, и уже даже думать не будешь голову поднять, чтобы оглядеться. А если примешь сразу веру Христову православную, и укоренишься в ней, полюбишь её, Господь тебе Сам оставит простор, да ещё, может, заставит что-то изучать, да других поучать. Оставит и культуру, и философию, и музыку, и фильмы, а в душе у тебя будет не просто монастырь, а строжайший затвор, ни одна блоха неправославная не забежит в сердце. Это и будет свобода духа, в цельности и чистоте. А пока не принял эту волю Божию о тебе, приходится тебе юлить и лукавить, оберегая себя и свою «свободу». Считая себя бесстрашным, «не чета этим православным», на самом деле пребываешь трусливым себялюбивым псом. Смирись под крепкую руку Господа Иисуса, и «во время оно» обрящешь себя действительно несокрушимым молодцом, в Боге и Богом. 12 декабря 2004 года>
У нас здесь по сути всё то же самое, только, наверное, всё более благодатнее и вместе с тем жестоко. Страшно, насколько милостиво и щедро, и премудрейше Божественное попечение о нас и насколько уродливы и исковерканы страстьми наши души. <И всё это не для красоты говорится, не «фигуры речи», это горькие плоды познания себя. Когда ты наедине с самим собой, можешь наслаждаться своей «духовной высотой», «мудростью», «божественностью», можешь со снисходительной ухмылкой вспоминать «бедных горемык» – других людей, но при встрече с ними, волей-неволей, а обнаруживают себя гады, сидящие в твоём сердце, попытки превозношения над ближними, встречая должный отпор, неизбежно выливаются в приступы злобы, душа ёжится, сердце испытывает боль. Святые отцы сравнивают страсти со змеями, гнездящимися в наших сердцах, которые, будучи потревожены, вылезают и жалят само то сердце, в котором свили себе гнездо. Всё хорошее в тебе – не твоё достояние, и это очень недвусмысленно даётся почувствовать, когда, превозносясь внутренне самим собой, пытаешься сверху вниз посмотреть на ближних: тотчас хорошее уходит и остаётся нечто злое и жалкое, всякие обиды и пр. Конечно – «меня же не оценили!» Но если в тебе действительно что-то есть – смиряйся перед ближними. «Возвышающий себя унижен будет, унижающий себя возвысится». «Хотящий быть наибольшим да будет всем слугой». И – «если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царствие Небесное». Занимая такую позицию по отношению к ближним, ты скоро действительно уже не сможешь возвышать себя над ними даже и внутренне, и страсти начнут отваливаться и издыхать одна за другой. Вполне возможно, тебе покажется, что умираешь и ты. Но нет, не так-то легко умертвить творение Божие, ты не умираешь, ты освобождаешься. Старец Алексей (Мечев) со слезами говорил, что он только тёмное пятно на белом месте, это он говорил от сердца, при этом ведя к Богу тысячи людей с великой духовной силой. Отец Кирилл (Павлов), на которого ныне равняется вся православная Россия, говорит о себе, что он ничто. Святые не лукавят, они говорят истину. Только в такой пустоте, в таком освобождении от самости, в таком ничтожестве и начинает действовать Господь Бог, который «трости надломленной не преломит и льна курящегося не угасит», никого никогда не потревожит и не потеснит, а придёт только в специально приготовленный для него храм, каменный или плотяной, храм сердца человеческого. И пока сердце занято самим собой, места Богу там нет. И если всё же ты бываешь иногда по-настоящему добрым, без самодовольного превозношения, но искренним сердцем, то только потому, что в это мгновение забываешь себя. А потом всегда вспоминаешь, и… паразитируешь на Боге, думая о себе, какой ты хороший и какой ты «великий» и «сильный», «не из последних молодцов». Будь ребёнком, не задумывайся о «своих дарованиях», не считай великим и славным то добро, которое ты обязан совершать по заповедям Божьим, забывай о нём, как об обычной, обыденной вещи, не стоящей ни награды, ни даже внимания. Более того, ведь наверняка не так, как нужно, сделал, будь готов к укору и осуждению. Ты хотел добра, а выходит-то обычно «как всегда»… Только милостью и помощью Божией можно творить добро. И не великое, а обычное, малое, незаметное. Великое же добро складывается постепенно из множества маленького, бытового добра, опять же, милостью Божией. 13 декабря 2004 года> Так что, слава Господу, который укрывает от мирских людей наше лечение, дабы меньшее количество благочестивых соблазнялось о монашествующих в наши последние времена.
Простите, что не рассказываю ничего подробно. Мы начинаем ощущать, что тихость и однообразие жизни больше способствуют приближению к Богу. <Когда жизнь обретает свой ритм и размеренность, её внешняя сторона перестаёт тяготить душу и больше сил освобождается для внутренней, истинной жизни, ты перестаёшь быть рабом суеты, вечность становится ближе. 13 декабря 2004 года> Вот и барахтаемся сквозь шторм своих страстей к этому лёгкому дуновению ветерка (дыханию Божию). <Вот и представь себе, какой тишины должна достигнуть душа, чтобы ощутить это лёгкое дуновение. И главное – чтобы в этой тишине суметь встретить свою кончину… 13 декабря 2004 года>
А ваши письма читать радостно и интересно. <Фаина имеет в виду, что чувствует, как Господь ведёт нас через все наши испытания.>
Как хочется, чтобы сохранялась благодать в вашем доме, чтобы все вы и здесь, и там были с Господом!
Простите ещё раз за всё!
Благодарю за молитвы и любовь!
нед. ин. Фаина.
<Где-то в это время Фаина стала часто передавать нам разные посылки через Новоспасский монастырь, что на метро «Пролетарская». Как правило, это были книги, много книг, детских православных, нигде больше мною не встречавшихся, краски, акварели, карандаши и фломастеры, изображения святых мест и святых людей… Каждая поездка за такой «посылочкой» составляла суровое испытание в моей жизни, тяжесть всегда была просто безжалостной – с учётом того, что приезжал после работы, как правило, уже не с пустыми руками – с рабочей своей сумкой и иногда ещё с нелёгкой сумкой с таможенными документами, и ехать приходилось сначала в метро, а потом на электричке 20 минут, и всё стоя. К тому же ручки Фаининых пакетов обычно рвались, не выдерживая тяжести, и нести приходилось «в охапку», прижимая к груди. Да, спасибо, конечно… Каждый раз я думал, что несу её душу, со всей тяжестью того, что тяготило, а может быть и до сих пор тяготит её саму. Душа её драгоценна, а чем душа одарённее и прекраснее, тем, думаю, тяжелее бывает. За редкими исключениями Богом с детства ведомых или уже глубоко очищенных душ. Ну, и молился я за неё, неся эти «пакетики».
