В. Пашинина Последний год Есенина

Глава 3
Последний год Есенина

1925 год принес много неприятностей, тяжелых переживаний, обид и огорчений. Год начался для Есенина не в январе, а в начале марта, когда он вернулся в Москву с новой поэмой и завершающим циклом стихотворений "Персидские мотивы". Поэма "Анна Снегина" не была принята, что, конечно, не могло не огорчить поэта.
27 марта потерял последнего друга: был расстрелян Алексей Ганин и пятеро его товарищей. И нельзя было ни оплакать друга, ни проводить в последний путь стихами, как Александра Ширяевца, да и самому пришлось опять срочно уехать из Москвы. В Баку много болел. Там в больнице водников прочитал Есенин в центральной газете "Правда" "Новый Завет без изъяна евангелиста Демьяна", самое пошлое и  кощунственное произведение, какое только можно было состряпать. В советской печати это называлось борьбой с религией.
Светлый день любимого в народе праздника Пасхи выпадал в тот год на 19 апреля. За неделю до него, открывая новый этап борьбы с религией, правительственная газета начала печатать "шедевр" Демьяна: 30 глав его поэмы пришлись на апрель, оставшиеся были опубликованы в трех майских номерах.
11-12 мая Есенин пишет Галине Бениславской: "Лежу в больнице. Верней, отдыхаю (…). Почему не пишу? Потому что некогда. Пишу большую вещь".
Не исключено, что это было "Послание евангелисту Демьяну". Обычно в письмах Есенин указывал, над чем работает. Здесь вещь не названа, нигде о ней нет упоминания. Но с полной уверенностью можно сказать, что черновой вариант "Послания..." он, выйдя из больницы, показал Петру Ивановичу. И было это между 20-25 мая.
Как ни болен был Есенин, кощунственное произведение Д. Бедного, вызвавшее взрыв негодования не только в Советской стране (в Англии, например, запретили продажу газеты), не могло оставить поэта равнодушным. Главный редактор "Правды" Николай Бухарин не пропустил на страницы центральной большевистской газеты ни одного есенинского стихотворения, а бездарными, пошлейшими опусами не постыдился украшать газету в течение двух месяцев. Есенин не мог воспринять "Новый Завет Демьяна" иначе, как позор молодой советской литературы:
Ведь там, за рубежом, прочтя твои "стихи",
Небось, злорадствуют российские кликуши:
— Еще тарелочку Демьяновой ухи,
Соседушка, мой свет, пожалуйста, покушай!

Какой резонанс получило "Послание...", показали дальнейшие события. Ответ Есенина Демьяну Бедному станет и яблоком раздора, и бомбой под проводимую в стране антирелигиозную политику.
Петр Иванович Чагин мог принять выпад, содержащийся в "Послании", не только на счет Демьяна, но и на свой. Почему? Потому что ленинское завещание — "отделить религию от народа" — было обязательной политической задачей для каждого члена партии. Есенинское "Послание..." перечеркивало все "хорошее", что уже намечалось в есенинской поэзии, и что поторопился в хвалебной статье отметить Чагин.
 Мог ли Есенин оставаться бесстрастным и равнодушным, когда новые фарисеи начали глумиться над Христом и вновь распинать его? Понимал ли Есенин, чем для него обернется это "Послание..."? Понимал ли, под какой удар ставит себя? Да и Чагина тоже? По долгу службы Чагин обязан был доносить — докладывать обо всем. Этого требовал устав его партии. Этого требовал Ленин: "Мы страдаем от недоносительства". Недоносительство строго каралось. Я не берусь рассматривать кодекс чести большевистской морали, вся страна была повязана слежкой и доносами. В свое время как анекдот ходила байка, что и на Северном полюсе, где "четыре товарища жили на льдине", нравы оставались те же — слежка и доносы. А самое комичное заключалось в том, что доносы партийных товарищей на себя передавал в Москву беспартийный радист.
Есенин не мог не знать о доносителях, думаю, что его об этом информировали не только друзья и подруги. Ивана Приблудного он уличил сам — до получения информации от Галины Бениславской (см. ее последнее письмо к поэту), да и от Бениславской ушел по той же причине. Не сомневаюсь, что среди чекистов тоже были почитатели, которые берегли Есенина, поэта и человека, и предупреждали его о стукачах.
Из жизненной крестьянской морали Есенин вынес свой кодекс чести. Друзьям он прощал многие пороки: и попойки на дармовщину, и желание поживиться за чужой счет, и вранье, и сплетни, даже зависть и мордобой. Но доносы не прощал никому. В Москве ему негде было жить, но уходил он от мнимых друзей сразу, безоглядно, под каким-нибудь нелепым предлогом — предпочитал скитаться, как неприкаянный. В свое время он якобы обиделся на Мариенгофа, что не его первым напечатал в журнале. У Бениславской стал "делить столы и стулья — это, мол, мои, но пускай постоят", чем оскорбил ее (см. ее дневник). Ничего лучше не нашел, как приревновать Чагина к Толстой, хотя Петр Иванович в этот период ухаживал за Марией Антоновной, которая вскоре станет его вто рой женой.
Понимал ли Есенин, насколько все было серьезно? Думаю, понимал. Отсюда и стихи "Прощай, Баку, тебя я не увижу". А вот понимал ли Демьян Бедный, чем обернется для него его кликушество? Он добросовестно, как умел, выполнял задание партии, воплощал в жизнь ленинские заветы и крепко верил, что ленинское "благословение" навеки обеспечивает ему незыблемый авторитет первого поэта-большевика.
Незаслуженная популярность Демьяна Бедного поддерживалась, конечно, правительством и тиражами его книг. Но "он настроил всех против себя" (Троцкий), а вскоре лишился и партийно-правительственной поддержки. А затем и Сталин его басни, опубликованные в "Правде", назвал "литературным хламом". В 1938 году Бедного исключают из партии (восстановлен лишь посмертно в 1956 году) и в течение четырех лет ему запрещают печататься. Разрешили заниматься литературной работой лишь во время Великой Отечественной войны. Нигде не работающий писатель жил исключительно за счет продажи мебели и книг из личной библиотеки и, каждый день ожидая ареста, сжег весь свой архив.

Продолжение следует