Растреленное счастье. Часть 1, 2

               часть 1.
С птичьим гомоном утро проснулось. Влетело в окошко.
Солнце, шаря по шторам, лучами цепляло хвосты
Золочёных павлинов, на ветках златых завитушках,
Что в настенных обоях теснили гортензий кусты.

Первый день на свободе, в своей опустевшей квартире.
Будто было вчера: смех, веселье, щемящее счастье любви.
Выжигались пять лет, охранявшим закон конвоиром,
Из раздавленной горем её неокрепшей души.

Ей шестнадцать всего, он на год её старше. Мужчина!
В детском доме с трёх лет жили дружно, как брат и сестра.
Увлекались стрельбой. Целый день «не вылАзя из тира».
И зажглась искра божья, любовь загорелась в сердцах.

Безрассудное счастье слепило. Забыв осторожность
Не проверив оружие, сделала выстрел шутя…
Оборвав жизнь любимого, выстрел последовал точно.
Зачеркнув обе жизни наотмашь. Дрожала рука…

А потом, как в бреду.  Суд присяжных. Признали виновной.
Преднамеренность судьи никак не смогли доказать.
За убийство-пять лет. Приняла приговор обреченно.
И казнила себя, но ничто не вернётся назад.

Не хотелось ей жить без любимого. Бога молила,
Чтоб забрал поскорее. Виною бродила душа.
Наглотавшись таблеток, шагнула в покои Аида.
Из тюрьмы не сбежишь, откачали, велели дышать!

Врач тюремный был стар. Он ругал её (тихо жалея).
 И сказал: «Знаешь дочка, ведь жизнь-то итак коротка.
Жди  весною сыночка, родишь ты, наверно в апреле,
А быть может девчушку. Моли же прощенье Христа!

И родился мальчишка, как сказано было: в апреле.
Вес три двести. Курносый малыш, синеглазый-в отца.
Она плакала тихо, пугливо от счастья шалея. 
И порой мальчугана невольно крестила рука. 

                часть 2.
Лишь пять дней мама с маленьким сыном в «больничке» лежали.
На шестой унесли малыша в детский корпус. И лишь иногда
Навещала сынишку. В тюрьме: «Не давите на жалость!»-
Говорил конвоир,- «в наказанье попали сюда!»

Назвала она сына Алешкой. Смышлёным и смелым
Рос парнишка. Ждал мать, когда вечером иль в выходной
Прибегала к нему. И катилась слеза, когда он неумело
Вис на шее её, прижимаясь к тюремной одежде щекой.

Как-то вызвал начальник её и сказал, что есть люди,
У которых есть всё, только нет, к сожалению, детей.
Что им очень понравился Лёшка. «Тебе ведь по сути,
Срок два года мотать. Да и выйдешь совсем молодой.

Будут дети ещё у тебя, ты об этом забудешь.
Этой паре за сорок, зато состояние, дом.
Отдадут пацану всю любовь. Он нуждаться не будет.
Только лучшие школы, кружки, фешенебельный кров.»

Но тут хлынули слёзы из глаз повзрослевшей девчонки.
Как Алёшку отдать? Он ни вещь, что вдруг стала мала.
Он рождён от любви. Как у милого с искрой глазёнки.
«Никому не отдам, знаю, что воспитаю сама!»

 А на утро проверка тюремная, тщательный обыск.
Под матрасом заточку нашли. Изолятор штрафной.
Кто донос написал? Тот донос был конечно же ложный.
А запрет на свидание с сыном разрушил покой.

После завтра три годика сыну. Его не увижу.
В детский дом увезут малыша. И два года вдали.
Даже ночью во сне его голос отчетливо слышен,
Разрывает сердечную мышцу, колотит в груди.

Как без сына два года жила? Не жила, прозябала.
За тюремные стены, как вышла. Пыталась найти,
Но в «Опеке» с брезгливостью в голосе грубо сказали:
«Ты сама отказалась от сына. Велели уйти.»

Измождённая поиском. Веру в людей не теряя.
Во все двери стучала, но только сейчас поняла.
Будет трудно найти, но не может надежда скупая,
Обмануть материнское сердце с любовью в груди.

С птичьим гомоном утро проснулось. Влетело в окошко.
Солнце, шаря по шторам, лучами цепляло хвосты
Золочёных павлинов, на ветках златых завитушках,
Что в настенных обоях теснили гортензий кусты.

Просыпалась поутру рыдая на мокрых подушках,
Не сдавалась и знала. Он жив, мой Алёшка в веснушках!!!