Однажды Фаина позвонила нам рано утром, часов в семь. Видно, позже было трудно это сделать. Понятное дело, у них там свой распорядок. Я подошёл к телефону, пытаясь быстро прийти в себя. И пошёл разговор о нашем церковном положении… Несмотря на содержание своего письма, Фаина обнаружила своё большое беспокойство о нас, говорила, что лишить себя причастия очень страшно. Она звала кого-либо из нас приехать к ним в обитель, что для нас было нереально, с тремя детьми, которых не на кого было оставить, и загруженностью работой. Когда же я передал ей слова Батюшки об истинном причастии через перенесение страданий, она сказала, что это верно, но только для людей очень высокой жизни. Не знаю, высокая ли у нас жизнь, но слова-то эти нам были сказаны, мы их не выдумывали. Так или иначе, а это наш ориентир. Позже она обсуждала нашу ситуацию с епископом Алексием, Орехово-Зуевским, тем самым, к которому сначала мы отправились, в своё время, в 1995 году, с Агабековым, в Новоспасский монастырь, по совету Сани Митина, но с которым не смогли встретиться. Именно этот Владыка опекает обитель Фаины. Владыка Алексий сказал Фаине, что духовник – только свидетель таинства, и что надо искать другого духовника. Получилось, что нам пришлось терпеть ещё и эти слова, которым мы не в силах последовать: просто обозначился внешний характер положения Фаины и Владыки Алексия к нашей жизни, как это ни грустно. Может быть, пока внешний. Ничто в жизни не святее твоей собственной жизни, твоей собственной души, твоей собственной семьи, твоего храма, твоего Батюшки – всё это и есть центр Божьего присутствия, всё прочее либо примыкает к этой тайне, заодно с нею, либо вне, в других областях жизни, о которых у Господа своё попечение. Поэтому бессмысленно мотаться по святым местам, по разным храмам, по старцам, по гостям, по землям и странам, нужно погружаться в глубину своей собственной жизни, в глубину собственного крестного пути, в тайну Божьей милости в твоей судьбе, твоей душе, твоей вере, надежде и любви, терпении и смирении, молитве и уповании. Нужно копать в глубину, вовнутрь. Учит же этому, как я уже писал, храм Божий и те особые благодатные состояния, которые в нём посещают в переживании праздников и таинств исповеди и причастия. Именно благодатное участие в церковной жизни раскрывает глубину внутреннего мира и учит ориентироваться в нём. И учит не сразу: первые уроки по-настоящему усваиваются только через 10 лет, именно таков срок, после которого человек перестаёт быть неофитом со всеми сопутствующими этому состоянию болезненными вывихами и ошибками. Бывают исключения, но они только подтверждают правило.
Позже Фаина уже не возвращалась к словам Владыки Алексия, а говорила, что мы ведём себя правильно, в том смысле, что нужно переждать время, необходимое для прояснения ситуации. Мы редко с нею общаемся, но помним её всегда, как, надеюсь, и она нас. 13 декабря 2004 года>

<после Рождества 2004 года> С праздником, дорогие Владимир, Александра, Настенька, Сонечка и Коленька!
По-прежнему прошу прощения за прежнее молчание и свой «монастырский эгоизм». Но сердцем и душой часто чувствую вас очень близко, и тепло, и радостно, будто мы живём вместе. <Может, так оно и есть. Ведь мы молимся друг за друга. То есть невидимо участвуем в жизни друг друга. Фаина просто обязана оказалась это делать: ведь мы её тревожим, не забываем, а монах должен молиться за людей. Вот она и молится за нас. Не может не молиться. Видишь, Фаина, Господь привёл тебя в то положение, в котором грешный аз нахожусь добровольно и не могу не находиться, если ты понимаешь, о чём я говорю. Я, пёс, не могу не молиться за людей, которых Господь посылает мне в жизни, хотя я и не монах. Я-то именно пёс, что знаю доподлинно, мне не нужно до этого докапываться. Не знаю, многого ли стоят мои молитвы, может, и ничего не стоят, но не молиться за тебя, за твоих близких, за моих ближних и не очень ближних, не молиться я не могу, не могу, не могу. Без восклицательного знака. Просто трижды не могу. Если ты понимаешь, о чём я говорю. И это обычное дело. Как может быть иначе? Если Господь призвал нас к вечному блаженству, мы обязаны молиться за всех, сколько бы их ни было, в каждом полагая свой центр и свою цель, в каждом видя Бога, залог счастья и полноты любви. Если мы созданы для вечной радости, никак иначе быть не может. А мы ведь созданы для этого. Кажется, я ни разу не говорил этого: у моей бабушки, матери отца, Марии Михайловны, в девичестве Файбич, была родная сестра Фаина Михайловна, женщина в молодости мягкой и трогательной красоты, женщина неудавшейся личной судьбы. Её жених погиб на войне, профессия, которую она получила, социопсихолог, была признана советской властью ненужной, и она всю жизнь работала на санэпидемстанции, морила насекомых. В старости стала жалкой, тщедушной старушечкой, моей второй бабушкой (первая, основная – мама мамы, Надежда Николаевна, умершая в марте 2002 года, очень меня любившая), всё боялась, что её могут отравить… Она умерла, когда мне было лет пять. Так вот она все свои силы положила на воспитание папиного брата, моего двойного тёзки, в честь которого я и был назван папой, дяди Эдика. Дедушка воевал, бабушка должна была ехать в Сибирь, одна с тремя детьми, и одного их младших братьев-близнецов она была вынуждена оставить сестре. Так получилось, что он и был ею взращен и воспитан, и в детстве называл её мамой… Я внутренне сильно похож на этого своего дядю. Это долгая история, и может быть, я ещё расскажу её когда-нибудь. Но я просто хотел сказать, что имя Фаина для меня не чужое, а весьма близкое. 13 декабря 2004 года> Несмотря на то, что мы живём тоже весьма замкнутой, сплочённой и дружной семьёй. А вот как удивительно благодатна и велика сила, которая нас объединяет. Будто нет времени и пространства, и никакой лишней житейской суеты. Неужели появляется Самое Главное?! Какая Радость! <Милостью Божией. Ещё удержать надо, и возрастить…>
У нас тоже всё идёт своим прежним подворско-скитским чередом. Коровки (3 взрослых, 3 тёлочки и 2 бычка), курочки (штук около 130), четыре кота (одного маленького мы недавно нашли, спасли, откормили), собачки (2 пса и одна дорогая породистая молодая «королевишна» – среднеазиатская овчарка – Дэри – от слова «Дар»). Мне о ней особо тепло говорится, т.к. недавно она была моим «послушанием», можно сказать «выкормыш» и воспитанница, если нельзя говорить «детка». И характер примерный – добродушная, простая, ласковая, игривая и в то же время степенная; хотя порода очень злая эта. А до Рождества Господня меня «перевели» на коровник. И какая везде благодать! Коровы, оказывается, удивительно нежные и чуткие, благодарные животные; кормилицы.
По-прежнему поём, но теперь петь немного легче, т.к. одна сестра с консерваторским образованием с нами занимается, ставит голоса, обучает грамоте и пр. И пение в храме от напряжения и «недоразумения» переходит к какому-то поиску и сохранению чувства общности, взаимопонимания и любви. Надеемся, Господь доведёт это пение до настоящего (и единственно важного для монаха) сердечного сокрушённо-благоговейного молитвенного предстояния. Пока же здорово спотыкаемся о тщеславие (т.к. внешне что-то стало получаться хорошо).
Сестёр так и держится 8-10 человек: одна монахиня (вторая уже третий месяц на послушании в Иерусалиме в Горненском монастыре – вот как прямо с коровника её «Матерь Божия устроила» слова Владыки), три инокини (одна ушла – другая пришла к нам из монастыря Новоспасского); три послушницы, две рабы Божии может, будущие послушницы, и моя мама. Операция у мамы прошла удачно, всё прошло легко и хорошо. Она живёт здесь, помогает, ходит «иногда» (т.е. не на все) на службы, к чему-то привыкает, чему-то радуется, с чем-то не смиряется. Жду и надеюсь – как-то сложится её судьба? Вижу, что кроме как молиться, <я> больше ничего не в силах сделать. Кстати, квартиру она продала и просто чудом – три-четыре года ничего не получалось, и на день намеченного отъезда её к нам срочно объявилась «срочная» покупательница. Мама даже сдавала билет и после продажи приехала на 3 дня позже. Значит, пришло время. Но все вещи остались в квартире и её весной предстоит за ними ехать. Просим ваших молитв, чтобы как-то благополучно закончились мамины квартирные предприятия. <Потом, уже осенью, Фаина звонила нам, так как кто-то ей звонил, а ей, по её словам, никто не звонит, кроме Алеси раз-два в год. Это была не Алеся, но поскольку Фаина всё равно позвонила, она просила нас помолиться о маме: чтобы она благополучно купила намеченный дом в Рязанской области.>
Сам великий праздник Рождества Христова прошёл в нашей обители благодатно. Хочется поделиться с вами чувством того, как из года в год великие праздники обретают какую-то тишину и вместе с тем внутреннюю силу и напряжение. Всё меньше и меньше суеты и лишнего (даже людей), всё глубже ощущение события и молитвенное предстояние, всё острее приближение какого-то страшного испытания – расплаты за то, в чём пребывает человечество. Ваша семейная жизнь, похоже, ограждена от мира надёжнее, чем мы. А может, просто, по «чину» нам положено чувствовать то, что происходит вокруг, более обострённо (недаром афонский старец о. Паисий <1924-1994> монахов называл маяками или радистами, передающими сигналы Господу и обратно людям). Но не буду огорчать вас подробностями, глубиной и прискорбностью нашего ощущения того, что происходит в мире и что нас ожидает. Всеми силами души надеюсь, что Господь нас не оставит, укрепит в вере, даст силы и условия всё пережить и не оставить Его! <Всё это отнюдь не случайные слова. И Батюшка говорил, что события надвигаются на вселенную, то есть на мир обитания людей. И святые старцы ещё перед революцией вместе с гонениями на веру предсказывали и будущее возрождение веры в России, но на короткое время, потом же – конец истории. И это не одно предсказание, но большое множество, не связанных друг с другом, но говорящих об одном и том же. Короткое время определяется сроком около 15 лет. Если считать от 1988 года, времени тысячелетия крещения Руси, когда вера начала возрождаться, то срок оканчивается 2003 годом, годом запрещения Батюшки в священнослужении. Если же считать от 1991 года, времени крушения безбожного советского строя и прихода к власти правителей, с уважением относящихся к Церкви, то это 2006, ну, или максимум 2008 год, т.е. год переизбрания Путина. В романе Юлии Вознесенской, которая своё творчество строит на основании православной и святоотеческой духовности, предсказывается, например, экологическая катастрофа в 2020 году в результате американо-арабской третьей мировой войны: землетрясения, выход океанов из берегов, затопление Европы и т.д. Но в этом романе также описано восстановление самодержавия в России и её отделение от прочего мира, находящегося во власти пришедшего «Мессии» – Антихриста. Фаина в одном из последних разговоров с ней сказала, что они там находятся в ожидании предстоящего. Мне она говорила, в том разговоре в 7 часов утра, что причаститься в храмах не всегда будет возможность. И самому мне приходят в голову мысли о том, что вся эта масса людей, не желающих знать Бога, живут за счёт тех, кто их терпит и сдерживает своими молитвами и смирением напор разрушительных страстей, ожесточения, агрессии. Долго ли так может продолжаться? Я сам, грешный, ощущаю великую тяжесть на своих плечах – тяжесть жизней людей, с которыми приходится общаться на работе, да и в личной жизни. И только силой Божией я пока не раздавлен, хотя чем дальше, тем слабее, немощнее я себя ощущаю. Остаётся только молиться Матери Божией, споручнице грешных, то есть умоляющей Бога о заведомо беззаконных людях в ожидании их покаяния и исправления, и всем святым о том, чтобы России был снова дарован «удерживающий» – православный Царь, и тогда будет надежда на «мирное и безмятежное житие, во всяком благочестии и чистоте». Уж очень мы, люди последних времён, вышедшие из полного безверия, из плена сластолюбия и самоугождения, очень уж мы слабы, чтобы выдержать суровые испытания, но мы искренне стремимся ко Христу, к вечному спасению, и может быть, видя наше смирение и нашу немощь, Господь помилует нас и оградит в этой земной жизни от непосильных нам скорбей, с тем, однако, чтобы нам удобнее было достигнуть вечного блаженства. 26 декабря 2004 года
Вообще-то говоря, ожидание конца мира и истории всегда было свойственно высокой христианской духовности. Ещё у апостола Павла в посланиях можно найти слова о близости Второго Пришествия Спасителя. Здесь есть свой особый смысл. Во-первых, духовный человек не может не ощущать близость собственной смерти, после которой этот мир кончается для каждого из нас и наступают уже какие-то совершенно новые порядки. Во-вторых, время – только часть вечности, и вечность близка, она уже есть, здесь и сейчас, и люди, близкие к вечности, не могут её не ощущать.
Многие люди говорят, что мы-де пока живём на земле и должны жить по-земному, по законам этой жизни, а там-де поживём-увидим, разберёмся. Но дело как раз в том, что эта земная жизнь может быть освящена и просветлена только светом вечности, светом конца истории, конца этого мира, когда Бог станет «всяческая во всём» и наступит зримое и окончательное торжество любви. Отсюда, думается, и все эти «крайности» апокалиптических настроений людей самого высокого и чистого духа. Ожидание конца света не бессмысленно: наступит «день Господень», и мы должны ждать этот день и быть готовыми к нему. Вечность реальнее временной суеты. И только из этого источника можем мы черпать силы противостоять разрушительному хаосу суеты и страстей, мрака безверия, уныния, бессмыслицы. 27 февраля 2005 года>
А к празднику мы готовились как подобает – сначала «учили песнопения», а потом начали болеть, и за две недели переболели гриппом почти все сёстры. Ночная служба была долгая и красивая. За трапезой были почти все, кто был в храме – человек 45; почти ничего не говорили (всё уже сказано, осталось только делать и переживать происходящее), и только все пели колядки.
Праздник словно повторился на третий день Святок. К нам на «Ёлку» приехал о. Алексей с матушкой Натальей (институтской подругой и духовной «соратницей» нашей инокини Нины) с пятью дочерьми из храма (к стыду не помню названия) на м. Петровско-Разумовская. Они, т.е. девочки, показали концерт нашим семейным прихожанам и нам. Пели, читали стихи, иногда объединяя это в некие постановки. Какая глубина и чистота во всём! В этих девочках, в их папе и маме! Такие красивые, смиренные и одухотворённые лица, казалось, сейчас не увидишь нигде, как только на фотографиях прошлого века и новомучеников. И просто, приветливо!
Нам, наверное, многим стало даже как-то стыдно за себя при соприкосновении с такими Божьими людьми. Вот тоже семья, тоже испытывают немалые трудности. Но какой мир, какая любовь и как всё просто и по-настоящему, всё что делают – читают ли стихи, разговаривают ли с людьми, поют ли песни. Слава Тебе Господи! В общем, все почувствовали, какая благодать наполнила этот праздник. И устроилось так, что прихожане уехали раньше, а с дорогими Гостями (ещё несколько человек, кроме батюшкиной семьи) мы ещё трапезничали и пели вместе. А нам Батюшка по простоте своей и от чувства, что если что истинное, с Господом – значит, монашеское, назвал их семью монастырём.
На Святках приезжали к нам ещё люди. Поём, едим, да разговариваем – в общем, отдыхаем. Дни стоят прекрасные, то мороз и солнце, то снег идёт, то просто тишина. Здесь пока, слава Богу, куда ни посмотришь – везде красота. Раньше, гуляя с Дэри, мне удавалось далеко ходить или даже ездить на велосипеде по полям. Едешь, а со всех сторон русские просторы – где селение вдали с возвышающимся над всем храмом (уж новорусские дома стараюсь не замечать), где леса и поля, а где каёмка такого настоящего русского леса с елями, что всё время было ощущение, что мы на земле преподобных – Сергия Радонежского и других святых, и что они здесь рядом и всё дышит вокруг этим Духом русской Святости. Если это отдалённое подобие Горнего мира. То какая же красота и полнота там, где Всё Свято?! Кстати, как славно было бы воспитывать детей на старых русских сказках, даже в их старых доперестроечных экранизациях – мультипликационных и художественных.
Алесенька, разреши поделиться с тобой тем, что мне пришло на сердце, когда прочла строки о твоей тревоге за Настеньку. <Изломанность души, капризы, болезненность и истеричность реакций, гордынька, вместе с добротой, простодушием и любящим её сердечком.> Мысли и слова о душе человеческой настолько могут быть опасными и поверхностными, что заранее прошу простить меня за всё, что напишу, т.к. саму суть и глубину каждой души ведает один Господь. Решилась не только помолиться, но и написать об этом, поскольку эта ситуация видится мне очень знакомой. Смотри, ты даже сама пишешь, что «<может быть> Настеньке лучше сразу – к тёте Фаине». В этом есть большой смысл! И вот какой: Владыка часто говорил тем, кто в монастыре: «Они (т.е. люди, живущие в миру) и там спасутся, а мы такие (он имеет ввиду именно немощь и, часто, порочность души), что там уже не сможем спастись». <Это он их просто смиряет. Хотя помыслы смирения справедливы для каждого, имеющего их, нельзя, если ты не поставлен на это Богом, обращать эти слова назад к человеку, то есть смирять его, даже если он многократно говорил тебе уничижительные о себе вещи. Точно так же, как говорит о себе Фаина словами своего Владыки, мы можем сказать о ней словами нашего батюшки, что она, в отличие от нас, «погружённая», и добавить от себя, что мы не имели в себе силы и высоты для отречения от мира и его страстей и строго духовного пути, потому Господь и смилостивился над нами, даровав нам батюшку и друг друга, чтобы покрыть нашу немощь и дать возможность идти к Нему путём христианской семьи.> И нас помещают в теплицу, в которой из нас выращивают прекрасные оранжерейные цветы. Но прежде, чем что-то начинает расцветать, сколько терпения, труда и различных материалов нужно употребить Садовнику! Но сейчас дело не в этом. А в том, что попадая в монастырь, или, скажем, в более высокую и надёжную ограду церковную, начинаешь постепенно ужасаться падению рода человеческого, сталкиваясь… с самим собой. Такое же зло, как и везде, только в тебе одном, внутри, просто в немного другой форме. И уже некого становится винить: ограда высока, условия тепличные, тебя любят, о тебе заботятся – как бы тяжело это ни было, в этом со временем убеждаешься – со временем всё меньше и меньше остаётся ропота, всё больше благодарности. А зло как бы не уменьшается, а оно всё находится только во мне одном. <Как истинный монах, Фаина говорит о себе в мужском роде. Дух мужествен. И исполняясь Духом, монахиня перестаёт ощущать немощь своего женского существа, аморфность, неуправляемую эмоциональность, заземлённость.> Это великое скорбное чувство, и оно доступно, наверное, только настоящим монахам и святым. А мы хотя бы уже прикасаемся к нему. <Действительно, это очень хорошо, что подобная мысль нашла своё место в душе Фаины. Огромное количество людей несчастны именно потому, что считают себя хорошими и добрыми, не будучи в силах осознать своей вины во всех своих неприятностях, скорбях и горестях, обвиняя ближних, осуждая других людей, да ещё сваливая всё на какой-то «неумолимый рок», то есть ропща и на Самого Бога, из-за всего этого помрачаясь всё более и более. Такое открытие элементарно справедливо. Злые мы, а ещё скоты и свиньи. А если попытаемся этого не замечать, впадём в духовную гордыню, превозношение над всем миром, соделаемся по духу чадами сатаны, почитая себя чадами Божьими. Не осознав всё это, невозможно вообще прийти к реальности, невозможно выйти к духовной жизни. И только покаяние, оплакивание своего настоящего крайне плачевного, постыднейшего и позорнейшего состояния, может вернуть душе её первоначальную красоту, чистоту и достоинство. 26 декабря 2004 года> Слава Господу! Прости, что долго подхожу к мысли, но это ещё не она. И вот многие из нас, монастырских «тепличных» насельников, люди с такой же тонкой и чуткой душой, незаурядными умственными и другими способностями. Но здесь понимаем, что наши хрупкие и любящие справедливость души ничем не защитишь от зла, ни от внешнего, ни от внутреннего. (Говорят, что из монастыря есть три пути – либо стать настоящим монахом, либо уйти назад в мир, либо попасть в психушку – сойти с ума. <Если не смиришься, увидев себя в истинном свете, это очень трудно пережить, потому что гордость, всякое самомнение бывают раздавлены. Если сросся с ними, крыша может и съехать. Если же любишь Истину превыше всего, приходишь к смирению и почитанию себя за ничто (если суметь отскрести этого «себя» от грязи).>) Так вот, ничем не защитишь <от зла наши души>, как только одним СМИРЕНИЕМ! На Рождество, милостию Божией, Владыка дал мне хорошую встряску. Он говорил о том, что, конечно, нельзя отступать от подвига и от правил церковных и нравственных, всеми силами стоять в этом и не терять благодать. Но упаси Бог считать себя «правильным» человеком. Его слова: «Психушки и клиники неврозов переполнены «правильными» и «примерными» людьми. И, действительно, избранные Богом люди, как корабли, плывут по этому жестокому миру и не тонут, да своим подвигом несут на себе подчас множество людей. <Это смирение приносит такую мощь. Дело в том, что смиренный человек не может ничем гордиться. То, что другой посчитал бы подвигом и поставил себе в великую заслугу, смиренный человек искренне почитает за обычное дело, которое он готов делать снова и снова, сколько потребуется. В смирении заложен Божественный масштаб, потому что нельзя смириться ни перед чем, кроме как перед Богом, а потом уже Его Одного видеть во всех и во всём. Что требует жизнь, что требуют окружающие люди, в согласии с долгом и совестью, и заповедями Господними, то требует Бог. Иди и делай. 26 декабря 2004 года>
Конечно, очень понимаю твой страх, Алесенька, перед тем, что предстоит такому юному человечку (у одних наших прихожан такая же проблема: мальчику, кстати, Михаилу Михайловичу удивительной чистоты ребёнку – предстоит школа и всё прочее). Но верю, что по молитвам благочестиво и праведно живущих родителей, благодаря наполненности, внутреннему богатству и благодати жизни всей семьи, ребёнок будет оберегаться невидимою силою Божией во всех обстоятельствах. А самое главное, чему мы учимся – не искать правды на земле, а искать сил у Господа, чтобы творить её самому (внутренне, во всех обстоятельствах), творить мир, насколько это возможно. Бывает невыносимо тяжело, понимаешь, что ничего не можешь, что хочет Господь от тебя. Но если привыкаешь осознавать себя ничего не могущим, это тоже как-то воскрыляет душу! <Это и есть смирение, которое, как магнитом, притягивает к душе Божию благодать.> И опять встаёшь и тянешься к свету, и опять спотыкаешься и падаешь! Но когда привыкаешь к этому пути, появляется некая простота, святая простота, т.к. она сопутствует тем, кто идёт к Свету. И СМИРЕНИЕ. Вот это и есть мой убогий совет. Безусловно, всё управится милосердным промыслом Божиим. Единственное, что вы, как родители, можете добавить в воспитании – это не давать понять с ранних лет человечку, что он особенный, тонкий и лучший кого бы то ни было, что он справедлив сам, а мир жесток. Может, ваша родительская любовь и мудрость найдёт сама, как воспитывать в ребёночке смирение, подвижнический дух (без него в наше последнее время христианство перестанет быть христианством) и простоту. Но без этого никуда! Если б вы знали, как наши «тонкие» и «чуткие» души приходится отцам и матерям обуздывать и врачевать в монастыре, какие это подчас принимает уродливые формы. Т.к. мы, увы, уже взрослые. А мама отца Василия (убиенного Оптинского новомученика), когда была у нас, на слова Батюшки: «Мать, да ты какого сына вырастила! Ты же святого вырастила!» – скромно, с улыбкой отмахивалась: «Батюшка, да он такой же, как все был; они мальчишки во дворе все одинаковые бегали». Вот те на! А он и мирским человеком был знаменит – чемпион мира по ватерполо; и за четыре года глубочайшего внутреннего подвига и жизни в монастыре сподобился мученической кончины; и после смерти уже людям помогает. <Фаина присылала нам в том числе и изображение трёх новомучеников Оптинских, убиенных от меча сатаниста на Пасхальной заутрене в Пасху 18 апреля 1993 года. Изображение это она получила из рук этой самой матушки одного из них, отца Василия Рослякова, которому на момент убийства было 33 года. Это очень трогательная троица, три настоящих богатыря, ушедших в монахи, душами пламеневших к Богу и отдавших Ему свои чистые души, и принявшие из Его рук мученические венцы. Мы с Алесенькой были на их могиле в 1999 году, прочитали о них немало книг, чтим и любим их. 9 января 2005 года>
Простите ещё раз за такое эмоциональное, нравоучительное многословие. От всей души хочется, чтобы всё было хорошо и как можно ближе к истине. А в чём она, вы, может быть, знаете больше меня. Простите и за высокоумие. Когда скажешь, потом зачастую становится стыдно. Но что ж делать? Уже сказал! Остаётся всё время просить прощения. <Очень симптоматично и трогательно, что Фаина часто говорит о себе в мужском роде. Монахини, идя по своему монашескому пути, с годами излечиваются от своих женских немощей, становятся как бы полным человеком, ибо их вместо мужа восполняет Сам Христос непосредственно, почему они и называются невестами Христовыми. 9 января 2005 года>
Пока не знаю, что ещё добавить о нашей жизни. Может быть, после приезда Владыки что-нибудь расскажу.
Всего вам самого доброго!
Божией помощи!
Ангела Хранителя.
ин. Фаина, мама, сёстры и вся наша монастырская «меньшая братия» с любовью!

7.02.2004 <Фаина позвонила и попросила забрать из монастыря посылочку от неё. Там были сапожки, а рядом с ними – записочка.> Алесенька,
эти сапоги мне предложила (прямо во время вечерней службы, сейчас) некая матушка Александра, бабушка, которая ходит в Новоспасский монастырь с первых дней.
Вот вам выходит подарок от святителей Григория <Богослова> и Владимира <священномученика, митрополита Киевского>.
(Только кресты на подошвах надо срезать бритвой, хотя бы один или два конца у каждого; чтобы не попирались они. <Почему сама не срезала, если это так важно?>)
Простите, благословите!

<Письмо, написанное Фаине в апреле-мае 2004 года, от Пасхи до Вознесения. Сначала пишет Алеся, потом я, потом опять она.> Дорогая наша сестра Фаина!
Христос воскресе! Да пошлёт Воскресший Спаситель пасхальную радость тебе в эти светлые дни! И пусть они освещают все последующие будни твоей жизни. Батюшка наш всегда говорит, что сейчас, до Вознесения, Господь пребывает среди нас, ходит по земле и может предстать в любом образе.
Прости, дорогая, за запоздалые поздравления. На Пасху мы все дружно заболели, потом у Эдика было много работы и он никак не мог добраться до вашего монастыря. Правда, Эдик всё равно выбрался на Пасхальную службу, ещё не выздоровев. И главное впечатление, которое он получил, был наш батюшка, скромно стоящий в уголочке притвора с иконой Царя-Мученика: батюшка пришёл на крёстный ход, совсем не надолго. Кто бы два года назад мог такое представить! Как всё это больно! Какие искушения вошли в жизнь нашего прихода и храма с приходом другого настоятеля! Господи помилуй! Какая это была милость Бога – семь лет, проведённых в этом храме с батюшкой! Какая благодать, труд, радость. Всё было настоящим. Живым. Хотя и смирял нас батюшка очень крепко. Батюшка сказал Эдику: «Терпи всё, что тебе говорить буду, и плохое от тебя отстанет». <Таков закон. Идя в храм за духовной помощью, я получал очередную нравственную оплеуху от отца духовного. И хотя всё понимал, иногда было очень больно. А без боли не бывает исцеления. Что я только о себе не выслушал! Чего не натерпелся! Так страшно, как было страшно с ним, потом уже ни с кем не было. Все начальники после него казались безобидными чудаками. Бог – это не сюси-пуси, и любовь Божия может быть не только нежной и мягкой, но и суровой и требовательной, если ты приходишь к Нему во грехах, и более всего если приходишь в гордыне. А мы именно таковы – мы, «богоискатели», шедшие «своим путём». Благ и милостив, и кроток, и нежен Господь с душами кроткими, смиренными, тихо, безропотно страждущими под крестом. Эти идут верным путём, не мудрствуя лукаво, зная о своей порче и принимая жизненный крест как лекарство от неё, средство возвращения к Богу. А кто не хочет видеть своей вины и безобразия, не видят и милости Божией. Таковым Он не открывается. Открывается, только если наступишь себе на глотку. И если и вправду приходишь к Нему, начинают сыпаться «лекарства». Я, надеюсь, не так заматерел в гордыне – хватило нескольких фраз и ссылки в Беляево на два месяца, а потом в Солнцево на три с половиной года, да ещё попустил Господь совершить пару злодеяний. И я всё понял – слава Ему, милосердному! Сердце сокрушилось и в него вошёл Он, его Создатель и Самодержавный Царь, Владыка и Хозяин. Нить от моего сердца тянется к Нему через отца духовного. Во как помиловал Господь! И это несмотря на то, что остаюсь грешником. Как-то Господь потребляет, «переваривает» мои грехи. На то Он и наш Ходатай перед Отцом, и Искупитель от всех грехов. Мы грешим и не можем не грешить, пока Он не даст необходимой благодати для победы над грехом. А чтобы её дать, нужно расширить наш сосуд, подготовить его к принятию благодати, очистить, укрепить. Пока же достаточно смирения. Через него Господь бывает с нами, потребляя наши грехи. Он их не просто прощает, Он их изничтожает. С одной стороны наши грехи, в которых нам не оправдаться, с другой стороны Он, живое наше Оправдание, уничтожающее Своим Присутствием в нас наши грехи. То есть главное – быть с Ним, бежать к Нему из любой ямы и даже пропасти. А средств много, это неформально. Всё, что связано с Церковью, с Евангелием, со святостью – во всём этом Он. Богослужения, молитвословия, акафисты и тропари, чтение Писания, исполнение заповедей (для чего в том числе необходимо всегда обновлять их в памяти через изучение Евангелия), почитание святых, чтение их жизнеописаний и житий, искренняя молитва без слов, с умилением и слезами, покаяние в грехах, терпение ради Него обид, клевет и самих гонений, память о Нём, иконочки, святая вода, просфорки и артос, агиасма, крестное знамение, разговор со святыми и Матерью Божией как с живыми людьми в сердце и молитва, молитва, молитва… Вот наша жизнь. И Господь Сам постепенно нас освящает, исполняет благодатью, отлепляет от грехов и страстей. Душа, любящая Господа, найдёт способ приложиться к Нему, даже в том положении, в котором сейчас находимся мы, вот уже скоро два года – с духовным отцом, запрещённым в служении с увольнением за штат… 16 января 2005 года>
Немного необычно Господь нас ведёт. Но мы чувствуем, что по-другому не можем. Когда-нибудь Господь откроет, почему надо было так, зачем. Главное – смиренное, сокрушенное сердце. Незлобивое и независтливое. В таком сердце и живёт Господь.
Вот. Скоро за меня возьмутся. Скоро проверим, что у меня там на сердце. В середине июля <оказалось, в начале августа> переезжаем обратно в Чертаново, в дом Эдика, где ты нас навещала. Хозяйка наша разъезжается с сыном. У нас будет своя комната. Помолись о нас крепко: о благополучном переезде, о мире в доме, о том, чтобы Матерь Божия послала мне смирение и разумение в отношениях со свекровью. Потому что то, что было до нашего отъезда, вспоминается с некоторым ужасом – до чего я довела себя! Будет непросто, но я уповаю на помощь Божью, на Его милость.
Трудное у нас время сейчас, Фаинушка. Очень нуждаемся в твоих молитвах. Эдик грустит. Ситуация с батюшкой словно печать на всю нашу жизнь. Мы скорбим. Эдику трудно на работе. Очень тяжело соприкасаться с людьми, заниматься тем, к чему душа не лежит. Он понимает всё правильно: необходимость и т.д. Но с работы обычно приходит никакой. От молитвы в храме не получаем прежнего утешения и подкрепления. Вся жизнь свернулась в нашу маленькую семью. Детки очень радуют. Это настоящее чудо! Смотреть с утра до вечера в их чистые, светлые, добрые лица, заглядывать в любимые лучистые одинаковые голубые глаза! Как хорошо. Всё у них так просто, непосредственно, чисто. Они мне дают гораздо больше, чем я им. Сегодня ты снилась Настеньке. Говорит, тётя Фаина приходила к нам в гости и разговаривала со мной. Сонечка сидит на коленочках у папы и сосредоточенно режет на маленькие кусочки бумагу, благодаря чему успела написать тебе это письмо. Она такая крепенькая, курносенькая, востроглазенькая и говорит баском. Папина любимица.
Хорошо о тебе вспоминать, Фаинушка. Хорошо. Читаем твои книжечки. Очень хорошие. И о матушке Макарии, и об отце Паисии. Так труден и высок твой путь. Как натянутая струнка. А мы, грешные, всё с поблажечками, с утешеньями. Батюшка говаривал <о нашем пути так>: «Вкусно ели, мягко спали и в Царство Небесное попали».
<Дальше пишу я.> Дорогая Фаинушка! Дай Бог тебе сил, терпения и милости Божией! И радости. Пусть несмотря ни на что у тебя будет легко на сердце. Желаю тебе также крепости телесной. Не бери лишних тягот на себя, береги здоровьице – на покаяние, а то болезни могут озлобить, ввести в уныние и отчаяние. Нам бы потише как-нибудь, полегче – это вернее будет. Жизнь долгая, силы беречь надо. А нам бы что? С краюшку – да в раюшку. За любовь надо держаться да за смирение. Помрём – пожалеем, что мало любили, забывали любить. Часто человек вроде бы правильным путём идёт, церковным, но с годами как-то черствеет и ожесточается. И кому тогда это всё нужно? Ведь весь смысл – в любви. Без любви всё мёртвое. И всё, что происходит с нами в Церкви, это только средства для приобретения духа любви. Если они не выполняют своего назначения, значит, что-то не так. Держись, дорогая, за эту интуицию любви. Всё суета, только не это. Это Господь в нас живёт. Куда Его ещё ходить искать? Он и так в нас. Надо только больше места Ему дать. Подвинуться, утесниться, задвинуть себя в смирении, забывать о себе. Дай Бог, чтобы твои большие карие глазки с годами не гасли, не меркли, но всё больше светились любовью, покоем и внутренним миром, счастьем. Ты извини, если я что-то не то пишу, я пишу от сердца, а оно у меня, конечно, грешное. Я действительно желаю этого: чтобы когда я тебя увидел, в твоих глазах не было грусти, разочарования, тяжести, суровой жёсткости, нет, это всё неправда. Правда – всегда только любовь, мир и свет. И если ты этого не понял, в этом твоя вина и твоя беда. Дай Бог нам всем без остатка раствориться в этой сладкой Любви, забыв о себе! Пусть ангел Божий донесёт до твоего сердца то, что чувствует моё сердце и что я пытаюсь выразить в каких-то слабых словах. Во что бы то ни стало – люби! Ищи, как проявиться любовью. И это всегда будешь ты настоящая. И придётся смиряться, страдать и лить многие слёзы, чтобы сохранить любовь, остаться собою – тем маленьким беззлобным и чистым дитём, которое когда-то так любило свою маму, не умело лгать, плакало и смеялось… Помоги тебе Господь, Флорушка-Фаинушка, и Матерь Божия. Помни о нас, мы нуждаемся в этом. Мы всегда о тебе помним, сердце наше болит за тебя, хотя очень стыдно, что никак не можем воплотить в «реальной жизни» нашу память о тебе. Ну да Господь даст ещё возможность…
Очень благодарю тебя за изображение святой Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны. Ты помнишь, Алесенька родилась в её день, 18 июля. Очень трогательное, глубоко знакомое, тонкое, близкое изображение. Я молился, чтобы оно пришло, и оно пришло. Пусть она тебе поможет. Только не черствей, не уставай, укрывайся в смирение от всего тяжёлого и грустного, от всякой неправды. И Господь с тобой – в твоём сердце.
Уж прости меня – что уж я могу написать монахине. Ты сама всё знаешь.
<Дальше опять пишет Алеся.> Вот так мы живём, Фаинушка. За всё Слава Богу! Очень милостив к нам Господь. Чем дольше живём, тем больше это понимаем. Чего стоят только эти распускающиеся листочки – расцветающие вишни.
А ещё Сонечка стала причащаться. На день жён мироносиц поднесла её к Чаше с тем, чтобы, как обычно, пронести мимо. <После ухода Батюшки Соня перестала причащаться – не давала подносить себя к Чаше, и так продолжалось целый год.> А она причастилась. Сколько было радости. Это ведь спустя год! Все в храме радовались, хвалили Соню и дарили подарки…
У нас сейчас такое чувство, что, может быть, того заряда, который мы получили за эти годы с нашим батюшкой, хватит и на всю жизнь. Мы прикоснулись к чему-то очень настоящему. И главное – сохранить, усвоить, передать детям то, чему нас научили.
Надо искать Господа, стремиться быть с Ним, чувствовать, где с Ним может произойти встреча.
Обнимаю тебя. Стойкости тебе, терпения и мужества.
семейство Вайнштейнов
P.S. Помяни усопшего р.Б. Феодора (Заничева) <бывшего университетского преподавателя-куратора Алеси и Флоры.> Он умер в начале апреля. Поклон тебе от Светланы Александровны <мамы Ани Ермишиной, тоже преподавателя в Университете>.
Голубок из ваты – подарок Настеньки.

Рождественское письмо Фаине. Сначала пишет Алеся, потом я.
Дорогая наша сестра Фаина! Милая Фаинушка! Здравствуй!
Ещё раз с праздником тебя Рождества Христова. Пусть пошлёт тебе Господь мир и тихую радость в эти святые дни. Пусть на сердце будет легко и покойно. Сейчас Сочельник. За окном слякоть, гремят машины. Но за дорогой Храм, и мы будем слышать ночью молитвы. А завтра, Бог даст, причастим детишек и понюхаем ёлочки. Вспомним о нашем ослепительно белоснежном Храме, помолимся за дорогого батюшку, которого я уже два года не видела. Потом детишки найдут подарки под нашей – увы, в этом году искусственной – ёлочкой. Они уже предвкушают.
Храм напротив <Державной иконы Божией Матери> – наше утешение. Мы там наедине с Богом. Ничто не отвлекает (кроме детишек). И так по-разному Господь посещает – то в молитве, то к иконе приложишься, то лицо <просветлённое> увидишь какой-нибудь старушки. А вот Настюша что-то долго и очень серьёзно говорит батюшке, и он накрывает её епитрахилью. Утром идём за Настюшей в школу мимо храма. А оттуда пение доносится – словно ангелы молиться зовут, и так трудно отойти. <Храм этот начали строить, когда Алеся первый раз попала в больницу с Настей в животе, осенью 1996 года. 15 марта 1997 года мы были на первом молебне на месте будущего храма. Потом, когда отстроили деревянный храм-часовню, ходили туда иногда на всенощную и литургию, но редко. За время нашего отсутствия 2000-2004 годов рядом с деревянным храмом выросли стены будущего каменного храма, с приделом, между прочем, святого праведного Иоанна Кронштадтского, внутреннюю близость с которым я чувствую давно и глубоко. Несколько раз после возвращения мы были в большом нижнем вновь отстроенном храме. Чувства настоящие, но как и везде, и там тоже для нас нет места. Хотя присутствие храма через дорогу от дома греет душу.>
Батюшка так и не благословляет нас причащаться. <Не совсем точно. То есть он не запрещает, но и, действительно, не благословляет. Он-то духовный человек. Ему виднее. А кое о чём мы уже и говорить не имеем права. Одно только могу сказать: очень несчастными мы себя не ощущаем.> Послушание и доверие ему для нас очень дороги. Через него Господь нашу жизнь устраивает. А мы смиряемся. Живём очень тихо. Почти ни с кем не общаемся. Много сил отнимает работа Эдика и общение с его мамой. Эдику приходится погружаться в самую гущу суеты мирской. За выходные едва успевает в себя прийти. Очень много соприкосновений с людьми, многих приходится терпеть, вокруг лихорадочная суета и много обязанностей. Впечатления от работы стали заслонять всё остальное в жизни. Трудно ему.
Мама Эдика в ноябре <3 числа, на праздник Казанской иконы Божией Матери> попала под колёса велосипедиста <по причине одинокой прогулки в вечернее время и слепоты на один глаз>. Перелом затылочной кости, гематома мозга, ушибы. Лежала в больнице. На время отношения потеплели. Но стало лучше – и опять капризы. Бесконечные бытовые претензии, планы о разъезде. Я чувствую, что вызываю большое раздражение, что бы ни делала, что бы ни говорила – всё не так. Стараюсь смиряться, побольше молчать и жалеть. Стараюсь сопротивляться атмосфере тяжести и уныния, которые распространяются вокруг неё. Помоги ей Господь! И мне. Особенно тяжко, когда дети болеют и мы сидим дома. А болеем мы теперь всё время – Настя из школы носит. Такое вот у меня сейчас испытание. Видишь, нет ни любви, ни терпения – унываю потихоньку. Не хватает мне крепости. А ведь я Александра <что значит «мужественная», «защитница людей»>. Надо набираться мужества и быть великодушной. Наверное, этого хочет от меня Господь, раз посылает такие обстоятельства.
В целом же, нашу семейку Господь очень милует и даже балует. Детки растут и радуют. Колечка такой беленький, крепенький, добродушный. С Соней – «не разлей вода». София – серьёзная и основательная. Настя много читает и играет в шахматы. Трое, на наш взгляд, необходимый минимум. Как грустно жить ребёночку одному!
Вот такая маленькая картинка нашей жизни. Не забывай нас, Фаинушка.
Крепко целуем тебя. И видим среди белого снега на фоне деревянной церквушки.
С любовью и памятью о тебе
семейство Вайнштейнов
<Дальше идёт моя приписка к Алесиному письму, а потом – отдельное моё письмо с чистого листа.>
† Молись о нас, Фаинушка, молись крепко – ты ведь монахиня, тебя Господь призывает к самоотверженной любви. Ведь всё глубже, чем кажется. У моего папы была тётя, сестра матери, Фаина Михайловна, я её в детстве тоже знал. Тихие карие глаза, в молодости обладала мягкой, доброй женственной красотой. Её жених погиб на войне, профессия, которую она получила (социопсихолог), была упразднена, и она всю жизнь проработала на санэпидемстанции, морила насекомых. Всю себя отдала она на воспитание брата отца, моего дяди – дяди Эдика, в честь которого отец меня назвал. Их мама, моя бабушка, уезжая в эвакуацию в Сибирь, не смогла взять с собой всех своих троих сыновей, и дядя Эдик был оставлен с тётей Фаней, когда ему было полгода. Потом он её звал мамой. А папа мой, Генрих, в крещении Андрей. И в числе его шестерых дядь, братьев матери, был и Василий. <Фаина по отчеству – Васильевна. Дальше – письмо.>
Дорогая наша Фаина!
Решил и я тебе, грешный, кое-что присовокупить. Вообще-то, обычно люди делятся друг с другом в письмах чем-то хорошим, светлым, радостным. Вот, наступает Рождество Христово. Конечно, мы не можем не пожелать тебе радости этого светлого праздника. Но сами при этом отнюдь не рассчитываем и даже особо не надеемся на неё. У нас сейчас другое время – время долгого и изматывающего испытания. <Всё-таки радость Рождества чуточку коснулась нас в храме утром 7 января.> Приходя в храм, ощущаем свою отстранённость от происходящего. Только молиться легче, утешают иконы и что люди причащаются. Мы сироты, нашего отца распяли. Что чувствует он сам – можем только догадываться. В жизни в полный рост действуют слова батюшки о том, что истинное причастие – причастие Христовым страданиям. То, что раньше терялось в глубине и живительной тайне церковной жизни, теперь обрело плотность и подавляющую силу, всё то, от чего когда-то мы с таким трудом освобождались, снова приступило к нам, с прежней энергией и требовательностью. Но мы уже не прежние. Знаем, что лучше пострадать, но остаться со Христом. И за величайшей тяжестью и мраком всегда следует покой и увеличение внутренней силы. Было время, несколько лет, когда мы причащались раз в неделю-две, а то и в несколько дней, и в храме у нас была икона Матери Божией «Дары дающая», изображающая видение во сне одному из прихожан храма: Матерь Божия в воздухе над нашим крохотным храмом, держит в руках Святую Чашу, над которой порхает голубок… Икону сняли первой после прихода нового настоятеля. Пришло время отрабатывать полученное, пускать в оборот талант благодати, в безропотном терпении и самоотверженных трудах приумножать дары Божии. Слава Богу, за прошедшие годы воздвигнут храм в наших сердцах. Там и совершается теперь главное богослужение, там и причащаемся мы в терпении, смирении и молитве Христовой любви.
Да, сердце живо и в нём живёт Господь. Хотя мы и грешные, и скотские, и наша жизнь очень далека от жизни монастырской. Его Присутствие нам не принадлежит. И чувство собственной немощи и полного ничтожества, ощущение величайшей своей смирённости даёт надежду, что Господь и вправду с нами. Пройдёт время, и у нас снова будет и храм, и причастие, и наш батюшка. А пока надо нести крест за Христом, смиряться и терпеть, и страдать, и молиться, и верить, и любить. Батюшка говорил: «Царь страдал, а мы уж что?…» Господь призвал нас идти этим путём. Всё свернулось внутрь нас. А что такое вся наша эта земная жизнь? Изгнанничество из рая, долгий путь домой. И настоящая жизнь может быть только Дома, с родными и любимыми, в счастье и радости, в блаженстве. Мы с Алесенькой знаем, что такое земное счастье. Но оно только с большей силой заставляет стремиться к полноте блаженства в Боге, заставляет тосковать о рае.
Господь ведёт нас. Господь ведёт тебя. Лечит. Умудряет. Отогревает сердце. Учит сокрушённым слезам, напоминает сердцу о детской чистоте и умилительном чувстве детской любви к Богу и людям. Нас смиряют. Смирение и есть возвращение в детство, под руку Божию. Смиряйся добровольно, сам, всё принимай как из рук Божьих, горькое не отталкивай, а как лекарство глотай, не имей своей воли, всё происходящее принимай как путь Божий, на людей смотри как на орудия в руках Божиих, смотри на них с благоговением, как на ангелов, служащих твоему спасению – и жизнь превратится в Богообщение: только ты и Бог, ведущий тебя к Себе. Фаина! Мы вместе! Душа человека дороже Вселенной, и твоя душа не исключение: она есть величайшая Божия драгоценность, которую Господь обязательно взыщет и даст ей ту оправу счастья и всеблаженства, которую Он от начала уготовил для неё. Господь любит нас неизмеримо больше, чем могут любить друг друга даже самые близкие люди. И если мы хотим и жаждем счастья друг для друга, то как же должен желать его для нас Господь! Вот Он и ведёт нас к этому самому счастью. Только бы нам самим не помешать Ему.
Чем глубже смирение, тем ближе Господь. Будучи помещены Господом в некий внешний повторяющийся круг жизни, мы должны идти по нему в глубину, как по спирали, всё глубже и глубже – во смирение, вовнутрь. Чем глубже смиримся, тем выше вознесёт нас потом Бог.
Таким образом, всё в этой жизни упирается для нас в вопрос: как смиряться и как терпеть? Ответом на этот вопрос служит вся духовная жизнь. Терпение святых… Великая тайна. Нужно настроиться на такую волну, чтобы твоя молитва была слышима Богом. Для этого нужна искренность и боль. Без искренности вообще ничего не будет. Не думать о себе. С болью молиться за окружающих тебя людей. Когда человек проявляет себя не по-доброму, он как бы обнажает перед тобой свою рану, потому что раны есть кровные и злые, телесные и травмы души. Если ты потерпишь и помолишься за человека, не обидишься на него и сможешь потом как ни в чём не бывало обратиться к нему по-доброму – ты приложишь к ране его души целительный пластырь, успокаивающий боль. А кого долго терпишь, с тем сродняешься и получаешь дерзновение в молитве за него, Бог начинает прислушиваться к твоим молитвам за этого человека, а потом и к твоим молитвам вообще. Все наши тяжкие состояния направлены на то, чтобы нас ожесточить, заставить сказать недоброе слово. Претерпи тяжесть, в молчании и тишине души поднырни под накатившую на тебя волну, и когда станет легче, ощутишь в душе благой плод крепости и радости.
Вся наша жизнь должна стать постепенным погружением в смирение. В глубине смирения Господь встречает и милует душу. Смиренному человеку всё ясно. Смирение утончает, возвращает душу из выброшенности вовне, открывает неистинность этого мира и этой жизни, делает возможным и естественным то, что раньше казалось несбыточным и запредельным. Смирение вводит в общение с Божеством, это и есть готовность к прямому общению с Богом, который никогда не ущемляет свободу, но делает Своё Присутствие явным только тогда, когда человек сам отдаёт свою свободу Ему в руки.
Меня очень утешает твоё изображение Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны. Все фотографии Царственных Мучеников <так же в своё время высланных нам Фаиной> стоят у нас на видных местах. Иконы святых Никандра Псковского (в день памяти которого родился В.В.Путин) и Николая Чудотворца от батюшки Николая Гурьянова висят над Коленькиной кроваткой, портрет самого батюшки стоит у меня на письменном столе, икона Матери Божией «Семистрельная» висит на двери в нашу комнату со стороны коридора, оберегая нас. Спасибо тебе, дорогая, за все подарочки, за внимание и молитвы, в которых мы по-прежнему нуждаемся и всегда будем нуждаться. Воспоминания о тебе поддерживают нас. Мысленно часто разговариваем с тобою. Смиряйся, Фаина, Господь не оставит тебя. А если вдруг, совершенно случайно, будут повышать, смиряйся ещё глубже, и не отказывайся.
Думала ли ты, общаясь с Алесей, что за ней стою я? Думали ли мы, общаясь с тобой, что общаемся с будущей монахиней? Дивны дела Божии. И всё ведь только начинается.
Эта жизнь, конечно, очень важна, на неё покупается вечность, но она ненастоящая. Сделаем же так, чтобы в настоящей жизни мы были вместе. С твоего разрешения, обнимаем тебя – Эдик-Владимир и Алеся-Александра. 6 января 2005 года, Рождественский Сочельник.

на фото Флора на нашем венчании 14.07.1996